Дважды – не умирать
Шрифт:
– Товарищ сержант, – послышался из кустов приглушенный голос Мазаева.
– Ну? – тихо откликнулся командир отделения из своего укрытия.
– Пить охота… Можно, из ручья?..
– Я тебе дам, из ручья! – пригрозил ему сержант Бадмаев. – Только попробуй… В санчасть захотел?
– А чего, если сильно пить хочется, – вступился за товарища Гвоздев.
– Терпи!.. Как в Уставе сказано? Солдат должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы. Вот и переноси… Я, например, тоже пить хочу, но терплю. И вы потерпите…
Урманов внезапно тоже ощутил, как мучает его жажда. Есть совсем не хотелось, а вот пить…Особенно после этого изнуряющего марш-броска.
– Товарищ сержант, – вполголоса обратился Урманов к командиру отделения. – Разрешите, я соку березового добуду.
– Какого-какого соку?
– Березового… Это просто.
Сержант Бадмаев на секунду задумался, потом, видимо, жажда взяла свое.
– Давай… Только тихо!
– Есть! – шепотом ответил Урманов и принялся шарить в вещмешке, отыскивая котелок.
Штык-ножом он сделал надрезы на стволах трех берез. Под одним деревом приспособил котелок, под другим – крышку от котелка, тоже, надо сказать, достаточно вместительную, и под третьим – железную солдатскую кружку. Надрезы на коре были сделаны таким образом, что получалось нечто, вроде чайного носика. И вскоре оттуда живой прерывистой струйкой бодро побежала чуть мутноватая, пахнущая лесом, холодная влага.
Впервые березовым соком Урманова угостил дед. Было это давным-давно, ему тогда еще и четырех лет, наверное, не исполнилось. Но он отчего-то очень хорошо запомнил этот солнечный, яркий весенний день. Дед пришел с охоты усталый, пахнущий лесом и дымом костра, присел на лавочку, стягивая с натруженных ног промокшие сапоги. Маленький Саша крутится рядом, ожидая обычный подарок. Дед всегда что-нибудь приносит ему из тайги. Ягоды, иногда прямо на веточках, или пряник с конфеткой – «лисичка послала».
– На-ко, вот, гостинец… – дед протягивает ему
Надкусил Сашка ягоду и сморщился. Сладко и кисло одновременно. И не поймешь, чего больше…
– Ешь, ешь, – подбадривает его дед. – Витамины… А вот еще – сок березовый.
– Как это – березовый?
Сашка не может понять: шутит дед или говорит правду? Он знает, что есть сок яблочный, грушевый или виноградный. Но чтобы березовый…
– На, попробуй, – дед снимает пластмассовую крышку с литровой стеклянной банки. Там внутри какая-то мутноватая полупрозрачная жидкость. Сашка видит плавающие на поверхности хвоинки, приставший сбоку к стеклу продолговатый брусничный лист. Он только что набегался с ребятами на улице, и ему очень хочется пить. Обхватив горячими ладонями банку, Сашка приникает к краю, жадно хватает ртом прохладную живительную влагу, проливает на грудь, кашляет, поперхнувшись. И снова пьет… Березовый сок необычен на вкус, слегка сладковат, почти без запаха, но Сашке он кажется сказочным, волшебным напитком.– Ну, чего? Накапало там уже? – вполголоса нетерпеливо поинтересовался Гвоздев, нетерпеливо выглядывая из своего укрытия.
– Подожди, часа еще не прошло.
– А сколько ждать-то?
– Часа полтора, два хотя бы…
– Тьфу! – разочарованно сплюнул Гвоздев. – Раздразнил только, своим соком.
– Ну-ка прекратили разговорчики! – сердито прошипел из своего куста сержант Бадмаев. – Тихо сидеть!
Снова вокруг воцарилась тишина. Слышно только, как шумит в верхушках деревьев ветер, журчит быстрой вешней водой ручей, да потенькивает в зарослях какая-то лесная птица.
Сколько еще так сидеть – неизвестно. Может никаких «диверсантов» тут и близко не будет… Холодно уже стало от снега и талой воды. Солнце сквозь ветви деревьев почти не греет. Скорей бы уж все это закончилось. Чаю бы попить горячего, да пожевать чего-нибудь.
Примерно так думал Урманов, коротая время в засаде, на берегу ручья и отрешенно глядя на воду, стремительно бегущую куда-то вдаль, несущую комья снега, обломанные ветви деревьев, коричневую грязноватую муть…
«Стоп! – внезапно обожгла Урманова волнующая догадка. – Стоп, стоп!.. А ведь не было в воде этих комьев снега, мусора, обломанных веток… Да и сама вода еще недавно была почище. Значит…»
– Товарищ сержант! – возбужденно шепнул Урманов. – Товарищ сержант!
– Что?
– Идет кто-то по ручью!
– С чего ты взял?
Урманов объяснил, как смог.
– А вон еще, видите?.. Вороны поднялись с деревьев. Вспугнул кто-то.
Сержант недоверчиво посмотрел на воду, потом на ворон, затем на Урманова и решительно вскинул вверх вытянутую руку. Это означало: «Внимание, противник!» Сидевшие в засаде бойцы, увидев сигнал, передали его по цепи. Теперь оставалось одно – ждать.
Урманов переживал больше всех. И не столько от предстоящей встречи с долгожданными «диверсантами», сколько от того, что не был до конца уверен в своем предположении. Ведь если он ошибся – будет ой, как неловко!
Урманов перехватил поудобнее автомат, слегка подраздвинул ветви кустарника для лучшего обзора. Берега у ручья были высокие, и это обстоятельство играло в пользу тех, кто сидел в засаде. Снизу их было не видно, а они, наоборот, видели все.
Затаив дыхание, Урманов напряженно вглядывался в излучину ближайшего поворота, надеясь первым заметить противника. Но пока все было по-прежнему… Хотя времени прошло уже достаточно.
Где-то далеко негромко щелкнула ветка. Потом послышались приглушенные расстоянием осторожные всплески воды.
Урманов почувствовал, как тревожно забилось сердце. Он не ослышался. Идут… Идут!
В первое мгновение ему показалось, будто берег сдвинулся вдоль ручья. Но потом, приглядевшись, он увидел две фигуры в маскхалатах. Они шли осторожно, с оглядкой, стараясь избегать лишнего шума. Охотничий азарт охватил Урманова. Словно он сидел на лабазе, а к нему на приваду шел осторожный и хитрый зверь.
Следом за этими двумя «диверсантами», на расстоянии метров тридцати, двигались остальные. Когда боевое охранение приблизилось к засаде, Урманов подивился необычной расцветке их маскхалатов. Они были раскрашены в бело-желто-коричневый цвет, чем-то напоминавший окрас тигра. Только рисунок у них был еще более сложный. На фоне снега, деревьев и сухой прошлогодней травы человек в таком одеянии становился, практически незаметен. Лишь движение выдавало его.
По заранее оговоренному сценарию, курсанты знали, как следует себя вести и что делать. Надо было пропустить боевое охранение вперед и брать основную группу. Потому что чемоданчик с «малогабаритным ядерным фугасом» наверняка должен был находиться у кого-то из тех, кто шел следом.
С автоматами наизготовку, по колено в воде «диверсанты» из боевого охранения осторожно двигались по руслу неглубокого ручья. Урманов отметил, что у них с собой не было ничего лишнего – только оружие, да боекомплект, который угадывался на поясе под оттопыренными маскхалатами.
Прижавшись щекой к холодному ребру откидного приклада, Урманов через автоматный прицел следил за противником. Вот эти двое уже совсем рядом, в нескольких шагах… Внезапно, идущий впереди остановился.
«Ну, иди же вперед! Чего встал!» – мысленно подгонял его Урманов, но тот не двигался. С озабоченным видом он вертел по сторонам головой, прислушивался и, казалось, даже принюхивался.
Основная группа тоже замерла в отдалении. Пауза затягивалась… Медленно-медленно «диверсант» подтянул к груди автомат и…
– Стой! Бросай оружие! – конец фразы сержанта Бадмаева утонул в оглушительном грохоте автоматных очередей.
Тут же, в ответ, с двух сторон по «диверсантам» ударили из своих АКС затаившиеся в засаде курсанты.
Фигуры в маскхалатах растерянно заметались и, яростно отстреливаясь, начали спешно отходить вдоль ручья. В нескольких шагах от Урманова рванул, брошенный кем-то из «диверсантов», взрывпакет. Его окатило брызгами воды, в ушах зазвенело.
Заменив опустевший магазин, Урманов короткими очередями продолжал стрелять по спешно отходящему противнику, пока у него совсем не закончились патроны.
В общей сложности бой длился секунд сорок. Автоматная дробь очередей оборвалась так же внезапно, как и началась.
– Тигры, Тигры!.. Я Ольха! Как слышите, прием…
Урманов обернулся на голос. Подполковник с белыми повязками на рукавах вызывал кого-то по рации. Как он оказался рядом, Урманов и не заметил.
– Тигры, ответьте Ольхе! – снова настойчиво повторил офицер-посредник.
– Да, Ольха!.. Слышу! – сквозь треск эфирных помех долетел до Урманова чей-то голос. Человек, отвечающий подполковнику, говорил с одышкой, как будто на бегу.
– Тигры, Тигры!.. У вас два «двухсотых» и два «трехсотых»… Как поняли? Прием.
Возникла короткая пауза. Потом прежний голос, прерываясь на вдохе, ответил:
– Понял вас… Два «двухсотых», два «трехсотых»!.. «Двухсотых» встречайте… «Трехсотых» берем с собой!
Урманов догадался, что посредник говорил с кем-то из «диверсантов». Может быть тоже с посредником, а может – с командиром группы.
Захрустели ветки, послышался шум. Это сквозь кустарник продирался к бойцам командир учебной роты.
– Ну, молодцы, второе отделение! Ну, герои!.. – капитан Курбатов сиял от радости. – Я уже доложил в штаб, сейчас их быстро тут заблокируют.
Ротный был несказанно доволен. Еще бы… Ведь если бы не его бойцы, неизвестно чем могли закончиться учения и какие выводы сделали бы проверяющие. Надо думать, генерал оценит и не оставит это без внимания.
– Товарищ капитан, – сказал офицер-посредник. – У вас тоже двое раненых.
– Двое? Прекрасно… То есть, конечно, очень жаль. Но убитых нет?
– Нет.
– А у противника?
– Двое «двухсотых», двое «трехсотых».
– Это хорошо. С ранеными они далеко не уйдут. Это их здорово свяжет.
Капитан Курбатов огляделся по сторонам.
– Старшина! Где тебя носит?!
– Я здесь, товарищ капитан! – отозвался из-за куста прапорщик Гладченко.
– Иди сюда!.. Значит так. Берешь второе отделение, «раненых» на плащ-палатки – и через поле. На том краю седьмая рота стоит. Там пока побудете.
– А вы?
– Мы сейчас развернутой цепью прочешем эту лощинку и скорее всего, встанем на выходе. А дальше – как прикажут…
В этот момент все увидели двух человек в маскхалатах, неторопливо бредущих вдоль ручья. Это и были, по всей видимости, те самые «двухсотые» противника. По устоявшейся терминологии, ставшей уже общеизвестной, «двухсотыми» военные называют убитых, а «трехсотыми» – раненых.
– Товарищ подполковник… – приложив руку к вязаной черной шапочке, начал было один из «диверсантов», но посредник жестом остановил его.
– Не ко мне… Вот, капитан здесь за старшего.
– Товарищ капитан, бойцы диверсионно-разведовательной группы «Тигр» временно прибыли в ваше распоряжение… Здравия желаю! Старший лейтенант Бритенков…
– Прапорщик Янсон, – добавил второй и, козырнув, тоже пожал руку капитану.
Курсанты обступили «диверсантов» со всех сторон, с любопытством разглядывая их необычное обмундирование.
– Красивые у вас маскхалаты.
– Самим нравятся.
– А что внизу?
Тот, который представился прапорщиком, молча, расстегнул маскхалат. Под ним были непромокаемые болотные сапоги-бродни с комбинезоном до груди на лямках.
– Воду держат хорошо, но бегать в них неудобно.
– Вы что, так по ручью все и шли?
– Нет, конечно… Только там, где снег, чтобы следов не оставлять.
– А вы вообще кто? Не из нашей части?
– Спецназ ГРУ, – ответил за прапорщика его напарник. И невозможно
Перед выходом Урманов принес в котелке немного березового соку. Он слил туда все, что набежало. Получилась где-то треть котелка.
– А чего так мало? – удивился Гвоздев.
– Так не из крана же… Сколько накапало…
Отхлебнув немного, Урманов пустил котелок по кругу. Каждому досталось по глотку.
– Растравил только, – вздохнул Кольцов. – Воробью и то не напиться.
Прежде чем выдвигаться, второму отделению предстояло решить, кто из них будет изображать раненых.
– Давайте я буду, – предложил Гвоздев.
– Еще чего! – возмутился Широкорад. – Давайте уж лучше я собой пожертвую.
– Ты-то чем лучше? Центнер чистого веса.
– Хватит спорить, – вмешался прапорщик Гладченко. – Ранеными у нас будут Пантюхин и Мазаев. Вопросы?
Вопросов ни у кого не возникло. Все было абсолютно справедливо. Эти двое были самыми легкими из всего отделения.
«Счастливчики, – подумал Урманов. – Лежи себе, отдыхай… А тут – с ношей, через лес. Да еще и оружие их, со снаряжением в придачу на себе тащи…»
– Скажите еще спасибо, что посредник оружие и боеприпасы этих «двухсотых» на вас не повесил. А ведь мог бы… – ободрил напоследок их старшина.
Ухватившись за края плащ-палаток, в которых лежали «раненые», курсанты пошли от ручья по пологому склону вверх. Здесь, в тени деревьев снегу было еще много. Местами ноги проваливались почти по колено. Но бойцы упорно двигались вперед, туда, где среди частокола березовых стволов уже угадывалось большое поле.
Выбравшись на чистое место, курсанты устроили маленький привал, отдышались и пошли дальше. Ступать по оттаявшей твердой земле было гораздо легче. Да и кусты с деревьями не мешали. Поэтому довольно быстро они оказались на краю поля.
– Стой, кто идет! – послышался грозный окрик.
– Свои! – ответил, остановив группу, старшина.
– Пароль?
– Скала… Отзыв?
– Гранит… Проходите.
Как оказалось, никого, кроме пары часовых из седьмой роты здесь не осталось. Все ушли в оцепление. Только три грузовика с обтянутыми брезентом кузовами стояли на пригорке. Возле них расположились водители, которые палили небольшой костерок и жарили на огне «шашлыки» из сосисок. Где они их раздобыли – непонятно. Хотя шоферам из автороты достать что-либо цивильное – не проблема. Были бы деньги… Запах костра, с ароматом жареных сосисок мгновенно заставил курсантов вспомнить о еде. Они ведь со вчерашнего вечера ничего не ели. А солнце уже клонилось к закату. Урманов с надеждой посмотрел на старшину.
– Вскрывай сухие пайки! – скомандовал прапорщик.
Курсанты оживились, с энтузиазмом принялись потрошить свои вещевые мешки.
– А компо-о-от? – лукаво намекнул Панчук.
Старшина исчез, и вскоре с пригорка, где стояли машины, донесся его голос:
– С кружками, ко мне!
В кузове одного из автомобилей осталось пол термоса чаю. А термос был – двухведерный.
Урманов вскрыл штык-ножом блестящую жестяную банку. Внутри оказалась перловая каша с тушенкой. Ковырнув кончиком лезвия плотно спрессованную массу, он зацепил кусочек и жадно ухватил губами прямо с ножа. Потом достал галеты…
– С «диверсантами» поделитесь! – напомнил старшина. – А то они, небось, тоже проголодались.
Пока бойцы вместе с недавними противниками дружно уминали свои пайки, прапорщик связался по рации с ротным.
– Что там у них? – поинтересовался сержант Бадмаев.
– Все нормально… Блокировали в нескольких километрах отсюда. В недостроенном здании фермы сидят… До темноты, думаю, управятся.
Утолив голод и напившись горячего чаю, Урманов привалился спиной к березке на краю поля, наблюдая, как медленно угасает день и большое красное солнце прячется за верхушки деревьев.
– Бе-е-е-е-е-е!.. Бе-е-е-е-е-е! – послышались откуда-то сверху странные вибрирующие звуки. Как будто неподалеку блеял маленький барашек.
– Что это? – удивленно спросил Широкорад. – Коза?
– Да нет, – улыбнулся Урманов. – Это птичка такая, бекас называется… Во-о-он, туда смотрите.
Курсанты задрали головы и увидели в синем безоблачном небе крохотный птичий силуэт. Издали он показался им размером с воробья. Отчаянно помахивая короткими крыльями, птица неподвижно висела в воздухе, затем вдруг начинала стремительно падать, потом снова взмывала, потом опять падала… В момент ее стремительного сближения с землей и раздавались эти блеющие, вибрирующие звуки.
– Это перья от крыльев такой звук издают, – с видом знатока, пояснил Урманов.
– А большая она? – поинтересовался кто-то.
– Вообще, бекас – мужского рода. Значит не она, а он… Это охотничья птица. Из семейства куликов… Тонкие ноги, вытянутая шея, длинный игловидный клюв. Вылитый вальдшнеп, только размером поменьше. Считается «красной болотной дичью». Охотятся на него в основном, с легавой, или другой подружейной собакой, которая делает стойку, а затем поднимает птицу с земли. Так просто, на такой высоте его не возьмешь. Далеко… Стреляют бекаса мелкой дробью. Самой мелкой, которая так и называется – «бекасин».
– Ну, и как эта дичь на вкус? – с интересом осведомился Панчук.
– Не знаю, не пробовал. У нас на бекаса не охотятся. Слишком мелкая птица, несерьезно как-то… А вообще, считается деликатесом. Раньше на царский стол подавали.
– Вот бы нам сейчас, – мечтательно произнес Гвоздев.
– А ты чего, не наелся еще, что ли? – удивленно приподнял белесые брови Широкорад.
– Нет, конечно… Так, червячка заморил.
– Тебя легче убить, чем прокормить…
Тихий весенний вечер опустился на округу. Солнце почти совсем ушло за лес. Только красные закатные лучи озаряли остывающее небо.
«Бе-е-е-е-е!.. Бе-е-е-е-е-е!» – продолжал блеять в вышине бекас, разрезая воздух маленькими быстрыми крыльями.
Легкий, прозрачный туман закурился по низинам. Дым от костра неподвижно повис в воздухе. В полном безветрии было хорошо слышно, как где-то далеко лает звонкоголосая деревенская собака, а в ближайших кустах задорно тенькают бойкие пичужки, шумно перелетая с ветки на ветку.
Внезапно благостную умиротворенную тишину нарушила отдаленная раскатистая дробь автоматных и пулеметных очередей, послышались гулкие хлопки взрывов.
– Огневая группа… – прокомментировал Пантюхин. – Сейчас «взвод захвата» пойдет.
Стрельба затихла. Потом донеслось несколько одиночных выстрелов, и снова наступила тишина.
«Все… – подумал Урманов. – Учения закончились. Осталось только дождаться сигнала… А через две недели – экзамены и выпуск»Глава 14
Весна полностью вступила в свои права. Дни стояли теплые, солнечные. Снег повсюду исчез, только в тенистых укромных местах все еще оставались лежать покрытые гладкой ледяной коркой серые в крапинку холмики. А на деревьях и кустах вовсю наливались живительной силой почки, готовые вот-вот лопнуть и выбросить первые нежно-зеленые клейкие листья.
Курсанты сдавали экзамены и зачеты. Все было совсем как в обычной школе. Те же волнения, тревоги, исписанные мелким почерком «шпаргалки», зубрежка, надежда на «счастливый» билет… Никому не хотелось в последний момент все испортить случайной низкой оценкой и получить звание на ступень ниже. Каждый стремился закончить обучение сержантом. Это давало определенные преимущества в последующей карьере, способствовало более удачному распределению.
Урманов основную часть предметов сдал на «отлично». Троек у него совсем не было. Оставался последний экзамен – огневая подготовка. От того, как курсант сдавал этот предмет, зависела итоговая оценка. Если до этого ты все сдал даже на «пять», а стрельнул на «четыре» – о погонах сержанта можно было забыть. А уж про «тройку» и говорить нечего… Здесь нужна была только оценка «отлично».
Решающий экзамен предстоял завтра. Урманов с волнением ожидал его, коротая время в опустевшей казарме с потрепанной книжкой в руках. Большинство курсантов отправились смотреть телевизор, а он решил просто посидеть в тишине.
Мимо, насвистывая что-то себе под нос, ленивой походкой проследовал Панчук. Заглянул в свою тумбочку, порылся там, достал сигареты…
– Чего читаешь?
– Ремарк… «Три товарища».
– Интересно?
– Ага.
– Дашь почитать?
– Не успеешь… Кольцов забил. А через неделю нас отсюда попросят.
– Скорей бы уже… Эх, веселая жизнь начнется! Представляешь?.. Дадут тебе в подчинение десять салаг – и делай с ними чего хочешь. Равняйсь, смирно, кр-р-ругом!.. Ха-ха-ха! Здорово, правда?.. Ох, и погоняю я вас, ребята!
Урманов согласно кивнул. Действительно, не жизнь, а сказка… Они будут смотреть на тебя, как на божество, а ты будешь повелевать ими безраздельно. Словно царь своими вассалами… Захочешь, они неподвижно замрут на месте; захочешь – побегут или поползут по-пластунски. Одного твоего слова будет достаточно, чтобы повергнуть их в трепет… Целый месяц в «карантине» новоиспеченные сержанты будут обучать азам военной службы молодое пополнение. А потом всех, и их самих в том числе, распределят по ротам, где они и останутся служить до самого «дембеля».
– Про Широкорада слыхал? – спросил Панчук.
– А что такое?
– Письмо получил… Родители у него развелись.
– Да, ну! То-то я смотрю, с утра его не видно.
– Он у Гомзикова, в каптерке.
– Что там делает?
– Плачет.
Это известие поразило Урманова. Кто бы мог предположить, что весельчак и балагур Широкорад способен плакать?.. Ему стало жаль приятеля. Ведь как ни крути, а развод вещь тяжелая. Для всех, кто к нему причастен.
«Все мы мечтали вернуться домой, – с грустью подумал Урманов. – Туда, откуда ушли на службу… В тот тихий и уютный мир детства, наполненный добротой и любовью. И как страшно должно быть осознавать, что возвратиться туда уже невозможно. Стены вроде на месте – а внутри пустота. Словно после взрыва вакуумной бомбы… Бедный, бедный Широкорад! У него больше нет дома».
– Урманов! – послышался голос старшего сержанта Гуссейнова. – Ко мне!
Курсант оставил книгу и поспешил на зов.
– Ты к тестю капитана Гулина ездил?
– Так точно… Диван помогали из магазина забрать.
– Помнишь, где он живет?
– Помню.
– Тогда давай, бегом к командиру роты, он тебе увольнительную выпишет. Надо будет туда еще раз съездить, кое-что отвезти.
– А чего ротному сказать?
– Ничего… Он в курсе.
Командир учебной роты капитан Курбатов сидел за своим столом, что-то писал.