Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)
Шрифт:
«Мы это и сдлаемъ», отвчалъ другой всадникъ; посл чего двое вошли на дворъ, третій остался у воротъ, а четвертый пошелъ обходить кругомъ дома. Хозяинъ не понималъ, въ чему все это длается, хотя и догадался, что всадники отыскиваютъ того юношу, о которомъ они спрашивали.
Между тмъ наступилъ день и разбудилъ вмст съ крикомъ Донъ-Кихота ночевавшее въ корчм общество, и раньше всхъ взволнованную Клару и Доротею. Он не могли сомкнуть глазъ; одна, зная, что такъ близко отъ нея находится любимый ею юноша, другая, сгарая нетерпніемъ увидть его. Донъ-Кихотъ же не помнилъ себя отъ гнва и досады, видя, что никто не отвчаетъ на его вызовъ и не обращаетъ на него никакого вниманія; и если бы законы рыцарства позволяли рыцарю вступить въ бой, давши слово не пускаться ни въ какое приключеніе до тхъ поръ, пока не исполнитъ того, которое онъ поклялся привести къ концу, то Донъ-Кихотъ, безъ сомннія, напалъ бы на всхъ этихъ всадниковъ, и заставилъ-бы ихъ, волей не волей, отвтить на его вызовъ. Но такъ какъ ему нельзя было пуститься въ другое приключеніе, прежде возстановленія на трон принцессы Миномиконъ, поэтому онъ вынужденъ былъ молчать, и ожидать, сложа руки, чмъ кончатся длавшіяся на глазахъ его распоряженія всадниковъ. Одинъ изъ нихъ скоро нашелъ своего господина, спавшаго рядомъ съ настоящимъ погонщикомъ, не думая о томъ, что его ищутъ, и въ особенности о томъ, что его отъищутъ. «Господинъ донъ-Луи,» сказалъ онъ юнош, взявши его тихонько за руку, «а, господинъ донъ-Луи; должно быть вы одты теперь совсмъ какъ слдуетъ такому господину,
— Но какимъ образомъ узналъ мой отецъ, куда я отправился и въ какомъ плать? спросилъ Донъ-Луи.
— Такимъ образомъ, отвчалъ слуга, что одинъ студентъ, которому вы изволили открыть ваше намреніе, тронутый скорбью, овладвшею вашимъ отцомъ, когда онъ не находилъ васъ боле въ своемъ дом, разсказалъ ему обо всемъ. Тогда господинъ нашъ поспшилъ послать въ погоню за вами четырехъ слугъ, и мы, какъ видите, вс четверо здсь, въ вашимъ услугамъ, довольные, какъ нельзя боле, тмъ, что можемъ отвести васъ туда, гд такъ нжно васъ любятъ.
— Это будетъ зависть отъ моего желанія, или отъ велній неба — отвчалъ Донъ-Луи.
— Ваша милость, сказалъ слуга, что можетъ повелть небо, и что остается пожелать вамъ, если не возвратиться домой; ничего другаго сдлать вы не' можете.
Слыша этотъ разговоръ, молодой погонщикъ, лежавшій возл Донъ-Луи, всталъ съ своего мста и поспшилъ разсказать обо всемъ донъ-Фернанду, Карденіо и другимъ лицамъ, которыя встали уже и одвались. Погонщикъ сказалъ, что неизвстный человкъ называетъ спавшаго на двор юношу донъ, и хочетъ отвести его домой, а юноша несоглашается. Вс, слышавшіе восхитительный голосъ, которымъ небо одарило мнимаго погонщика, пожелали узнать, что это за таинственный юноша, и въ случа чего ршились даже защитить его отъ насилія слугъ; съ этимъ намреніемъ мужчины отправились туда гд находились увщевавшій слуга и спорившій съ нимъ господинъ.
Въ эту самую минуту, изъ комнаты своей вышла и Доротея вмст съ взволнованной Кларой. Отведши въ сторону Карденіо, Доротея коротко передала ему исторію любви пвца и Клары, а Карденіо сказалъ ей, въ свою очередь, что за пвцомъ пріхали теперь, посланные отцомъ его, слуги; это извстіе до того испугало слышавшую Карденіо Клару, что она упала бы на полъ, еслибъ Доротея не поддержала ее. Карденіо попросилъ Доротею увести Клару въ ея комнату. общая уладить это дло. Въ комнату между тмъ вошелъ Донъ-Луи въ сопровожденіи своихъ слугъ. Они уговаривали юношу возвратиться домой безъ замедленія и утшить огорченнаго отца. Донъ-Луи отвчалъ, что сдлать этого никакимъ образомъ не можетъ. пока не окончитъ чего то такого, что касается его жизни, чести и души. Слуги ршились намекнуть ему, что въ крайнемъ случа, они увезутъ его силою. «Но только мертвымъ» отвтилъ юноша. «Какъ бы вы меня ни отвозили, но повторяю вамъ: вы отвезете только трупъ мой». Споръ этотъ привлекъ вниманіе аудитора, донъ-Фернанда, товарищей его, Карденіо, священника, цирюльника и Донъ-Кихота. нашедшаго, что ему не къ чему доле сторожить замокъ. Карденіо, звавшій уже исторію мнимаго погонщика, спросилъ слугъ, зачмъ они хотятъ увести его? Затмъ, чтобы возвратить въ жизни отца этого благороднаго господина, отвчали слуги; онъ умираетъ съ горя, не находя своего сына.
— Къ чему говорить о моихъ длахъ, сказалъ Донъ-Луи. Я свободенъ, захочу ворочусь, не захочу, такъ никто не отвезетъ меня насильно.
— Ваша милость! разсудокъ долженъ отвезти васъ, сказалъ ему одинъ изъ слугъ, и если вамъ не угодно слушать, такъ мы должны слушать его, чтобы исполнить порученіе, съ которымъ мы посланы, и которое исполнить мы обязаны.
— Скажите обстоятельно, въ чемъ дло? вмшался неожиданно аудиторъ. Одинъ изъ слугъ, узнавши въ немъ сосда своего господина, поспшилъ отвтить: «ваша милость, господинъ аудиторъ, разв вы не изволите узнать ихъ милость, этого молодаго господина, вдь они сынъ сосда вашей милости, и изволили, въ этомъ, какъ сами изволите видть, неприличномъ для такого знатнаго господина плать, убжать изъ дому.» Вглядвшись внимательно въ мнимаго погонщика, аудиторъ узналъ донъ-Луи, и взявъ его за руки воскликнулъ: «Боже, какое ребячество, Донъ-Луи! скажите, пожалуйста, что могло заставить васъ уйти отъ вашего отца въ такомъ, недостойномъ васъ, плать?» Влюбленный юноша ничего не могъ отвтить аудитору, и только почувствовалъ что изъ глазъ его готовы брызнуть слезы. Взявши подъ руку юношу, аудиторъ отвелъ его въ сторону, чтобы узнать причину его побга, сказавши въ тоже время слугамъ, чтобы они оставались спокойными, потому что онъ уладитъ дло. Пока аудиторъ занятъ былъ съ Донъ-Луи, у воротъ послышались страшные крики. Дло въ томъ, что два молодца, ночевавшіе въ корчм, видя, что тамъ вс заняты теперь мнимымъ погонщикомъ, задумали удрать, ничего не заплативши. Но хозяинъ, обращавшій больше вниманія на свои, чмъ за чужія дла, остановилъ этихъ господъ у воротъ и потребовалъ денегъ, ругнувъ ихъ при этомъ такъ безцеремонно за ихъ плутовское намреніе, что т не вытерпли и отвтили ему кулаками, принудившими несчастнаго хозяина крикнуть: «караулъ». Вся надежда оставалась за Донъ-Кихота; къ нему первому обратилась дочь хозяина въ минуту опасности. «Защитите, ради Бога данной вамъ силы, защитите, господинъ рыцарь, моего несчастнаго отца», сказала она Донъ-Кихоту, «его совсмъ избили два злодя». Съ убійственнымъ хладнокровіемъ отвтилъ ей Донъ-Кихотъ: «прекрасная дама! я не могу, въ настоящую минуту, исполнить вашей просьбы, потому что не смю пускаться ни въ какое другое приключеніе, пока не приведу къ концу того, которому я поклялся посвятить вс мои силы. Но я сдлаю для васъ все, что могу. Прежде всего я попрошу васъ отправиться, какъ можно скоре, къ вашему отцу и сказать ему, чтобы онъ всми силами выдерживалъ битву и не позволилъ врагамъ побдить себя. Я же отправлюсь, тмъ временемъ, къ принцесс Микомиконъ, и испрошу у нея дозволенія помочь вашему отцу, если оно будетъ дано мн, въ такомъ случа, врьте мн, я съумю воспользоваться имъ».
— О, горе мн, воскликнула находившаяся тутъ же Мариторна, прежде чмъ ваша милость получите это позволеніе, господинъ мой будетъ ужъ на томъ свт.
— Въ такомъ случа, сударыня, потрудитесь достать мн его, сказалъ Донъ-Кихотъ; иначе я ничего не могу сдлать, но повторяю вамъ, если я получу это позволеніе, въ такомъ случа, что за бда, будетъ ли господинъ вашъ на томъ или на этомъ свт, я возвращу его, если понадобится, и изъ того свта, на перекоръ этому, или по крайней мр, такъ накажу его убійцъ, что вы будете вполн отмщены». Не сказавъ боле ни слова, онъ отправился въ Дороте и преклонилъ предъ нею колни, испрашивая у ея величія, въ рыцарскихъ и странствующихъ выраженіяхъ, позволенія помочь управляющему замкомъ, находящемуся въ страшной опасности. Принцесса отъ всего сердца дала ему это разршеніе, и Донъ-Кихотъ, прикрывшись щитомъ, поспшилъ съ обнаженнымъ мечомъ въ воротамъ, возл которыхъ два молодца расправлялись съ хозяиномъ. Но когда рыцарь подошелъ въ мсту расправы, онъ вдругъ отшатнулся назадъ, и оставался недвижимымъ, не смотря на упреки хозяйки и Мариторны, спрашивавшихъ, что останавливаетъ его, почему онъ не спшитъ помочь мужу одной и хозяину другой.
«Что останавливаетъ?» сказалъ Донъ-Кихотъ; «то, что я не смю, какъ рыцарь, обнажить
Такого то рода сцена происходила у воротъ. На несчастнаго хозяина сыпались тамъ кулаки, приводившіе въ ужасъ хозяйку, дочь ея и Мариторну, проклинавшихъ малодушіе Донъ-Кихота и т ужасныя минуты, которыя переживалъ ихъ мужъ, хозяинъ и отецъ. Но оставимъ ихъ въ этомъ положеніи. Къ нимъ, безъ сомннія, это-нибудь явится на помощь, а если нтъ, тмъ хуже для того, это суется въ воду, не спросившись броду, пускай же онъ страдаетъ и молчитъ. Отойдемъ теперь шаговъ пятьдесятъ назадъ и узнаемъ, что отвчалъ аудитору Донъ-Луи. Заливаясь слезами и такъ сильно сжимая руки аудитора, какъ будто на сердц юноши лежалъ тяжелый камень, Донъ-Луи говорилъ отцу Клары: «могу вамъ только сказать, что въ тотъ день, когда небо велло, а наше сосдство позволило мн увидть дочь вашу и мою владычицу Дону-Клару, съ тхъ поръ я сталъ ея рабомъ, и если съ вашей стороны я не встрчу противодйствія, то сегодня же ваша дочь будетъ моей женой. Для нее я покинулъ домъ мой, отца, для нее одлся въ это платье, и пустился за ней слдомъ всюду, куда бы вы не увезли ее, подобно стрл, стремящейся въ цли, и моряку слдующему за полярной звздой. Дочь ваша знаетъ о моихъ желаніяхъ ровно столько, сколько она могла догадаться по проливаемымъ мною слезамъ; она видла эти слезы, хоть и вдали. Вы знаете богатство и знатность моихъ родныхъ, знаете, что я одинъ сынъ у отца. Если этого достаточно для того, чтобы вы согласились осчастливить меня, считайте меня съ этой минуты вашимъ сыномъ. И если отецъ мой, по своимъ видамъ, остался бы недоволенъ найденнымъ мною счастьемъ, то возложимъ наши надежды на всесильное время, которое измняетъ человческую волю, какъ измняетъ все въ мір.»
Донъ-Луи замолчалъ, и аудиторъ былъ столько же удивленъ трогательною и такъ деликатно сдланною исповдью влюбленнаго юноши, сколько озабоченъ тмъ, что длать ему въ этомъ исключительномъ и совершенно непредвиднномъ случа. Онъ просилъ Донъ-Луи успокоиться, сказалъ, что онъ попроситъ слугъ не увозить его до завтра, и тмъ временемъ обдумаетъ свое ршеніе. Донъ-Луи насильно поцаловалъ аудитору руку и оросилъ ее слезами, — это могло тронуть камень, не только сердце отца доны-Клары, сообразившаго своимъ практическимъ умомъ, какая прекрасная партія представляется его дочери въ лиц донъ-Луи. Онъ желалъ, однако, устроить эту свадьбу съ согласія отца Луи, надявшагося — это зналъ аудиторъ — видть сына своего великимъ господиномъ. Въ то время, когда съ одной стороны слуги Донъ-Луи терпливо ожидали окончанія разговора аудитора съ ихъ господиномъ, а съ другой состоялась мировая между хозяиномъ и поколотившими его гостями, согласившимися, скоре благодаря умнымъ словамъ Донъ-Кихота, нежели безсильнымъ угрозамъ Хозяина, заплатить ему то, что онъ требовалъ; — въ это самое время никогда не дремлющій чортъ привелъ въ корчму того цирюльника, у котораго Донъ-Кихотъ похитилъ шлемъ Мамбрена, а Санчо збрую, обмненную впрочемъ на свою собственную. Отводя осла въ конюшню, цирюльникъ увидалъ Санчо, который что-то починялъ въ своемъ вьюк, и не усплъ онъ замтить его, какъ въ ту же минуту схватилъ оруженосца за шиворотъ и закричалъ во все горло: «а, донъ негодяй, теперь ты у меня въ рукахъ; отдай мн сейчасъ мой тазъ, мой вьюкъ и збрую, которую ты подтибрилъ у меня.» Схваченный, такъ неожиданно за шиворотъ, и слыша, какъ честитъ его, Санчо, держа одною рукою вьюкъ, далъ другою такого кулака цирюльнику, что окровавилъ ему вс зубы. Цирюльникъ тмъ не мене не отступалъ, и, невыпуская изъ рукъ вьюка, продолжалъ кричать по прежнему; на крикъ его выбжала толпа народу. «Во имя короля и правосудія,» кричалъ онъ, «этотъ негодяй, этотъ грабитель на большихъ дорогахъ хочетъ убить меня за то, что я отнимаю у него свое добро.» — «Врешь, врешь,» кричалъ въ свою очередь Санчо, «я вовсе не грабитель на большихъ дорогахъ, а только пользуюсь добычей, оставленной моему господину Донъ-Кихоту посл одержанной имъ побды.» Донъ-Кихотъ, успвшій уже появиться за мст расправы, былъ восхищенъ мужествомъ, выказаннымъ его оруженосцемъ въ нападеніи и оборон. Онъ даже счелъ его теперь замчательнымъ храбрецомъ, и внутренно далъ себ слово посвятить его въ рыцари, при первомъ удобномъ случа, находя, что это званіе пристанетъ въ нему какъ нельзя боле. Споря съ Санчо цирюльникъ сказалъ: «этотъ вьюкъ принадлежитъ мн, также какъ смерть, которую должно мн небо; и такъ онъ хорошо знакомъ мн, какъ будто я самъ родилъ его; зову въ свидтели моего осла — онъ не позволитъ мн соврать. Всего лучше примрить къ нему этотъ вьюкъ, и подлецъ я буду, если онъ не налзетъ на него какъ перчатка на руку. Мало того: въ тотъ самый день, какъ пропалъ вьюкъ, у меня похитили совсмъ новенькій, ни разу еще не бывшій въ употребленіи, тазикъ изъ красной мди, стоившій мн цлый ефимокъ. Услышавъ это, Донъ-Кихотъ не въ силахъ былъ доле удерживать себя. Быстро помстясь между бойцами, онъ разнялъ ихъ, и положивъ вьюкъ на землю, чтобы вс могли разглядть его прежде, чмъ обнаружится истина, громкимъ голосомъ воскликнулъ: «господа! вы ясно убдитесь сейчасъ, какъ страшно ошибается этотъ добрякъ оруженосецъ, называя цирюльничьимъ тазикомъ то, что было, есть и будетъ шлемомъ Мамбрена, который я отнялъ у него въ бою, и которымъ владю по всей справедливости. Что же касается сдла, то я въ это дло не вмшиваюсь. Скажу только, что оруженосецъ мой попросилъ у меня позволенія взять збрую съ коня этого побжденнаго мною труса и надть ее на своего осла; я позволилъ ему, и если теперь обыкновенное сдло превратилось въ вьючное, то я не могу объяснить этого иначе, какъ тми превращеніями, которыя постоянно случаются во всхъ происшествіяхъ съ странствующими рыцарями. Въ доказательство того, что я сейчасъ сказалъ, бги Санчо, и принеси сюда шлемъ Мамбрена, который кажется этому простяку цирюльничьимъ тазомъ.
— Нтъ ужь, ваша милость, отвчалъ Санчо, если нтъ у насъ другихъ доказательствъ, кром шлема Мамбрена, — такъ будьте здоровы; этотъ шлемъ Мамбрена такой же точно цирюльничій тазъ, какъ это вьюкъ, а не сдло
— Длай, что теб велятъ, отвчалъ Донъ-Кихотъ; быть можетъ не все же наконецъ происходитъ въ этомъ замк при посредств очарованій. Когда шлемъ Мамбрена былъ принесенъ, Донъ-Кихотъ, взявъ его изъ рукъ Санчо, сказалъ: «господа, скажите на милость, съ какимъ лицомъ дерзнетъ утверждать этотъ оруженосецъ, будто это цирюльничій тазъ, а не шлемъ? и я клянусь тмъ рыцарскимъ орденомъ, въ которомъ служу, что этотъ шлемъ остался такимъ же, какимъ я взялъ его; я ничего не прибавилъ къ нему и не отнялъ у него. — «Совершенная правда,» прибавилъ Санчо, «съ тхъ поръ, какъ господинъ мой овладлъ этимъ шлемомъ, онъ покрывалъ имъ голову только въ одной битв, когда освобождалъ колодниковъ; и безъ этого таза-шлема ему пришлось бы очень плохо, потому что камни тогда сыпались на него какъ градъ.»
Глава XLV
— Можно ли такъ морочить народъ, какъ морочатъ насъ эти господа, увряющіе будто тазъ мой — не тазъ, а шлемъ Мамбрена, воскликнулъ цирюльникъ.
— А это скажетъ противное, перебилъ Донъ-Кихотъ, того я съумю, если онъ рыцарь, убдить, что онъ лжетъ, а если онъ оруженосецъ, такъ я заставлю его почувствовать, что онъ солгалъ тысячу разъ.
Синьоръ Николай, находившійся вмст съ другими при этомъ интересномъ спор, зная насквозь Донъ-Кихота, ршился подлить масла въ огонь и порядкомъ посмшить публику, и съ этою цлью сказалъ другому цирюльнику: «господинъ цирюльникъ, или кто бы вы ни были, скажу я вамъ, что я тоже цирюльникъ, получившій боле двадцати лтъ тому назадъ дипломъ на званіе мастера; поэтому я очень хорошо знаю вс инструменты и прочія принадлежности нашей профессіи. Мало того; въ молодыхъ лтахъ, я служилъ солдатомъ, и потому знаю также очень хорошо, что такое шлемъ, шишакъ и другіе воинскіе атрибуты. И я не утверждаю, потому что всегда готовъ уступить боле разумному мннію, но говорю, что этотъ господинъ держитъ въ рукахъ своихъ не только не цирюльничій тазъ, но что эта вещь такъ же похожа на тазъ, какъ блое на черное и правда на ложь; по моему, это шлемъ, только не цлый.