Дрёма
Шрифт:
О чём думал отец, что чувствовал, когда писал о любви? О ней многие пишут. Ещё больше говорят. И то, как говорят, в подростке пробуждало живейший интерес, всё его тело откликалось и жаждало открытий. А твоя любовь, какая она, папа? Ответа не было, но то, каким он помнил отца, его откровения в потрёпанной тетради, всё больше убеждали его: есть другая могучая сила. Она не требует клятв и признаний, о ней не шепчутся не переменках, прыская сквозь губы и пряча похотливую улыбку. Ей ничего этого не надо – она самодостаточна, и точка. Вот такая она непонятная любовь, о которой пишет ему отец.
Дрёма
Математика если и вписывалась в эту картину, то лишь как частный случай, мазок мастихином на грандиозной картине.
Быстрей бы каникулы! Звонки сливаются с трелями птиц, и вот он наступает долгожданный день. Необыкновенно солнечный и, ожидаемо, свободный.
Свободный?
Пашка и Ашот сразу заявили, что будут работать на каникулах. Первому хотелось иметь мопед. Второй мечтал обрести некую «финансовую свободу» от «родоков». Другие пребывали в «мучительных» раздумьях, им хотелось и купить чего-то и «просто пошататься». Праздно определяющихся было большинство, потребительских искушений не меньше. И тогда возникали вполне философские решения: можно ведь отдыхать – работая, и работать – отдыхая. Курортный город ковал себе будущие кадры.
И свобода у каждого в нём сугубо своя.
Прочитанная первая часть отцовского дневника была похожа на волшебный ветер который унёс Алису в Изумрудный город. С одной разницей, вместо города Дрёма оказался посреди штормящего моря. Волшебный ветер, порождённый дневником, правда снабдил его добротным корпусом, высокой стройной мачтой, крепко скроенным парусом и такелажем и, тем не менее: штормило. И стихия настойчиво требовала: правь или утопишь корабль и утонешь сам!
Дневник странным образом заставил отойти Дрёму от толпившихся сверстников. Сделал он это неосознанно, получилось само собой.
Образ отца в дневнике сворачивал и уходил куда-то в сторону от шумной размеченной белой краской трассы с проносящимися мимо блестящими автомобилями. Разметки, правила, механизмы не отвергались им: «… и среди вороха винтиков, можно найти влюблённого мастера, но не из винтиков собирается человек». Отцовский почерк решительно сворачивал в сторону от шумных дорог. Дрёма пытался рассмотреть хотя бы едва видимую тропинку. Напрасно. Отец скорее напоминал мальчику луч света, нёсшийся сквозь тёмные космические пространства только ему одному известным курсом. Луч света сквозь пространства и время. И он увлёк подростка, увлёк своей преданной искренностью и чем-то ещё, чему он не мог дать объяснения, но оно вызывало в нем сильнейшие переживания и желание следовать.
Поделиться Дрёме было не с кем, он боялся насмешек, нравоучений, и он прекрасно понимал, расскажи он кому-нибудь о дневниках в лучшем случае
Непростая ситуация для подростка.
Дрёму выручили каникулы. Они волшебным образом перенесли подростка на обочину: стой и решай.
– Мама я на море купаться!
– Иди, только позвони и к обеду постарайся вернуться.
Дрёма шёл вдоль узкой улочки напоминающую горную теснину, с той лишь разницей, что вместо живописных скал покрытых мхами, травами и цветами, улочку сжимали нахрапистые стены, вдоль которых текли зловонные ручейки. Дрёма даже представлял себе хозяев этих заборов. Вот эта ограда – удачливый делец, самовлюблённый хлюст, всеми силами желающий вызвать зависть окружающих: кованные вензеля, массивные тумбы. Тут же рядом покосившийся забор будто жаловался: эх, было время и мы могли, а теперь что, вон другие напирают. Этот хваткий и энергичный, тут ухватит, там приметит, с мира по камню – мне на стену. Строителей много, а неба над головой всё меньше. И узко.
Улица петляла почти до самого моря. Дрёма всегда пробегал по ней, не задерживаясь, и сдерживал торопливый шаг лишь в одном единственном месте. Тут между стен образовывался неестественный разрыв шириной в один участок. Деревянный покосившийся штакетник с облупившейся синей краской приглашал полюбоваться заброшенным садом. Дрёма с мальчишками частенько залазили сюда и лакомились сладкой шелковицей, сочными грушами и малиной. И сейчас у заборчика цвели одичавшие розы, бордовые и белые бутоны тянулись к солнцу.
Поговаривают здесь жил когда-то старый знахарь. Как жил, никто не знает – лечил бесплатно. Потом на его участок позарился один «воротила». Предложил: «Продай свой участок». Знахарь категорически отказался: «Бог дал, Бог и приберёт». «Воротила» начал судебную тяжбу. Суд вынес легко предсказуемое решение. Когда приставы выводили знахаря, чтобы переселить его в малосемейку, тот заметил торжествующее лицо победителя: «Глянь, какую широкую могилу ты себе приобрёл. Только душе маяться». С тех пор и пустует этот участок – «Воротила» вскоре обанкротился и с сердечным приступом был отвезён в ближайшую больницу. Там и умер. Взрослые взирали на участок со страхом, дети играли и радовались, как радуется узник крохотному окошку, пробитому в каменной кладке.
Такая вот история.
Глава пятая
Что есть реальность: вдох, выдох или пауза между ними?
Заборы теснились вокруг подростка. В приближение широких морских горизонтов не верилось среди людских теснин, в то же время воздух насыщался свежестью прибоя и светом.
На раскалённой гальке, разморённые солнцем, застыли бронзовые тела отдыхающих. Дрёма не стал задерживаться среди «котиков», ловко перелез через ржавые прутья. Преодолел несколько преград в виде наваленных бетонных блоков и бун и оказался в уединённом месте. Курортники, по причине лени и животов, сюда заглядывали редко, а местные только по выходным и опять же одинокие рыбаки, стареющие романтики и молодёжь в поисках тихого уединённого плёса.