Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

«Помощь святой Германдад!» громко закричалъ онъ; «я требую ее теперь серьезно; вотъ приказъ, въ которомъ велно задержать этого грабителя на большихъ дорогахъ». Прочитавъ приказъ, священникъ убдился, что стрлецъ правъ; примты обозначенныя въ бумаг указывали на Донъ-Кихота. Донъ-Кихотъ же, не помня себя отъ гнва, услыхавъ какъ назвалъ его негодяй стрлецъ, схватилъ его обими руками за горло, и еслибъ на помощь стрльцу не явились его товарищи, то онъ скоре бы испустилъ духъ, чмъ вырвался бы изъ рукъ разъяреннаго рыцаря.

Хозяинъ же, обязанный подать помощь своимъ собратіямъ, явился на подмогу стрльцамъ святой Германдады. Хозяйка увидвъ, что мужъ ея вмшался въ новую ссору, снова принялась кричать на весь домъ и только напугала дочь и Мариторну. Прибжавши на этотъ крикъ, он помогли хозяйк взывать о помощи въ небу и ко всмъ гостямъ.

«Нтъ, господинъ мой, правъ,» воскликнулъ въ тоже время Санчо; «этотъ замокъ дйствительно очарованъ, потому что ни одного часа нельзя прожить въ немъ мирно.»

Донъ-Фернандъ вырвалъ стрльца изъ рукъ Донъ-Кихота,

и рознялъ ихъ, въ невыразимому удовольствію того и другаго, потому что они всми силами когтей своихъ вцпились одинъ въ воротникъ, а другой прямо въ горло своего противника. Стрльцы настойчиво требовали, однако, чтобы имъ передали Донъ-Кихота, связаннаго по рукамъ и по ногамъ. какъ того требовала служба королю и святой Германдад, во имя которыхъ они просили помощи противъ этого грабителя на большихъ и малыхъ дорогахъ. Слушая это, Донъ-Кихотъ только презрительно улыбался, и сохраняя все свое достоинство, ограничился слдующимъ отвтомъ: «приблизьтесь, необразованная сволочь! приблизьтесь во мн! Возвратить свободу закованнымъ въ цпи, освободить арестантовъ, поднять упавшихъ, помочь нуждающимся, облегчить страдальцевъ, это вы называете грабежомъ на большихъ дорогахъ. О, сволочь! о презрнные люди, недостойные, по своему тупоумію, чтобы небо открыло вамъ сокровища, заключаемыя въ себ странствующимъ рыцарствомъ; васъ слдуеть только заставить понять всю великость преступленія, которое вы совершаете, не умя уважать присутствія, — что я говорю? тни странствующаго рыцаря. Приблизьтесь, невжественные грубіяны, а не слуги правосудія; приблизьтесь вы, грабящіе прохожихъ съ разршенія святой Германдады, и скажите, какой это невжда дерзнулъ подписать приказаніе арестовать такого рыцаря, какъ я? какой это олухъ оказался незнающимъ того, что для рыцарей не существуетъ другихъ судилищъ, другихъ законовъ, кром ихъ собственнаго меча, другаго кодекса, кром ихъ воли и другаго правила, кром совершаемыхъ ими подвиговъ. какой это глупецъ не зналъ, что никакая дворянская грамота не даетъ столько привилегій, никакой титулъ — такой знатности, какія даются рыцарю въ тотъ день, когда его посвятятъ въ рыцари, и онъ начинаетъ тяжелое служеніе свое въ орден рыцарства. Какой рыцарь платилъ когда нибудь десятины, соляныя, винныя, таможенныя, заставныя, городскія или рчныя пошлины? какой портной спрашивалъ у него о фасон платья? какой управитель, принявшій его въ своемъ замк, потребовалъ съ и его денегъ за ночлегъ? Какой король не посадилъ его рядомъ съ собою за столъ? какая двушка не влюбилась въ него и не отдала ему съ рабскою покорностью всхъ своихъ сокровищъ? Наконецъ, какого странствующаго рыцаря видли, видятъ и когда бы то ни было увидятъ, который не съумлъ бы дать четырехсотъ палокъ, четыремстамъ, дерзнувшимъ противиться ему, стрльцамъ.

Глава XLVI

Тмъ временемъ, какъ говорилъ Донъ-Кихотъ, священникъ намекалъ стрльцамъ на то, что рыцарь не въ своемъ ум (стрльцамъ, впрочемъ, не трудно было замтить это по его дйствіямъ и словамъ), а потому они не обязаны исполнить приказанія святой Германдады задержать Донъ-Кихота, потому что, все равно, его пришлось бы отпустить потомъ, какъ полуумнаго. Но стрлецъ, предъявившій приказъ, объявилъ, что не его дло разсуждать — въ своемъ, или не въ своемъ ум Донъ-Кихотъ, что онъ обязавъ только исполнить приказаніе начальства, и что полуумнаго, задержаннаго одинъ разъ, можно триста разъ отпустить потомъ.

«Но только, если вы теперь собираетесь задержать его,» сказалъ священникъ, «такъ я сильно сомнваюсь, чтобы онъ дался вамъ;«и онъ усплъ, наконецъ, словами, а Донъ-Кихотъ своими безумными выходками убдить стрльцовъ, что они были бы безумне самого Донъ-Кихота, еслибъ не поняли, что это за господинъ такой. Стрльцы успокоились, и даже взялись быть посредниками между цирюльникомъ и Санчо, продолжавшими еще спорить, какъ непримиримые враги. Стрльцамъ удалось, наконецъ, если и не вполн помирить тяжущіяся стороны, то, по крайней мр, склонить ихъ на значительныя уступки; противники согласились помняться вьюками, оставивши при себ хомуты. За шлемъ же Мамбрена священникъ усплъ. скрытно онъ Донъ-Кихота, заплатить владльцу его восемь реаловъ; посл чего цирюльникъ формально отказался за себя и за своихъ потомковъ отъ нравъ своихъ на этотъ шлемъ.

Покончивъ два важнйшихъ, спорныхъ дла (это были, дйствительно, самыя важныя и оживленныя), оставалось уговорить слугъ домъ-Луи, чтобы трое изъ нихъ возвратились домой, а четвертый сопровождалъ своего господина туда, куда намренъ былъ отвести его донъ-Фернандъ. Смягчившаяся въ любовникамъ и храбрецамъ фортуна помогла окончить это дло быстре, чмъ можно было ожидать. Слуги донъ-Луи изъявили полное согласіе на сдланное имъ предложеніе, и это до того обрадовало Клару, что на лиц ея нельзя было не прочесть оживлявшей его радости. Зораида же, не понимая того, что длалось вокругъ нея, печалилась и радовалась, смотря потому, что замчала скорбь или радость — на другихъ лицахъ: въ особенности же внутреннее настроеніе ея согласовалось съ выраженіемъ лица того плнника капитана, съ котораго она не сводила глазъ, сливаясь съ нимъ душой. Между тмъ хозяинъ, замтивъ, что священникъ разсчитывался съ цирюльникамъ, потребовалъ отъ Донъ-Кихота денегъ за ночлегъ, кушанье, а также за розлитое вино и разрзанные козловые мха, клянясь, что если Донъ-Кихотъ не заплатитъ за все, до послдняго обола, такъ онъ не выпуститъ изъ корчмы ни Россинанта, ни осла Санчо. Къ счастію и. это дло было улажено священникомъ,

при помощи денегъ донъ-Фернанда, заплатившаго за все, не смотря на готовность аудитора расплатиться съ хозяиномъ. Во всей корчм возстановленъ былъ, наконецъ, такой полный миръ и воцарилось такое спокойствіе, что она походила уже не на обуреваемый враждою лагерь Аграманта, которому уподобилъ ее недавно Донъ-Кихотъ, а напоминала, напротивъ, глубокій миръ Римской имперіи временъ Октавіана; и за это, какъ утверждалъ общій голосъ, слдовало благодарить высокое краснорчіе священника и щедрость донъ-Фернанда.

Донъ-Кихотъ, увидвъ себя, наконецъ, освобожденнымъ отъ всхъ перебранокъ и ссоръ, виновникомъ которыхъ былъ и онъ самъ и его оруженосецъ, подумалъ, что время бы уже пуститься въ путь, и привести скоре къ концу это предпріятіе, предназначенное совершить ему одному. И онъ отправился преклонить колна предъ Доротеей, не хотвшей, однако, отвчать ему пока онъ не встанетъ. Исполняя волю принцессы, Донъ-Кихотъ всталъ и обратился къ ней съ слдующими словами: «прекрасная принцесса! Быстрота, безспорно, есть мать удачь; неоднократный опытъ въ важныхъ обстоятельствахъ показалъ намъ, что только быстротою исполненія выигрываются сомнительныя дла. Нигд, однако, эта истина не обнаруживается такъ блистательно, какъ въ предпріятіяхъ воинскихъ; упреждая ршимостью и быстротой намренія врага, мы одерживаемъ побду прежде, чмъ непріятель успетъ приготовиться къ оборон. Внценосная дама! я говорю это потому, что намъ не къ чему, какъ мн кажется, доле оставаться въ этомъ замк; малйшее замедленіе теперь можетъ сдлаться пагубнымъ для насъ, и намъ придется когда-нибудь раскаяться въ немъ. Какъ знать? Не извщенъ ли уже великанъ своими шпіонами о моемъ намреніи поразить его и, пользуясь временемъ, которое мы такъ щедро даримъ ему, не укрпился ли онъ въ какой-нибудь неприступной крпости, о которую разобьются вс усилія моей неутомимой руки. Предупредимъ же, принцесса, быстротою движенія, замыслы врага; пустимся, не теряя ни минуты, въ путь, и врьте мн, что въ ту минуту, когда я предстану лицомъ къ лицу съ вашимъ врагомъ, вы получите все, что желаете». Донъ-Кихотъ замолчалъ. ожидая отвта прекрасной инфанты. Доротея, принявъ величественный видъ и поддлываясь подъ слогъ Донъ-Кихота, отвтила ему: «благодарю васъ, господинъ рыцарь, за ваше искреннее желаніе помочь моему великому горю; такъ долженъ поступить истинный рыцарь, ниспосланный въ міръ защищать сирыхъ и помогать гонимымъ. Да благоугодно будетъ небу исполнить наши общія желанія, и вы узнаете тогда, существуютъ ли на свт благодарныя женщины. Покорная вашему желанію, я готова покинуть этотъ замокъ сію же минуту, потому что у меня нтъ другой воли, кром вашей. Располагайте же иною, какъ знаете; — та, которая ршилась вврить вашей рук свою судьбу и защиту попранныхъ правъ ея на престолъ, не можетъ возражать на то, что повелитъ ей ваша мудрость».

— Великъ Господь! воскликнулъ Донъ-Кихотъ; предо мною преклоняется принцесса, и потому я долженъ безъ замедленія поднять и возстановить ее на прародительскомъ трон. демъ же сію минуту. Движимый нетерпніемъ скоре достигнуть далекой страны, я нахожу, что теперь вся опасность въ промедленіи. И такъ какъ небо не создало, а адъ не изрыгнулъ никого, кто бы устрашилъ меня, поэтому, Санчо, осдлывай скорй Россинаита, осла своего и иноходца принцессы; простимся съ управляющимъ замкомъ, съ этими господами и двинемся въ путь.

— О господинъ мой, господинъ мой, отвтилъ ему, покачивая головой, глядвшій на всю эту сцену Санчо, — окажу я вамъ, ни кого не задвая, что случилась въ деревн такая бда, какой и не снилось намъ никогда.

— Неучь, сказалъ Донъ-Кихотъ, какая бда можетъ случиться во всхъ деревняхъ и городахъ міра, до которыхъ достигаетъ моя слава.

— Если ваша милость гнваетесь, отвчалъ Санчо, въ такомъ случа я замолчу и не открою вамъ того, что, какъ врный слуга, я долженъ былъ бы открыть своему господину.

— Говори, что хочешь, отвчалъ Донъ-Кихотъ, лишь бы только ты не выдумалъ устрашить меня своими словами. Если же ты самъ страшишься, въ такомъ случа длай то, что теб прилично, я же, котораго ничто не устрашаетъ, буду длать то, что мн прилично.

— Не въ томъ дло, какъ гршенъ я предъ Господомъ Богомъ, совсмъ не въ томъ, отвтилъ Санчо, а доложу я вамъ, ваша милость, что эта госпожа, называющая себя царицею великаго Микомиконскаго царства, такая же царица, какъ моя мать, и это я знаю наврное, потому что, еслибъ она была въ самомъ дл царица, такъ не стала бы ходить, чуть только глаза съ нее спустятъ, во вс углы амуриться съ однимъ изъ этихъ господъ.

При этихъ словахъ Доротея покраснла до блковъ глазъ: мужъ ея, донъ-Фернандъ, дйствительно, не разъ, тайкомъ обнималъ и цаловалъ ее. Санчо однажды подмтилъ это и ему показалась подозрительной такая фамиліарность принцессы съ какимъ то неизвстнымъ господиномъ; — вести себя такимъ образомъ могла, по его мннію, какая-нибудь придворная дама великой царицы, но, никакъ не она сама. Доротея ршительно не знала, что сказать ей и допустила Санчо говорить дале: — «Я вамъ сказалъ это, господинъ мой», продолжалъ Санчо, «потому что боюсь, какъ бы въ конц пути, прохавши такое огромное разстояніе, проведши столько дурныхъ ночей и еще худшихъ дней, не очутиться намъ съ вами въ дуракахъ, чтобы не пришлось намъ облизываться, глядя, какъ этотъ господинъ, любезничающій съ принцессами въ корчмахъ, станетъ кушать плоды нашихъ трудовъ; въ чему же, въ такомъ случа. торопиться намъ осдлывать Россинанта, осла и иноходца? Не лучше ли оставаться спокойно въ сторон; пусть по нашей поговорк каждая женщина остается за своимъ веретеномъ и отправимся обдать.