Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Да, какая же вам правда нужна, товарищ милиционер?
— Ну как какая? Ты ещё вчера говорил директору, что провел приём, накрутив математичку, ой, Людмилу Давыдовну на себя. И обещал показать это на следственном эксперименте. Сегодня ты утверждаешь, что ничего этого не говорил и следственный эксперимент проводить не хочешь.
— Так, э-э-э, у нас следственные действия, или опрос?
— А что ты понимаешь в следственных действиях?
— Ничего не понимаю. Вы сами сказали, что это разные
— Ты про ваших хулиганов понял? Не хочешь под мою зщиту?
— Ну, защищать вы меня так и так должны и если что-то знаете о готовящемся преступлении, или даже правонарушении, обязаны оное пресечь.
Милиционер выпучил глаза.
— Оное? Пресечь?
Он посмотрел на директрису. Та развела руки и промолчала.
— Да-а-а… Ну ты и фру-у-у-кт…
Я посмотрел на опера и промолчал, помня про запись беседы.
— Всё перевернул! То одно говорил, сейчас — другое… о твоим словам выходит, что это Людмила Давыдовна виновата, что ты головой ударился? Потянула на его… Вчера сочувствовал… Теперь обвиняешь…
— А не надо «лепить горбатого», гражданин милиционер, — вырвалось у меня. — Вы-то зачем сову на глобус натягиваете?
— Кого? Куда? — нахмурился, пытаясь понять, что я сказал, милиционер.
Был он молод, вихраст, но коротко стрижен. Одет он был в серенький невзрачный костюмчик и форменные ботинки фабрики «Скороход». Хорошо выглаженная рубашка невнятного цвета красно-синела клеткой. Брюки тоже удивляли наглаженностью. Это я заметил, когда он встречал меня в дверях директорского кабинета.
— Аккуратный милиционер, — отметил тогда я про себя.
Он поначалу на меня произвёл благоприятное впечатление. Сейчас, по мере общения, его наряд и улыбающееся лицо мне нравиться переставали. Как, впрочем, вероятно, и я ему.
— Ты что несёшь? Какого горбатого? Какую сову? Ты как себя ведёшь с представителем закона?
— А как я себя веду с представителем закона, который пытается вынудить меня себя оговорить, применяя, между прочим, методы психологического воздействия на несовершеннолетнего.
— Какие методы? — возмутился опер.
— Методы запугивания! Вы же запугивали меня физической расправой старшеклапссников.
— Я не запугивал, а предупреждал, — насупился опер.
— А я испугался и сейчас не могу ни о чём думать, кроме этого. Даже про уроки думать не могу. Мне к детскому психологу надо. Вы запугали меня и я обязательно упомяну это во время протокола допроса. А ещё…
Я встал и подойдя к столу, раскрыл ящик, в котором лежал и вращал бобинами небольшой, по нынешним меркам, катушечный магнитофон.
— А ещё вы проводите незаконное документирование беседы с несовершеннолетним,
— Док-кументирование? — ошарашено произнёс милиционер. — Как-кое док-кументирование?
— Вот, — я просто показал рукой на вращающиеся катушки. — Идёт запись нашего разговора. Светлана Яковлевна, видите, что у вас в кабинете твориться?
— Это не то, о чём ты подумал, Миша, — потупя глаза, проговорила директриса.
— Всё ясно с вами, граждане, — сказал я и вышел из кабинета.
Следователь не уведомляла родителей, а просто пришла к нам домой вечером и провела допрос меня, как потерпевшего. Ничего нового я ей не сказал. Через неделю уголовное дело было прекращено за отсутствием состава преступления, и Людмила Давыдовна вернулась в школу. По факту, получалось, что я сам, стараясь уберечь учительницу от падения, упал и поранился. Ну! И зачем было выдумывать? Ах, да… Я же лежал в коме, а они струсили… НУ, да ладно…
— Ты извини, Миша, что так получилось, — сказала математичка.
Она вошла в наш класс и мы все, поднявшись из-за парт, замерли.
— Садитесь, дети, — сказала она и тоже села за свой стол.
В классе висела абсолютная тишина и тут она и произнесла своё извинение.
— И спасибо тебе. Ты спас мне жизнь.
Она промокнула платком уголки глаз.
— Хотя, ты едва не оторвал мне руки. Но это мелочи, по сравнению… Кхе-кхе… В общем, спасибо тебе.
— Пожалуйста, Людмила Давыдовна. Хорошо то, что хорошо кончается.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Как твоя голова?
— Да, нормально, — пожал плечами я.
— Он по-английски говорить научился, — выкрикнул Ерисов. — Ударился и заговорил.
— Такое бывает, — хмыкнула математичка. — Но с математикой такие дела не проходят. Чаще — наоборот. Но я тебя подтяну, ты не переживай.
— Спасибо, Людмила Давыдовна. Но к сегодняшнему уроку я готов.
— Так вам же ничего не задавали, — удивилась учительница. — Уже недели две?
– у Тани Федосеевой задания брал.
Я не стал говорить, чтобы не подставлять класс, что задания нам задавали постоянно, однако…
— Ах, да…
Она обвела класс глазами.
— Что-то я не подумала. А ведь верно…
Ученики прятались за спинами друг друга. Людмила Давыдовна вздохнула.
— Ну, ладно, Шелест. Снова начнём с тебя… Заодно проверим, много ли осталось в твоей голове из того, что было.
— Усушка-утруска? — пошутил я, вставая, и класс оживился.
— Лучше не начинай, — спокойно сказала со вздохом Людмила Давыдовна. — Помни, чем твои шутки тогда кончились. А ещё больше помни, чем всё могло закончится.