Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Почему, — продираясь сквозь тошноту, спросил я.
— Да потому, что они по своей натуре коварны и имеют более изворотливый и сложный ум. С ними нет возможности бороться «мирным путём». Мозг мужчины не может с ними тягаться. От них всегда надо ждать удара. Причём, именно в тот момент, когда ты расслаблен и чувствуешь себя героем. Ты же чувствовал себя героем? Как же, етить-колотить, спас учительницу! Герой! Так ведь было?!
— Так, — вздохнул я. — Кстати, ты мне напомнил.
— А вы знаете, Светлана Яковлевна, что во всех школах меня считают чуть
— С чего ты взял?
— А с того, что ко мне приходили ребята из секции, а они в других школах учатся, и говорили, что я молодец, что спас учительницу. Представляете? Все говорят одно, а вы говорите другое. Ни один следователь вам не поверит.
— Если ты скажешь, поверит, — прошептала директриса.
— Зря вы так, Светлана Яковлевна. Я был о вас лучшего мнения.
— Что ты себе позволяешь, Шелест?
— А вы что себе позволяете, Светлана Яковлевна? Вы ведь вовлекаете меня, вашего ученика в свой преступный сговор.
Директор поморщилась, словно съела что-то мерзкое.
— Я предлагаю забыть этот инцидент — предложил я. — А вам советую пересмотреть свои показания, чтобы не выглядеть, э-э-э, непригладно.
— Я могла ошибаться.
— Могла. И я обещаю, что ничего не скажу родителям, потому, что если они узнают, что вы меня совращали с пути истинного, тут такое начнётся… Я ведь ещё несовершеннолетний и моими представителями являются они. А они за честь своего сына пойдут до конца.
Светлана Яковлевна отмахнулась.
— Не надо меня пугать, Шелест.
— Да, Боже упаси. Только лишь констатация фактов.
Директор подняла на меня глаза.
— Ты точно в больнице лежал, а не на факультете юриспруденции повышал квалификацию?
— Пластину титановую показать? — спросил я.
Светлана Яковлевна вздохнула.
— Понимаешь, Миша, когда мы узнали о твоём состоянии, то сильно перепугались и за тебя, и за Людмилу Давыдовну, и за, чего скрывать, репутацию школы. Кому-то пришла такая мысль. Тебе уже, вроде как, всё равно, а Людмилу Давыдовну в тюрьму… Жалко её стало.
— Да, с чего вы взяли, что её нужно в тюрьму? В чём её вина?
— Она тебя потащила за собой, схватив левой рукой.
— Ничего подобного, — покрутил головой я. — Это я её схватил за левую руку сначала своей правой, а потом и левой рукой. Это я пытался её задержать и накрутил её на себя. Есть такой приём в борьбе, называется подножка с падением.
Директриса насторожилась от слова подножка, а я быстро поправил себя.
— Но это не та подножка, от которой она упала, а та, которая её спасла. Могу продемонстрировать на следственном эксперименте.
Светлана Яковлевна снова подозрительно посмотрела на меня.
— Ты, точно не готовился?
— Да, я вообще не думал, что такая коловерть тут закрутилась. Вот вы накрутили! Куда тут мне с моим самбо!
— У нас запрос из милиции обеспечить твой допрос, когда ты появишься в школе. Ты когда будешь готов?
— Прям таки допрос, а не опрос? — снова проявил я свою осведомлённость,
— Допрос-допрос, — покивала головой директриса. — Уголовное дело возбуждено по факту нанесения тяжких телесных повреждений с отягощающими последствиями.
— А кто виновный? В смысле — обвиняемый?
— Пока — неустановленное лицо. Ведь, теоретически, и я могла тебя толкнуть… Ты ведь не мог тогда своё веское слово сказать. Как сейчас. Там всего-то оставалось дело в суд отправить. Тебя-то и из комы вывели по просьбе следователя. А ты из комы вышел и волшебным образом ожил. Как принц из сказки. Врачи говорят, что только в сказках так и бывает. В жизни всё намного прозаичнее и грустнее с коматозниками.
— Я знаю. Извините, что не оправдал вашего доверия, Светлана Яковлевна.
Она вдруг заплакала. И плакала довольно долго. Практически — навзрыд. Но я не успокаивал её. У каждого своя чаша. Я не был жесток. Просто, с какого хера они меня записали в сукиного сына? И ещё сейчас устроили… Не-е-е… Сами кашу заварили, пусть сами и хлебают.
— Сообщите следователю, пусть приходят, но сначала пусть уведомляют родителей.
— Допрос возможен при представителях школы.
— Не-не-не…
Я покачал указательным пальцем.
— Сразу предупреждаю, что буду общаться со следователем только в присутствии отца или матери. Честно говоря, у меня есть основания не доверять следователю, который не удосужился опросить других свидетелей события — учеников.
Директор потупилась и промолвила:
— Да, ты в праве не доверять никому.
Потом она подняла подбородок от пола и сказала уверенным тоном:
— Всё! Договорились! Я тебя услышала и больше не задерживаю.
Ну, да… А мне показалось, что это я директор, ха-ха… Как она меня? «Фэйсом об тэйбл»… На некоторое время я забыл, что ученик — существо в школе бесправное.
И только выйдя из кабинета директора я вдруг понял, какую ошибку совершил, так общаясь с ней. Ведь если «кто-то» разговаривал с Громовым, расспрашивая обо мне, то этот «кто-то» наверняка разговаривал с директором. Или будет разговаривать. А она обязательно вспомнит про моё: «у меня есть основания не доверять следователю»… Кто из детей так разговаривает?
Как не странно, мой «внутренний голос» молчал и не подливал «масла в огонь» разгорающейся во мне тревоги. Наверное, тоже раздумывал над ситуацией.
Глава 18
Остальные предметы прошли без эксцессов и без особого ажиотажа. На переменах на меня приходили смотреть, как на слона в зоопарке, который время от времени посещал наш дальний город и привозил экзотических животных и зверей в клетках. Зрелище было убогое и жалостное, и я после одного посещения, в зоопарк не ходил, как родители меня не зазывали. Перед моими глазами сразу возникал слон с облупленной от мороза, видимо, кожей, грустные львы и львицы в клетках, и я начинал плакать. Это когда я был ещё маленький. Потом я просто категорически говорил «нет».