Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Это из-за неё, да?
– Да причём здесь она?! – возмутился юноша. – Почему у тебя всё сводиться к одному? Она знала отца, она устроила меня в штаб, ты не представляешь, как я её обидел, она же могла меня просто послать! Да, она чокнутая, повёрнута на своих архивах и забавно жестикулирует, но она может помочь нам, а я, получается, кидаю её? Это как-то неправильно.
Глаза Сергея расширялись всё больше и больше.
– Я тебя не узнаю… Ты у неё такие речи толкать научился? И… с каких пор ты стал говорить о девушке как о человеке, а не как о «подружке
– Наверное, стоило просто случиться чему-то ужасному, чтобы я понял это…
– Неделя работы в этом странном здании, как ни странно, на тебя положительно повлияла. Ты повзрослел. Не знаю, решать тебе, но всё же я бы не рисковал…
Миша улыбнулся брату, тот подошёл к юноше и по-отцовски стряхнул с его волос снег.
– Спасибо за доверие… И понимание… Мне это необходимо.
*
– Скажи, ты придумала, что будешь делать дальше, Дементьева?
Диалог протекал в просторном светлом кабинете, который был заставлен многочисленной мебелью: большую часть составляли шкафы с бумагами, книгами и документами, несколько кресел вдоль стены, естественно стол, напротив которого стояла Виктория, а за столом на стуле сидел ее шеф, глава партии СДСПР Заславский Пётр Геннадьевич : человек сорока лет, видный мужчина – этакий любитель ретро, рассудительный, вдумчивый. Одним словом: настоящий лидер.
– Я… пока ещё нет, но на первое время возьму двойную нагрузку, заберу часть архива домой…
– А ты потянешь? Когда ты будешь всё успевать?
– Ночью буду работать…
– Ну что ж, бери, но не изведи себя, нам нужны здоровые работники. Но вот как ты могла допустить «побег» Орлова-младшего? Он был на твоей совести, сама вызвалась отвечать за него.
– Я понимаю, виновата, Пётр Геннадьевич, но он не партийный, я не могла ему запретить…
– Но должна была! Мы остались без архивариуса снова. Может не осложнять тебе жизнь и снизить тебя до постоянной работы с архивом?
– Не надо! Я всё выполню, оно будет у нас, мы найдём его, я обещаю!
– Ладно, я верю, ты неплохо знаешь историю, доказала свою преданность партии, но учти, что снова ещё одного шанса я тебе не дам.
– Спасибо, Пётр Геннадьевич, не буду терять времени…
– Да иди, товарищ Дементьева, не подводи.
Удрученная Виктория вышла из кабинета шефа и неспешно побрела по коридору, перебирая в голове варианты распределения нового графика…
– Орлов?
Девушка подняла брови, удивлённо смотрела на юношу, который скромно стоял в коридоре, дожидаясь её.
– Забыл что-то? Чего вернулся?
– Я… Так и не узнал, смог ли Ленин завербовать Троцкого. Ты не представляешь: не могу не есть, не спать!
Виктория недоверчиво улыбнулась и жестом указала в сторону выхода.
– Ты… Выгоняешь меня? Понимаю, я плохо поступил, но Серж ничего не знал, я не успел объяснить ему…
– Стоило бы… Но нет, неделя кончилась, я решила не оставлять тебя на выходные здесь. Это может вызвать подозрение. Перекантуешься у меня, – монотонно ответила она.
– Так я за архивом? Не пропадать же времени зря.
– Не надо,
Миша пулей помчался в подвал, и уже через несколько минут он вместе с Викторией попал в пробку. Виктория нервно жала на гудок, практически не смотрела на парня.
– Ты всё ещё злишься на меня? Надеюсь, ты мне хоть расскажешь, чем кончилась история с Лениным и Троцким?
Улыбка Виктории невольно расширилась. Миша смекнул про себя, что если провинишься, говорить надо об истории, так как на девушку это действовало, как валерьянка на кошку, да и похоже сама личность Троцкого ей весьма симпатизировала.
– Ну, так… Что конкретно тебя интересует? – с ноткой скептицизма спросила Виктория.
– Стал ли Троцкий большевиком в мае?
– Нет, конечно, но… к концу мая Каменев с Лениным всё-таки добились расположения межрайонцев и… лично Троцкого.
– Ну, Слава Богу, а то я так переживал за Каменева. Кстати, кто такие межрайонцы?
– Это группа социал-демократов, которые, можно сказать, ещё не решили за кого им быть: за эсеров, меньшевиков или большевиков. Туда входили многие, в том числе Троцкий со своими сторонниками.
– Ясно. А что с Зиновьевым? Он же негативно относился к Троцкому.
– Мягко сказано. Григорий Евсеевич так же как Коба возненавидел Троцкого… Да мать его, куда он едёт! Кто ему права выдал?!
Сначала юноша смутился такой оценке личности Зиновьева, но через мгновение понял, что последняя фраза была адресована лихачу на “тойоте”. Подождав несколько секунд, пока «русская душа» выговориться, Миша решил продолжить.
– Что возненавидел это понятно, а почему?
– Совсем соображать не хочешь? Он боялся, что Ленин променяет его на более умного и знаменитого. Но эта опаска и зависть оказались напрасными.
– Почему же, вполне обоснованная зависть. Я бы тоже завидовал…
– Ленин не спешил доверять Троцкому, не так много времени прошло с их взаимной вражды, а Зиновьев этого не понял. Он видел, как унижается Ильич и решил, что после того, как Троцкий поломается и согласиться, будет не нужен Ленину.
– А Коба?
– А попробуй сам догадаться? – и Виктория пытливо посмотрела на юношу. Этот вопрос загнал его в угол, и он решил ответить стандартной заготовкой:
– Хм… даже не знаю. Может быть, вёл себя так же как и Зиновьев? Завидовал, да ещё он так себя повёл с Троцким при первой встрече…
– А вот и нет! Коба был умнее Зиновьева и понял, что «второй ферзь» может послужить и в положительную для Кобы сторону: объединит его с Каменевым и Зиновьевым ещё сильнее. Взаимная ненависть сильнее любой взаимной симпатии, а ещё Ленину нужен был человек, который время от времени мог бы «подрезать Троцкому крылья», досаждать ему, указывая, что тот лишь ферзь, а не король в этой партии.
– И… этим человеком стал Коба, – закончил Миша.
– Так и началась их вечная вражда и ненависть, но мы сошли с пути объективности и хронологии. Пока мы успешно перешли к июню.