Другая жизнь. Назад в СССР

Шелест Михаил Васильевич

— Повезло мне, — вздохнул я. — Я ведь погиб бы без тебя. Или остался бы дураком, истекающим жидкостями. Бр-р-р… Как вспомню, так сразу вера в то, что «человек» — это звучит гордо…

— Не продолжай! Перетёрли мы эту тему. Забудь и будь осторожен, чтобы не повторить.

— Завтра ведь мне в школу… Не пойду с палкой. Мальчишки задразнят, девчонки зажалеют и тоже задразнят.

— Ты же, вроде, перерос стыд? Что естественно, то не безобразно, помнишь? Тебе сейчас по голове получать ой как не желательно. А с палкой к тебе никто не полезет. И видно, что тебя трогать позорно

и получить можно. Там Макаров, наверное, ждёт тебя. По голове он тебя бить точно не будет, а вот унизить, скорее всего, попытается. Будь готов!

— Всегда готов!

Однако, слова «предка» о том, что «всё идёт так, как шло у нас» меня не успокоило. На самом деле та музыка, что играл Женька Дряхлов и те песни, которые он пел «выпадали» из той истории. Они там были, но были написаны не Дряхловым и совсем не в это время, а гораздо позже.

— Значит твой Дряхлов, Миша, как-то получил эти знания. То ли он гений, то ли всё гораздо интереснее. Боюсь даже предположить «худшее». Ведь если он исчез в «интернате», значит и он работает, как говорят контрразведчики, «под контролем» КГБ. А это значит, что и тебе, Мишка, грозит такая опасность. Ведь сказал же Громов, что с ним имели беседу дяди со строгими лицами без погон. И разговор касался тебя. Поэтому — будь осторожен в первую очередь в высказываниях. У тебя теперь словарный запас взрослого, многоопытного, специфически образованного человека. Только по нему спецслужбы определяют сферу деятельности на раз-два. Так, что моё: «Будь готов!» — это не шутливый призыв, а предостережение.

Глава 17

Школа встретила меня шумно и безразлично к моей палке, сделанной папой из купро-никелевой трубки с эбонитовым набалдашником. Отец не любил упрощать и поэтому трость получилась регулируемой по длине. Внизу в трубку была вварена гайка, а в неё вворачивался штырь с резиновым концевиком, чтобы палка не сильно стучала об пол. Отец у меня был ещё «тем выдумщиком».

— Привет, инвалид-нога болит, — поздоровался Валерка Гребенников. — Как голова?

— Моя голова нормально, а твоя?

— А моя-то причём? — удивился он.

— Не проломили?

— А! Нет! Не хожу я на балку. У ДК Ленина теперь сходняк с дисками. Мы тут с Вовкой Лутченко скооперировались и вместе ездим.

— Лутченко? Это который у нас в клубе?

— У вас, ага. Он, как оказалось, какой-то боевой техникой владеет. Мы с ним на «балке» встретились. Он тоже пластами фарцует. А он на Борисенко живет. Вот мы и пересекаемся по воскресеньям.

Валерка, как всегда, постоянно двигался. Его и в драке сложно было поймать на месте. В нём была природная звериная подвижность. Как у бурундука. Хотя… Какой бурундук, нафиг, зверь. Ха-ха… Грызун! Крыса! Представив Валерку в образе бурундука с мордой в полоску, я похихикал.

— Так и будешь с палкой ходить? Засмеют…

— А палка на что? — спросил я. — Очень удобный инструмент.

Я крутанул трость восьмёркой, как нунчаку.

— Ух, ты! — удивился Грек. — Надо себе такую заиметь. Где взял?

— Где взял, там уже нет, — сказал я и пошёл в класс.

Встречные знакомые здоровались, другие

просто глазели на меня да на палку. У кабинета английского толклись одноклассники. Мальчики отдельно от девочек. Гендерные группы были также разделены на мелкие, по два-три человека, «подгруппы». Мальчишки все встретили меня радостными приветствиями и беззлобными шутками-прибаутками, девчонки возгласами: «О, Шелест ударенный головой явился, не запылился (Фролова), 'Как дела в дурдоме?» (Мокина).

Я пропустил подколки мимо себя.

Ларионова с Гордеевой о чём-то зашептались, едва не стукаясь головами и прыская в ладошки. Они были так похожи на двух белок, прижимавших что-то к мордочкам, что я им улыбнулся. Они на мгновение остановились, потом снова захихикали и снова стали шептаться. Ну, белки и белки, грызущие орешки…

Англичанка, появившись, меня в кругу парней, поначалу, не заметила и только на входе в ласс, увидев, поприветствовала:

— О! Шелест! Welcome!How is yourhealth?

— My health is so-so. However, I am ready to attend classes.

— I see that you’ve done well in English?

— I had a lot of time.

— Yousurpriseme.

— I’m surprising myself.

— Ну-ну… Проходи-проходи. С тебя и начнём. Можешь, даже, не садиться.

Я поставил спортивную сумку с учебниками и тетрадями на пол возле парты и вернулся к доске. Людмила Фёдоровна допрашивала меня, как Понтий Пилат Иешуа, в незабвенном романе. И даже не по тексту топика про грядущее день рождение Владимира Ильича Ленина, а «рядом».

— Ну, что ж… Удивил, так удивил. Прямо и не знаю, что тебе ставить? Вышепятёрок отметок у нас нет, кроме «пять с плюсом», но плюс в зачёт не идёт. Пятёрка тебе, Шелест.

Класс взвыл от восторга и бесновался бы долго, если б не голос англичанки:

— Следующим к доске пойдёт…

Про Ленина английским языком рассказывать никому не хотелось.

— Ну, ты даёшь, Мишка, — произнёс шёпотом Костик, но в классе вдруг перед этим наступила «гробовая» тишина и шёпот прозвучал, как колокольный набат.

— Вот и ты сейчас, Швед, нам тоже выдашь. Продолжи с того места, на котором остановился твой сосед.

Костик, на удивление бойко, оттарабанил три абзаца текста и англичанка, не задав ему ни одного вопроса, поставила отлично.

— Верёвочников! — продолжай с места.

— Ты тоже молодец, — сказал я Шведу.

— Да, я-то ладно, головой не бился. А ты-то как?

— Ещё хочешь к доске? — спросила Шведа англичанка.

— Я готов, Людмила Фёдоровна, — бодрым тоном отозвался Швед.

— Ох и выпросишь ты у меня, Швед… Продолжай Саша.

Саша мямлил кое-как, а мы с Костиком под его бормотание, расписали партейку морского боя.

Вторым уроком была алгебра, но математичка отсутствовала третий месяц. Её, как сказали, замещала учитель по математики средних классов, но и она вторую неделю сидела дома на больничном. Мы толклись в рекреации, ребята приставали с расспросами, когда вдруг появились завуч и директор.

— Шелест! Миша! Ну, ка, пошли, ка, — сказала строго Светлана Яковлевна, поманив меня рукой. — Ступай в учительскую.