Дрёма

Горев Игорь Васильевич

Дрёма недоумённо глядел на пустые холмы и дальние горы, пошевелил мышкой, прогуливаясь по едва видимой тропке, и поднял глаза, вопрошая у отца: что дальше? Куда теперь?..

Когда, отведённые неумолимой маминой волей, два дня истекли, Дрёма упёрся:

– Никуда я не пойду от тебя!

Папа опустился на корточки, долго молчал, сжимая плечи сына. Потом решительно вздохнул:

– Ты считаешь, взрослый мир устроен правильно и справедливо?

Дрёма капризно мотнул головой. Отец продолжил:

– Не мне судить, но вот послушай. Так получилось,

что на сегодняшний день я оказался слабее правды жизни. По молодости я искал свою правду, но её ищут с мечом и отстаивают со щитом. И щит у меня был и меч, а как же – и я герой. Сегодня я собственноручно выкинул меч и раскрылся, разоружился – для меня открылась другая сила. Я тебе уже не раз говорил о ней – это любовь. Теперь вся моя жизнь посвящена ей, и перебегать больше туда-сюда из одного лагеря в другой – не собираюсь.

Папа наклонил голову, словно решая, говорить дальше или не надо. Дрёма смотрел на короткую отцовскую стрижку и неожиданно для себя обнаружил: седых волос стало куда больше чем до расставания. И снова он увидел пристальный и ласковый взгляд:

– Мне бы уйти, куда подальше от греха, но у меня есть ты, – папа улыбнулся, – куда я без тебя. Когда у тебя появляется сын, выбирать не приходится, понимаешь, Дрёма.

Дрёма насуплено слушал. Папа крепче сжал ладони и снова разжал:

– Как же мне поступить, по взрослой правде? Первое, пойти и драться за тебя. Биться в кровь и до смерти, не задумываясь особо кто кого измордует, – неожиданно лицо отца стало жёстким и неузнаваемым.

Дрёме стало жутко.

– Ты желаешь этого?

Дрёма так исступлённо замотал головой, что на секунду закружилась земля под ногами.

– С первым уяснили. Второй выбор, от лукавого: решать свои споры в суде. Лицемерные судят лукавых и закон побеждает. Закон, – папа задумался, – что могут написать люди? Сколько людей столько и сочинений, и мы в них буква, «очередное дело и ничего личного». Суд похож на заправскую прачку, стирающую грязное бельё – дело нужное – но в том то, всё и дело, Дрёма, прачке не важно, как мы спим, для неё важнее – на чём. Чистые простыни для неё понятнее и нагляднее некой тёмной души, о духе и заикаться не смей, сразу к психиатру на обследование отправят.

Дрёма слушал и многого не понимал. Но, то ли голос отца, то ли то, что он говорил, успокаивало его. Нужно ли понимать музыку? От одной заводишься, и хочется беситься и носиться по комнате, с другой мирно засыпаешь и оказываешься в сказке. Дрёма слушал и капризно сжатые губы разжимались сами собой. Слёзы высохли, мальчик прислушался:

– Имеется и третий путь, Дрёма. И он всего ближе для меня и я выбираю его. И тебе советую.

– Какой папа?

– Терпение. Путь терпения. И если мы с тобой выдюжим на этом пути все наши испытания, мы обязательно, слышишь, обязательно будем вместе.

– Как?!

– Не знаю. То ли потоп с неба смоет все преграды, то ли земля сотрясётся от возмущения и, сквозь непролазные горы, проляжет новый перевал, то ли рак, наконец, однажды, как свистнет, утёнок всё-таки превратится в лебедя,

а щука заговорит человеческим языком… Не знаю, – папа сам развеселился и засмеялся, – и никто не знает Дрёма. Этим-то и прекрасен третий выбор. Теперь, когда ты услышал, какие дороги нам предстоят, выбирай нашу.

Дрёма, не раздумывая, произнёс:

– Терпения. Я выбираю терпение. А щука заговорит, папа?

– Поживём, увидим. Главное – выдюжить. И помни, у себя в компьютере только созидай. Только созидай и никогда не разрушай! И вот ещё: сильно не доверяй своё время этому виртуальному обманщику. Обманет, обязательно украдёт твоё время и скроется. Тот, кто развлекает, всегда крадёт время.

И мы расстались. С того дня я папу больше не видел. Как тут «выдюжить», когда рядом нет отца?

* * *

Вскоре все новостные программы по телевизору объявили о войне. Люди только и говорили о войне, судачили, плакали, вздыхали.

Вечером за ужином отчим, аккуратно поддевая на вилку бифштекс, сообщил маме:

– Сегодня вызывали в военкомат. Мобилизация предстоит.

– О господи! И тебя?..

Артём Александрович хитро подмигнул:

– Там же Володька военкомом сидит. Он посоветовал как отмазаться.

– Ой, ну, слава Богу! А я уж испугалась.

– За мной не пропадёшь. Верно.

Артём Александрович хитро взглянул на Дрёму. Тот неопределённо пожал плечами.

Неопределённость вообще стала самым близким советчиком Дрёмы.

Доброе ясноокое детство осталось, видимо, позади. Оно вместе с отцом взошло на тот памятный парусник и скрылось за солнечным горизонтом в лазоревых далях белым облачком.

Всё чаще, в некогда цветущем сказочном саду, где легко можно было встретить чудеса и где тучки опускались прямо на землю, приглашая совершить стремительное путешествие в заоблачные дали в страну радостных грёз и добрых волшебников, так вот, всё чаще в этот сад проникали хмурые насупленные типы. Они всё что-то высматривали, вынюхивали, примеривались. Потом в их руках появлялись рулетки, хитроумные приборы и, бубня себе под нос бесконечные цифры, они начинали вышагивать и вымерять, вбивать колышки и городить заборы. Эти типы, нисколько не стесняясь, настаивали на своей и только на своей межевой правде. Удивительное было в другом: с ними трудно было не согласиться. На каждое твоё неуверенное: а зачем? – они веско отвечали: так надо и так правильно, так устроен этот мир, сынок.

– Дрёма, пора становится серьёзным. Ты уже не ребёнок.

Артём Александрович поправил загнувшийся уголок газеты и взглянул на Дрёму поверх очков.

– Отец твой играл с тобой, так как ты был маленьким. Сейчас ты подрос. Я бы сказал, даже вырос. Когда я был подростком, я бегал на плодоовощную базу и подрабатывал. Время было такое – трудное. А мне хотелось иметь велосипед. Родители позволить не могли, вот и приходилось самому крутиться.

– До сих пор хочется?

– Дрёма, – мама, сидевшая на диване, всплеснула руками, – с тобой по-хорошему, а ты ёрничаешь.