Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Хе! Он про тебя знает! Про тебя многие знают! И даже меня дяди без погон, но с очень серьёзными лицами, расспрашивали про тебя. В его присутствии, кстати. Так что, для него новостью твоё предложение не явится.
— Вот и хорошо! — проговорил я и потёр ладони. — Давай грызть гранит науки?
— А ты выучил слова?
— Выучил, Серёжа. И текст читал пять раз. Переводил. Готов продемонстрировать.
— Главное — словарный запас, — сказал Серый. — Правила я тебе расскажу. Ну и произношение. Но я и сам в этом не силён. Уж извини. Чем богаты, как говорится… У тебя, кстати, произношение очень
— А это тоже концентрация по методике Коновалова, — соврал я. — Только ты не говори никому, а то и её засекретят.
— Как это? — раскрыл глаза Серёга.
— Садишься и концентрируешься на звуке. Я сначала все трезвучия запомнил, а потом начал их подбирать.
Почти так оно и было, но было это много раньше, когда я ещё плохо двигался и мне было скучно. У меня в памяти «лежали» битловские песни и их можно было «прокручивать» сколько угодно раз. Были в памяти и тексты с аккордами. Предок немного играл на гитаре и даже пел для друзей. Правда голос у него был слабый, как он говорил. И пел, в последние годы по листикам с распечатанным текстом и аккордами. Память уже не выдавала нужную информацию. Но она, как оказалось, там была. Эта информация. Вот я её и считывал. Причём, как визуальную, так и аудиальную. Было даже и видео, но с ним было посложнее. Нужно было входить в транс, но в трансе я себя плохо контролировал. Вернее, не контролировал никак.
Сейчас две недели я приучал пальцы к струнам. Они хоть и пластиковые были, но подушечки пальцев страдали не по-детски.
— Я, кстати, сказал вашей англичанке, что ты подготовил для зачёта английскую песню. Сыграй её, а?
— Ну, ты даёшь! Мы уроками занимаемся, или где?
— Уроками! — кивнул головой Громов. — Английским. У тебя исполнение не как у Джона Леннона. Очень мне нравится твой блюзовый вариант.
— Да, ну, какой это блюз? — поморщился я. — Ну и орать же придётся!
— Нет никого! На работе все! — уверенно сообщил Громов.
— Логично! — согласился я и взял гитару.
Этот вариант песни «Имеджин» я слямзил у одного американского «домашнего» исполнителя, выступавшего на каком-то конкурсе. Это видео имелось в памяти «предка». Он и сам пел так эту легендарную песню. Такой она и «лежала» у меня в памяти. Гитару я сегодня уже брал в руки, поэтому сразу начал с перебора[2].
— Как классно! — сказал Громов. — Я бы так никогда не смог.
— Смог бы, если бы не был так к себе критичен. Чтобы петь, надо петь. Как и что бы играть, надо играть. Ты же постоянно играешь на инструменте?
— Постоянно. Но петь не могу. У меня голос слабый и плохо строит.
— Перфекционист из тебя растёт, Серёжа.
— Что это за зверь такой?
— Перфекционист простыми словами — это человек, который ставит перед собой крайне высокие и порой недостижимые стандарты. Если достичь их не удаётся, он может почувствовать разочарование или неудачу. Это качество характеризуется стремлением к идеалу, желанием достичь вершины в любой деятельности,
— Это есть такое, — довольный услышанной формулировкой, сказал Громов.
— Нет в мере совершенства. Ты помнишь, кто это сказал?
— Помню. Это из «Маленького принца». Экзюпери не истина в последней инстанции. Разве сам мир не совершенен?
Я с удивлением посмотрел на Громова.
— Хрена себе у тебя заявки на победу. Ты к такому стремишься результату? Да ты у нас, Громов, богоборец!
— Не люблю, когда меня называют по фамилии, — буркнул Серёга,нахмурившись.
— Извини. Давай заниматься, а?
Мы позанимались. Я добросовестно слушал Серёжкины объяснения по алгебре, геометрии, физики. Потом сразу пересказывал, что понял. Так мы прозанимались до прихода мамы. Серёжка ушёл, а я продолжил заниматься. Сейчас с запоминанием стало намного проще. На слух я запоминал буквально всё, когда во время прослушивания впадал в транс. Тут главным было продолжать контролировать себя, и это, при внешнем аудио-воздействии, удавалось.
Когда я читал из книги, запоминалось намного хуже. В общем-то, так же, как и прежде, до попадания в кому. Поэтому я продолжал записывать, как я читаю темы из учебника. Это давалось.
Когда я читал из книги, запоминалось намного хуже. В общем-то, так же, как и прежде, до попадания в кому. Поэтому я продолжал записывать, как я читаю темы из учебника. Это давало два эффекта, кроме обучающего. Первый — я тренировал дикцию, второй — я контролировал ошибки в дикции при прослушивании. Кстати, мне и до комы легче было запоминать аудио запись. Громов сказал, что я «аудиал». Я не стал его убеждать в обратном. Ведь тогда мне нужно было бы признаться, что текст я научился запоминать фотографически. Даже не запоминать, а просто переносить его в свою память, как картинку. Но это было неудобно. Доставай потом, считывай. Из памяти должно всплывать решение. А как оно всплывёт, если там картинка, а не информация?
Почему так стало получаться? Дело в том, что, как мне объяснил мой «внутренний голос», у меня теперь работало две памяти: его и моя. Всё, что было в его памяти, перекочевало в мой мозг, но и осталось в ментальной оболочке. Новая информация тоже дублировалась, только в обратном порядке. Как сказал «предок»: «Два процессора — лучше, чем один». Тем более, что его память работала всё-таки быстрее. Он называл её оперативной, но я смутно понимал, что это такое.
[1] https://my.mail.ru//mail/wzzw60/video/32/362.html
[2] https://vkvideo.ru/video-63758929_456288771
Глава 16
Люба пришла через три дня вместе с Иркой. Та была сольно недовольна своим статусом и несмотря на протесты подруги тут же в дверях развернулась и позорно сбежала.
— И всё равно спасибо! — крикнул я ей в след и прикрыл дверь перед «носом» у Любы.
— И я тогда пойду, — прошептала она, не поднимая глаза.
— А вот тебя я никуда не отпущу, — решительно сказал я. — Помнишь, мы с тобой танцевали под песню Битлз «Пэни Лэйн»? Там ещё конец оборван был и мы её крутили и крутили…