Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)
Шрифт:
— Ты правъ, Санчо, отвтилъ Донъ-Кихотъ, но я говорилъ теб, что есть разные роды очарованій. То, что длалось прежде, могло со временемъ измниться, и очарованные нашего времени, можетъ быть, ощущаютъ т потребности, какія ощущаю я; производимыя временемъ перемны трудно подвести подъ какія-нибудь правила. Я знаю наврное, что я очарованъ, и этого достаточно для моего спокойствія; иначе, клянусь теб, меня бы сильно тревожила совсть, еслибъ, сколько-нибудь сомнваясь въ моемъ очарованіи, я оставался бы, малодушный, въ бездйствіи, въ этой клтк, отказывая въ помощи моей руки толпамъ несчастныхъ и скорбящихъ, которые теперь, больше чмъ когда-нибудь, должны нуждаться въ моемъ заступничеств.
— И все таки я нахожу, что для врности, вашей милости нужно было попытаться выйти изъ клтки; я съ своей стороны, берусь помогать вамъ всми силами. Право, ваша милость, попытайтесь ка выйти и ссть на Россинанта, который тоже словно очарованъ — такой онъ задумчивый и грустный — и пустимся еще разъ искать приключеній. Если это не удастся, такъ разв не будетъ намъ времени вернуться въ клтку, и ужь тогда, клянусь вамъ, я, какъ врный оруженосецъ,
— Согласенъ, и подаю теб руку, сказалъ Донъ-Кихотъ. Если, улучивъ удобную минуту, ты выпустишь меня изъ клтки тогда и буду слушаться тебя во всемъ. Но, другъ мой, Санчо, ты увидишь скоро, какъ сильно ты ошибаешься, отрицая постигшее меня несчастіе.
Во время этого разговора странствующаго рыцаря и клявшагося оруженосца, телга Донъ-Кихота подъхала къ тому мсту, гд ее ожидали, слзши съ коней: священникъ, каноникъ и цирюльникъ. Крестьянинъ отпрегъ воловъ и пустилъ ихъ пастись на обширный лугъ; свжесть и тишина его приглашали насладиться этимъ мстомъ не только такихъ очарованныхъ людей, какъ Донъ-Кихотъ, но и такихъ разсудительныхъ, какъ его оруженосецъ. Санчо попросилъ священника позволить рыцарю выйти изъ клтки. «Отъ души готовъ бы позволить», сказалъ священникъ, «но боюсь, чтобы Донъ-Кихотъ, воспользовавшись свободной минутой, не удралъ туда, гд его никто уже не отъищетъ».
— Я отвчаю за него, сказалъ Санчо.
— Я тоже, добавилъ каноникъ; да и чего бояться, если онъ дастъ слово рыцаря: не удаляться ни на шагъ безъ нашего разршенія.
— Даю вамъ его, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, слышавшій весь этотъ разговоръ. Къ тому же тотъ, кто очарованъ, подобно мн, не иметъ своей воли. Очаровавшій волшебникъ можетъ не дозволить очарованному двинуться съ мста въ продолженіи трехъ вковъ; и еслибъ онъ убжалъ, какъ вы боитесь, то очарователь заставилъ бы его на крыльяхъ вернуться назадъ. поэтому вы можете совершенно спокойно позволить мн выйти изъ клтки.
Въ отвтъ на это каноникъ заставилъ Донъ-Кихота протянуть руку, не смотря на то, что об руки у него были связаны, и рыцаря, къ величайшему его удовольствію, выпустили изъ клтки на честное слово.
Вырвавшись на свободу, Донъ-Кихотъ прежде всего вытянулъ вс члены свои, одинъ за другимъ, потомъ подошелъ къ Россинанту и сказалъ ему, ласково потрепавъ его по ше: «цвтъ и краса коней! Уповая неизмнно на Бога и на Святую Матерь Его, я надюсь, что мы скоро увидимся съ тобою такъ, какъ желаемъ оба: ты, неся на ше своего господина, а я, сидя верхомъ на теб, и снова вмст станемъ мы преслдовать т цли, для которыхъ я ниспосланъ въ міръ».
Выпучивъ глаза, смотрлъ каноникъ на Донъ-Кихота, удивляясь его странному безумію; въ особенности же поражало его то, что этотъ несчастный рыцарь говорилъ удивительно здраво обо всемъ, заговариваясь только на. рыцарств, какъ мы видли это уже много и много разъ. «Возможное-ли дло, господинъ гидальго», сказалъ онъ Донъ-Кихоту, — когда вся компанія услась на лугу, въ ожиданіи обда, — «чтобы чтеніе пустыхъ и нелпыхъ рыцарскихъ книгъ могло оказать такое пагубное вліяніе на вашу голову? Вы воображаете, будто вы очарованы и убждены во многихъ другихъ нелпостяхъ, правдоподобныхъ. какъ ложь. Не понимаю, какъ можетъ существовать на свт такой легковрный человкъ, который въ состояніи врить существованію кучи Амадисовъ и всему этому безконечному числу знаменитыхъ странствующихъ рыцарей? Можно ли врить, чтобы на свт существовало столько требизондскихъ императоровъ, столько феликсовъ гирканскихъ, столько коней и иноходцевъ, столько странствующихъ двъ, столько змй и драконовъ, столько андріакъ, столько великановъ, столько неслыханныхъ приключеній, столько очарованій, столько битвъ, столько ужасныхъ встрчь, столько народовъ и костюмовъ, столько влюбленныхъ принцессъ, столько оруженосцевъ сдлавшихся графами, столько краснобаевъ Карловъ, столько любовныхъ писемъ, столько любезностей, столько знаменитыхъ воиновъ, и наконецъ столько сумазбродствъ, сколько находится ихъ въ рыцарскихъ книгахъ. Он, признаюсь, нсколько интересуютъ меня до тхъ поръ, пока умъ не напомнитъ, что я читаю ложь и чепуху; тогда лучшую изъ нихъ я швыряю въ стну, и швырнулъ бы въ огонь, если-бы возл меня лежала горящая головня. Он достойны этого, за свое презрніе ко всему, что сколько-нибудь естественно и натурально, за распространеніе вредныхъ идей, за изобртеніе новаго образа жизни, за то, что заставляютъ невжественную массу врить себ и считать правдой всю ту галиматью, которой он наполнены. И он дерзаютъ еще помрачать умы благородныхъ гидальго, подобно тому, какъ помрачили вашъ, и довели до того, что васъ принуждены посадить въ клтку и на волахъ отвести домой, точно льва или тигра, возимаго на показъ изъ деревни въ деревню, людьми добывающими себ этимъ средства въ жизни. Опомнитесь, сжальтесь сами надъ собой, господинъ Донъ-Кихотъ, и возвратитесь въ лоно здраваго смысла. Если же, движимые вашей природной наклонностью, вы не можете обойтись безъ чтенія сказаній о великихъ подвигахъ; въ такомъ случа раскройте книгу судій въ священномъ писаніи, въ ней вы найдете величественныя дла, блестящія и достоврныя событія.
И разв, наконецъ, Лузитанія не имла Виріата, Римъ — Цезаря, Карфагенъ — Аннибала, Греція — Александра. Кастилія — графа Фернанда Гонзалесскаго, Валенсія — Сида, Эстрамадура — Діего Гарсіи-Паредесскаго, Хересъ — Гарси Пересъ Варгаса, Толедо — Гарси Ласко, Севилья — донъ-Мануэля Понса де Леона; сказанія о дяніяхъ этихъ мужей могутъ интересовать, развлекать, удивлять, очаровывать и поучать величайшихъ геніемъ. Чтеніе это достойно вашего высокаго ума; оно обогатитъ васъ историческими познаніями, зажжетъ въ васъ любовь ко всему доброму, просвтитъ васъ полезными знаніями,
Донъ-Кихотъ съ напряженнымъ вниманіемъ выслушалъ каноника, и когда послдній замолчалъ, рыцарь пристально взглянувъ на него сказалъ: «милостивый государь! вы хотли, если я не ошибаюсь, доказать мн, что на свт никогда не было странствующихъ рыцарей, что рыцарскія книги ничто иное, какъ олицетвореніе лжи, вздора и вреда; что я очень дурно длаю, читая ихъ, еще хуже вра имъ, и еще хуже подражая имъ, ршившись подвизаться на тернистомъ пути странствующаго рыцаря. И все это вы утверждаете потому только, что не врите въ существованіе Амадиса Гальскаго и Греческаго, и во множество другихъ рыцарей, жизнь и дянія которыхъ описаны въ порицаемыхъ вами книгахъ».
— Совершенно врно, сказалъ каноникъ.
— Кром того, книги эти, вы говорите, продолжалъ Донъ-Кихотъ, принесли мн большой вредъ потому, что, разстроивши мой мозгъ, он заперли меня въ клтку. Поэтому мн слдуетъ одуматься, перестать читать ихъ и заняться другими книгами, боле правдоподобными, боле приспособленными къ тому, чтобы развлекая поучать.
— Совершенно справедливо, сказалъ каноникъ.
— Я же, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, нахожу, что очарованы и здраваго смысла, должно быть, лишены вы сами, если вы не содрогнулись оклеветать такія распространенныя, и по общему мннію, достоврныя книги, что тотъ, кто отрицаетъ ихъ, становится достойнымъ такого же наказанія, какому вы желаете подвергнуть эти скучныя и непріятныя для васъ писанія. Въ самомъ дл, заставить кого бы то ни было не врить въ существованіе Амадиса и другихъ рыцарей, исторіями которыхъ наполнены до верху порицаемыя вами книги, это все равно, что заставить врить въ то, что солнце не свтитъ, морозъ гретъ, а земля не держитъ насъ на себ. Какой умъ можетъ убдить кого бы то ни было, что исторія инфанты Флороны и Гвидо Бургонскаго ложь, или что подвигъ Фіербраса на мосту, случившійся во времена Карла Великаго — небывалое событіе? Вдь это, клянусь Богомъ, такая же правда, какъ то, что теперь день. Если это ложь, въ такомъ случа нужно признать ложью все, что исторія передаетъ о Гектор, Ахиллес, Троянской войн, двнадцати перахъ Франціи и о превращенномъ въ ворона корол англійскомъ, Артур, возвращенія котораго до сихъ поръ ожидаетъ народъ Британскій. Дерзнутъ ли признать небылицей исторію Гверина Мезкино или завоеваніе святаго Грааля, тогда какъ почти на нашей памяти жили еще люди, помнившіе дуэнью Квинтаньону, этого лучшаго виночерпія Британіи. Я помню, какъ одна изъ моихъ бабушекъ по отцу постоянно говорила, встрчая какую-нибудь дуэнью: эта женщина, дитя мое, похожа на дуэнью Квинтаньону. Нужно думать, что бабушка моя знала эту дуэнью, или по-крайней мр видла ея портретъ. Кто можетъ отрицать достоврность исторіи Петра Прованскаго и хорошенькой Магалоны, когда и теперь въ оружейной зал нашихъ королей хранится пружина, величиною въ желзный шкворень, двигавшая деревянную лошадь, на которой совершалъ свои воздушныя путешествія храбрый Петръ Прованскій. Рядомъ съ нею лежитъ сдло Бабіеки, верховаго коня Сида, и въ Ронсевальскомъ проход до сихъ поръ показываютъ рогъ Роланда, длинный, какъ бревно. Все это доказываетъ, что за свт существовали и двнадцать перовъ Франціи, и Петръ, и Сидъ, и другіе подобные имъ рыцари, называемые въ народ искателями приключеній. Иначе пришлось бы отрицать существованіе знаменитаго странствующаго рыцаря Жуана Мерло Португальскаго, его путешествіе въ Бургундію, битву въ город Раси, гд онъ сражался съ знаменитымъ Шарни, названнымъ Моисеемъ Петромъ, и другую битву въ город Бал съ Моисеемъ Генрихомъ Раместанскимъ; битвы, изъ которыхъ онъ дважды вышелъ, покрытымъ славой, побдителемъ. Нужно отрицать также битвы въ Бургундіи знаменитыхъ испанцевъ Педро Барбо и Гутіеро Кихада — отъ котораго я происхожу по прямой мужской линіи — побдившихъ сыновей графа Сенъ-Поля. Нужно отрицать и то, что донъ-Фернандъ Гведа отправлялся въ Германію искать приключеній и сражался тамъ съ придворнымъ рыцаремъ австрійскаго герцога Георгомъ. Наконецъ поединокъ Мозена Людовика Фальцесъ съ Кастильскимъ рыцаремъ донъ-Гонзальвомъ Гусманскимъ, и знаменитый турниръ на Орбигосскомъ мосту, устроенномъ Суэро Кинанесъ, и столько другихъ величавыхъ подвиговъ, совершонныхъ испанскими и чужеземными рыцарями, нужно считать сказками, сочиненными для потхи толпы. Чтобы отрицать вс эти достоврныя событіи, нужно быть безумнымъ или полууннымъ.
Каноника поразило это странное смшеніе истинныхъ и вымышленныхъ происшествій, перечисленныхъ Донъ-Кихотомъ и глубокое знаніе имъ всего, что сколько-нибудь соприкасалось съ странствующимъ рыцарствомъ.
— Я не отрицаю извстной доли правды въ нкоторыхъ изъ поименованныхъ вами событій, отвтилъ каноникъ; особенно считаю достоврными подвиги названныхъ вами испанскихъ рыцарей. Соглашаюсь и съ тмъ, что на свт существовали двнадцать перовъ Франціи, но только не могу врить, чтобы они совершили все то, что приписываетъ имъ историкъ ихъ Турпинъ. Это были, дйствительно, рыцари, избранные королемъ Французскимъ и названные французскимъ словомъ pair, въ ознаменованіе того, что вс они равны, или покрайней мр должны быть равны доблестями и мужествомъ. Это было военное братство, подобное братству Свитаго Іакова или Калатравы, въ которое могутъ быть приняты только избранные мужи, и подобно тому, какъ теперь говорятъ: рыцарь Святаго Іакова, или Алкантары, такъ говорили тогда: рыцарь двнадцати перовъ. Что на свт существовали Сидъ или Бернардъ дель Карпіо, въ этомъ никто не сомнвается, но совершили ли они вс т подвиги, которые имъ приписываютъ, это опять другой вопросъ. Что же касается пружины Петра, лежащей возл сдла Бабіеки, въ оружейной зал короля, то гршный человкъ, какъ не велика она по вашимъ словамъ, я однако не замтилъ ее, хотя отлично видлъ лежащее возл нее сдло.