Дрёма
Шрифт:
Полковник кратко напомнил суть дела и тут же предложил:
– Прошу решение по данному делу вынести на всеобщее голосование. Так сказать, суд товарищей. Кто за расстрел прошу голосовать.
Руки дружно, как по команде вытянулись над головами.
– Так. – Полковник произнёс это слово с некоторым разочарованием. Единодушно. Кто против… Никого? Воздержавшиеся есть.
Одна рука неуверенно повисла в воздухе, она словно искала опору себе в душном воздухе, находила, но очень шаткую и вот-вот готова была сорваться вниз. Полковник, несколько ошарашенный,
– Всего один. Запишите в протокол.
Он наклонился к командиру полка:
– Кто этот храбрец?
– Скорее шутник, капитан Пономарёв.
Полковник развёл руками, являя присутствующим аккуратно подстриженные ногти и белые холёные ладони.
– Приговор трибунала – расстрел. – Полковник помолчал, вытирая платком шею. – Приговор привести в исполнение завтра утром.
Стало тихо. Глаза офицеров устремились к приговорённому: и что ты скажешь на это, доигрался! Так будет с каждым, кто попрёт против системы.
Ваня не шелохнулся. Его глаза обводили присутствующих в палатке и смущали – в них не было страха, они ободряли и прощали. Тем, кто сидел ближе, даже показалось, что он облегчённо вздохнул. Один майор потом настойчиво утверждал, что слышал собственными ушами:
– Да у меня слух отменный. Ей, слышал, он прошептал: «Ну, вот и все, и, слава Богу».
– Сомневаюсь в его спокойствии. Он был в шоке вот дыхание у него и спёрло.
– Такое бывает, зачастую приговорённые будто теряют связь с происходящим. Отстраняются, что ли…
– Ты видел его глаза? В них больше жизни, чем в наших с тобой, пропитых.
Мнения, как всегда, разделились.
Непонятное спокойствие перед лицом смерти, смущало всех. Ведь речь шла не о съёмке кинофильма, в которой старлею предстояло сыграть завтра героическую роль полную достоинства: «Дубль первый… так стоп! Ваня вы личность необыкновенная, почти легендарная для всех столпившихся у эшафота, можете эффектно откинуть чёлку со лба и загадочно взглянуть вдаль. Вот-вот, уже лучше. Палачи приготовились! Дубль второй… Мотор! Поехали!»
Стоп! Остановитесь – это не фильм и люди вокруг не массовка, а живая трепетная плоть. Души измождённые. Люди остановитесь, что вы творите! Задумайтесь: все трибуналы надуманы и притянуты за уши, все приговоры это следствие длиной цепочки чьих-то правд, недомолвок, страха. Осуждённые и судьи, откусили от одного яблока, но с разных сторон и справедливое возмездие обернулось, как всегда, обыкновенным подлым убийством. Высокие слова и губы их произносящие бубнят что-то в оправдание. И палачи, разве они не похожи на убийц, они омерзительны! В какой губительный замкнутый круг мы все попали?
А ведь он и от яблока не откусывал.
Ранняя, нежданная весна и не думала уступать зиме. Следующее утро, противореча календарю, было тёплым и солнечным. Медленно и величаво всходило солнце, золотя верхушки деревьев и выкрашивая ровную линейку палаток в несерьёзно-праздничный розовый
Полковник лично отобрал команду. Старые служаки ворчали: «Нашёл самых хлюпиков. Он что не понимает?»
* * *
Зачем они все выстроились напротив меня? Они все желают причинить мне боль? Им так важно растерзать меня, превратить человека в обыкновенный остывающий кусок мяса? Что же вы творите!
Что мы такое, отче?!
Будет больно? Обязательно будет больно! Очень больно!!! И это не боль у врача: потерпел и снова вышел из больничного коридора, под солнце… Эта боль навсегда? Помоги… Помоги выстоять тут, у края!!!
Врёшь – это боль не навсегда. Имя этой боли – миг! И только любовь вечна!
Над редким лесом всходило солнце. Его робкие лучи согревали изуродованную боевыми машинами землю. Но Ване было зябко. Может виной тому прохлада, веющая из свежевырытой ямы за его спиной, на краю которой он пытался сохранять равновесие. Было трудно, рыхлые комья предательски осыпались вниз, увлекая его за собой. Ваня пытался заглянуть в ту яму краем глаза. Ничего особенного и страшного: обычная глина, перегной, сколько раз ему приходилось вскапывать такую землю в своём саду. Солнце чуть-чуть пригреет и пробьётся трава, закроет раны, украсив цветами.
Совсем рядом послышался ворчливый голос:
– Он ещё хмыкает тут.
Ваня очнулся и до его слуха долетел сердитый голос.
– Тебе можно сказать амба пришла. Помолился бы напоследок.
– Я не умею.
– Вот нехристь, ох-хо-хо.
Вырастит трава? Вырастит трава и цветы! Цветы на тоненьких стебельках. Вот зачем я стою тут у края – чтобы росла трава. Густая, и по ней чтобы детские ножки. Я стою, чтобы траву не затоптали сапогами…
– Целься!..
Эта последняя мысль так обрадовала и вдохновила Ваню, что ему захотелось поделиться ею со всеми. Он выпрямился, расправил плечи с вырванными звёздами на погонах и, улыбнулся… В ответ на его улыбку, прогремели выстрелы. Как-то недружно, словно в бою. Сначала сильно бухнуло где-то в стороне и тут же совсем рядом оглушительно разорвало воздух, прямо в лицо.
Мне это снится? Тот необыкновенный сон, цветные облака, неземная лёгкость, ощущение летучести. Он зачерпывает радужный текучий пух растопыренной горстью и розовые, салатные, лазоревые, радостные струйки стекали между пальцев. Вспомнилась мама застилающая постель свежим бельём, как ему нравился запах свежести и чистоты. Весело смеясь, он нырял в подушку и облачное одеяло. «Вот я тебе покажу проказник этакий». «Мама так чисто, так хорошо…»
* * *
Полк расходился молча.