Дрёма
Шрифт:
– Туда мы не полезем с тобой. Мы же не пришли завоёвывать вершины и ублажать свою гордыню, – радостно вдыхая горный воздух, обратился к Дрёме отец.
Ах, как было вольно, свободно. Они обошли все близлежащие цирки, полные таинственного очарования, роковых осыпей и хладных снежников. Лакомились черникой и с чернильно-сиреневыми губами возвращались в свой вигвам-палатку. Выдумывали приключения и выслеживали туров, и никто не мешал, не встревал с советом и окриком, а когда пришёл день сбора и палатка беспомощно обмякла на траве, они с отцом загрустили. Что пора обратно? Дрёма запомнил это ощущение свободы и хранил, в самом заповедном уголке свей души.
Затем наступила долгая разлука с отцом. И кто был в этом виноват,
Дрёма протестовал, один раз пытался топнуть ногой – всё напрасно. Тогда он включил компьютер и самозабвенно стал достраивать тот виртуальный мир, который они начали создавать с отцом. К полянам он пририсовывал опушки, в тени мохнатых пихт загадочно извивал тропинку. Поднимался по ней на альпийские луга, где восторженно включал всю компьютерную палитру и усыпал седловины цветами. Он скучал и однажды… А может показалось? Нет, теперь он был уверен – за ним внимательно наблюдают из глубины экрана. Из укрытия, пытливо присматриваются к Дрёме, пока мальчик, не обращая ни на кого внимания, укладывал серую гальку на берегу молочно-синей реки.
Дрёма отвлёкся, поднял голову и настороженно начал вглядываться в кусты и тени под кронами деревьев. В его лесах и в траве было полно живности. Она ухала и ворчала по ночам, а днём стрекотала, порхала, звенела, свистела, исполняя партии и увертюры в беспримерно многочисленном оркестре. Его мир ползал, летал, и спускался к водопоям, изящно вскидывал голову, украшенную ветвистыми рогами и с интересом провожал одинокого путника. Его мир был заселён дикой природой, и в нём не было страха. Одна чуткость. Он жил по одному ему понятному закону. Закону широкоглазого детства.
Кому нужно было столь пристально изучать создателя и единственного поселенца прекрасного невоинственного мира? Ощущение нехорошее. Кто высматривал и смаковал, оставаясь в тени, хотел что-то выведать, не разглашая собственные планы и намерения?
Дрёма стал оглядываться. Кто это может быть? Однажды он не выдержал и решил построить стену на берегу его любимого озера. Начал таскать камни, ровненько укладывать. И чем выше поднималась кладка, тем спокойнее становилось. Дрёма удовлетворённо отходил в сторону и любовался: а что неплохо, может ещё башенку добавить? И надстраивал. Вскоре на берегу озера среди стелющейся глянцевой листвы возвышался небольшой замок, романтичный, увенчанный башнями с зубцами и остроконечными крышами под рыжей черепицей. Точно такие башни он не раз видел на гравюрах и рисунках когда читал о рыцарях. Дрёма не мог нарадоваться. Проверял крепость ворот и неприступность. Потом выразил всё одним словом: прелесть!
После чего смело отправился в поход. По дороге искупался в речке. Поднялся на противоположный берег. По крутой весьма извилистой тропинке вскарабкался на белые скалы, раздвинул свисающий с веток деревьев косматый самшит и обомлел. Перед ним возвышалась крепостная стена. Высокая и неприступная, и была обращена грозными бойницами и башнями туда, где красовался в водах тихого озера его собственный, только что отстроенный замок. Чьи это укрепления и против кого они?
Дрёмин мир раскололся. Он долго сидел, отстранённо глядя на монитор и силясь понять, что произошло? Первой версией было: его компьютер поймал вирус. Но успокоения она не принесла, как же так получается, его собственный мир, взлелеянный с такой любовью в каждой мельчайшей детали, когда каждому камню своё, особое место, появились свои органы опеки и пытаются навязать ему свою волю?!
Картинка на мониторе потеряла чёткость и слезливо размазалась. Будто зимнее окно, о котором рассказывал ему когда-то дедушка. «Летом створки
Дрёма выключил компьютер и долго смотрел на чёрный безжизненный экран, где в самом центре догорали разноцветные пятна. Вскоре и они погасли. Когда затворилось его окно, из которого можно было «сигать»? Дрёма не заметил. «Память – это обман. Она высвечивает из тьмы времени отрывки событий. Словно светишь узконаправленным фонарём. А дальше начинаются домыслы и включается воображение. И тогда память превращается в актёра примеряющего костюмы нужной эпохи и пытающегося войти в образ. И, знаешь, у него прекрасно получается – ничто так не изменчиво, как наши пристрастия, скрытые желания и нравы». Дрёма удивился, словно отец сидел рядом, настолько чётко он вспомнил его голос.
И в школе и дома, в играх со сверстниками ему приходилось всё чаще отстаивать право на детство. Дети над ним посмеивались, иногда незлобиво издевались, но всё равно обидно. Взрослые наставляли и, чем старше он становился, тем настойчивее и настойчивее. Отец к знаниям относился с уважением: «Опыт великое дело, но и поклонятся ему как идолу?.. Приглядись, идол стоит на чьих-то домыслах и теориях. На первый взгляд, вроде, крепко стоит, доказательно, но вот приходит новый умник, прицелился глазом: „Врёте – криво“, – деловито засучивает рукава и начинает рычагами подкладывать другие домыслы и теории. Идол зашатался. Относись к опыту с уважением – он старше, он жизнь прожил. Относись заботливо – опыт и сам не замечает своих старческих немощей, для него время остановило свой ход. Но и не поклоняйся слепо, учись прислушиваться и слышать. Всегда поступай по любви». Как папа?!
Позавчера он сцепился с Пашкой из параллельного класса.
– Нужно быть крутым. Вот и вся любовь. А ты кретин какой-то. Может ты из этих, – Пашка похабно ухмыльнулся, – кокетливых мужчинок.
Разговор начинался безобидно:
– У Сергея Бряцалова самый клёвый папаша. И у самого новая семёрка бэ-ха. Красавчик. И сыну «Приору» подогнал, новую. Чтобы, значит, на дискотеку не пешком ходил. Вот это я понимаю – отец. А ты мне: любить детей надо и тогда войны не будет. Тебя твой отец любит? – а придёт время, вызовут в военкомат и скажут: на тебе автомат, иди, стреляй. И отец твой не поможет. Да его и рядом не будет. А Серёгу Бряцалова батя отмажет. Да он весь военкомат с потрохами выкупит, если надо ради сына. Вот где любовь. И не втирай мне тут сказки.
– И тебя?
– Что «и тебя»?
– Призовут в военкомат.
– Призовут, – кисло скривился Пашка, – батя, хоть сутками пахать будет, а на военкомат ему не хватит. Да оно ему и не надо. Он говорит: «Я служил, и ты пойдёшь».
– А будь там, в военкомате, мой отец он никого не призвал бы. Призывают такие как Бряцаловы, для него и мы с тобой, и наши отцы: «Приора сыну, мне на семёрку».
– И чего. У наших отцов, значит, пупок слабоват. Вот и пойдёшь с любовью своего отца, куда Бряцаловы укажут. Таким и нужно быть – сильным. Твой отец против него тряпка половая. Вытрут ноги и дальше пойдут, – Пашка приблизился и доверительным тоном добавил, – и будут правы.