Дважды – не умирать
Шрифт:
– Не надо, товарищ старший сержант… Я исправлюсь, – вполне серьезно, без тени улыбки произнес Гуцан, отпуская измученного ужа на свободу. – Правда, я обещаю…
Урманов скептически усмехнулся. С ефрейтором у него были старые счеты. Это сейчас он стал поспокойнее. А поначалу, когда Урманов только-только принял взвод, вел себя нагло и агрессивно. Однажды даже подраться пришлось.
В тот день они вернулись с учебных стрельб, сдали оружие и коротали время в расположении. Командир роты приказал Урманову построить подразделение. Поскольку тот являлся заместителем командира первого взвода, все построения роты были на нем.
– Строится, рота! – привычно скомандовал Урманов и неожиданно услышал в ответ:
– Не ори…
Вальяжно закинув ногу на ногу, Гуцан сидел на табурете в окружении друзей и с вызовом смотрел на него. Это действительно был вызов… Ведь если оставить эту выходку без внимания, промолчать, то на следующее построение кое-кого вообще можно не дождаться. А потом – и самого начнут посылать… Положение было безвыходным.
– Встать! – Урманов решительно подошел к ефрейтору и остановился напротив него. Тот, чуть помедлив, поднялся. Ехидная усмешка кривила его губы.
Что делать дальше, Урманов не знал. Отчитывать наглеца было бессмысленно, даже глупо. Его авторитет в этой ситуации только бы укрепился. Но сразу бить по лицу – тоже не вариант. Несоразмерно как-то… С каждой секундой затягивающаяся пауза склоняла весы в сторону Гуцана. Вся рота с интересом смотрела на них и ждала, чем закончится эта история.
– Извинись, – сказал Урманов, глядя ефрейтору прямо в глаза. – Или я тебя ударю… Считаю до трех.
Гуцан ухмыльнулся. Толстые, упругие щеки налились багровым румянцем… Он был одного с ним роста, но массой, пожалуй, поболее – борец, дзюдоист.
– Раз! – почти не слыша собственного голоса, хрипло произнес Урманов, с усилием разлепив враз пересохшие, непослушные губы.
Ответом была напряженная, звенящая тишина.
– Два! – снова тихо сказал Урманов, чувствуя, как болезненной легкостью наливается все его тело и тысячи острых противных игл впиваются в немеющие руки и ноги.
– Три!
Отступать было нельзя. Поздно…
– Уф-ф! – левым прямым он достал соперника в голову. Тот качнулся. Но устоял. И тут же ударил в ответ.
«Пум!» – в глазах Урманова запрыгали белые искры.
– Ах ты!.. – слепая ярость бросила его навстречу противнику, однако со всех сторон тут же навалились и крепко схватили за руки.
– Все, все! Хватит!.. Будет вам!
«Ну, нет, – выворачиваясь из крепких объятий, подумал Урманов. – Последнее слово – за мной!»
Улучив момент, он все же стряхнул с себя миротворцев и, метнувшись молнией, оказался в мгновение ока рядом с Гуцаном. Удар!.. Противник осел и мешком повалился между кроватей.
Урманова опять облепили со всех сторон сослуживцы, но он уже не сопротивлялся. Справедливость была восстановлена.
В черной вечерней мгле ярко мерцал огнями разбросанный по холмам южный город. За высоким забором воинской части по бледно-желтым пятнышкам окон угадывались очертания жилых домов. В радужных лучах электрической подсветки величественно проступала из темноты мечеть. Теплый ветер издалека доносил усиленные динамиками протяжные заунывные крики: «Ал-ла-а-а-а!… Ал-ла-а-а-а-а!» Это муэдзин с минарета призывал мусульман к вечерней молитве.
Урманов в одиночестве сидел на низенькой широкой скамье перед входом в казарму. Прямо перед ним в свете фонаря матово отсвечивал стальным пятнистым боком грозный БТР. Неподалеку, мерно постукивая по асфальту подошвами тяжелых сапог, с автоматом наперевес, прохаживался часовой.
На исходе был август. Всего лишь каких-то пару месяцев оставалось Урманову отслужить. Потом – на «дембель», домой… Быстро пролетело время. После сержантской школы он полгода служил в центральной России и вот уже скоро год, как он здесь, на Кавказе.
Сейчас тут спокойно, не то, что раньше… Высокая серая бетонная стена, что возвышается у него за спиной – вся в оспинах от пуль и огромных выбоинах от снарядов. Это один из бывших заводских корпусов. Во время интенсивных боевых действий, когда штурмовали город, здесь укрывались боевики. Теперь тут обстроились наши солдаты. Внутри огромного бетонного короба, освобожденного от заводского оборудования, стоят в три ряда просторные брезентовые палатки. В них живут солдаты и офицеры. Каждая палатка отапливается изнутри газовой железной печкой. Здесь же, под общей бетонной крышей располагаются баня и прачечная.
Входная дверь с белеющей на ней табличкой «При входе отстегни магазин» широко распахнулась. В освещенном проеме показалась фигура дневального.
– Товарищ старший сержант! Вас прапорщик Васильков вызывает!
Урманов поднялся, надел кепи, поправил ремень.
– К себе?
– Нет, на склад.
Складские помещения располагались тут же, неподалеку. Урманов обошел здание с угла и оказался возле одноэтажной кирпичной постройки.
– Разрешите?
Прапорщик Васильков сидел за столом. Из-под распахнутой камуфляжной куртки выглядывал голубой треугольник неуставной тельняшки. Срочную он служил в воздушно-десантных войсках, поэтому считал себя вправе носить этот голубой полосатый тельник, хотя ему не раз уже попадало от начальства за нарушение уставной формы одежды. Он был высок ростом, голубоглаз, худощав; с пшеничными усами, по-гусарски закрученными вверх, и коротко стриженными пепельными волосами, прибитыми на висках ранней сединой.
– А, Урманов… – он отложил в сторону раскрытую толстую книгу. – Заходи.
– Вызывали?
– Вызывал… Садись. Чай будешь?
Урманов, присев на табурет, согласно кивнул.
– Завтра еду на «Дальний», – сообщил ему между тем прапорщик, разливая по кружкам крепкий горячий чай. – Хочу тебя с собой
– Я готов. А чего там?
– «Сменку» новую надо ребятам отвезти. И старое постельное белье забрать. Продуктов каких-нибудь забросить… Пару человек со своего взвода возьми. Подумай, кого…
– Чего тут думать? Гуцан и Смирнов поедут.
– Гуцан?.. Зачем тебе этот хулиган-переросток. Молодых что ли нету? Там работать надо будет. Тюки с бельем таскать.
– Вот и поработает. Куда денется?
– Смотри…
В помещении вещевого склада было тесно от стеллажей. На них рядами стояли тюки с бельем, обмундированием, громоздились какие-то коробки. В углу лежали сваленные в кучу новые кирзовые сапоги.
– Товарищ прапорщик, а как насчет сапог?
– Каких?
– Ну, вы обещали, на «дембель».
– А что, уже ноябрь?
– Нет.
– Тогда чего зря волноваться? Васильков обещал, Васильков сделает…
Прапорщик поставил на стол опустевшую кружку и расслабленно откинулся на спинку стула.
– Все равно скоро придется все это списывать, – Урманов кивнул на лежащие в куче, связанные попарно новые сапоги.
– Почему? – прапорщик Васильков удивленно вскинул брови.
– Потому что вместо сапог скоро будут берцы. [3]
– Кто сказал?
– Вчера приезжал полковник из Ханкалы. Говорит, сапоги – это вчерашний день.
– Интересно, хм… – прапорщик нервно хмыкнул и принялся накручивать кончики своих пшеничных усов. – Как же за сорок пять секунд в берцах одеваться? Тут одни шнурки пока завяжешь… А носки? Это сколько же пар на каждого бойца понадобиться? День отбегал – дырка… А дырка в носке – это потертость. А потертость – это санчасть. Сколько же хромых разом появиться? Какая же тут будет боеспособность? Конечно, в берцах по асфальту куда сподручнее маршировать. А в боевых условиях? По воде, да по грязи? Они это думают?
Прапорщик резко встал и начал ходить туда-сюда возле стола. Урманова слегка позабавила его бурная реакция. Он и не ожидал, что тот так болезненно воспримет это.
– А еще форму новую показывали. Полевую… Скоро погоны знаете, где будут?
– Где? – прапорщик замер в недобром предчувствии.
– Вот здесь, – Урманов ткнул себя пальцем в грудь.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся прапорщик. – Это как бюстгальтер, что ли? По погону на грудь?
– Да нет, серьезно… Один погон только будет, вот тут, посередине.
– А другой где? На заднице? – в голосе Василькова послышалось раздражение. Урманов и не рад был, что завел этот разговор.
– Ох уж эти мне реформаторы! – огорченно вздохнул Васильков. – Все бы им что-нибудь поменять, да переделать. Тоже, небось, на Западе подсмотрели? Креативно… Тфу! Слово это терпеть не могу. Кариес напоминает… Лучше бы техники новой подкинули, чем ерундой заниматься.Глава 2
Дорога уходила в горы. Сквозь запыленное лобовое стекло Урманов из салона бронированного УАЗа – «буханки» видел струящееся навстречу серое дорожное полотно, редкие встречные автомобили, крыши одноэтажных, утопающих в зелени домов, блестящую поверхность стремительной реки, в которой отражалось яркое утреннее солнце.
С виду автомобиль выглядел довольно мирно, непритязательным видом своим, напоминая гражданский микроавтобус. Однако это впечатление было обманчивым. Неуклюжая на вид «буханка» представляла собой хорошо защищенную от огня крепость. Защита заключалась: в наружном бронировании передка кабины и топливных баков; внутреннем бронировании кабины и салона; а так же – применении пулестойких стеклоблоков. Система оборонительного огня включала в себя шесть бойниц с запирающимися крышками, не видимыми снаружи, поскольку они надежно маскировались тонированным стеклом. Не БТР, конечно, но если что – просто так не возьмешь.
Впереди, рядом с водителем сидел прапорщик Васильков, сжимая коленями автомат. Слегка покачиваясь в такт движению, он, прищурившись, задумчиво смотрел на дорогу.
Водитель-срочник лихо крутил баранку, ловко переключая передачи. Рядом с ним на туго набитом подсумке лежал АКС с пристегнутым оранжевым магазином, на котором во всю длину была нацарапана надпись – «Коми». Видимо, кто-то из прежних дембелей постарался.
Кроме Урманова в пассажирском салоне были еще двое: бойцы с его взвода – Гуцан и Смирнов. Гуцан поначалу был мрачен. Он и в самом деле подумал, что его хотят оставить в «Дальнем». Но потом, узнав, что к чему, успокоился и повеселел.
Внутри было тесно. На покрытом брезентом полу громоздились тюки с постельным бельем, ящики с тушенкой, коробки с крупой и прочие бытовые мелочи. Тут же лежали взятые на всякий случай в дорогу с собой бронежилеты и каски.
– Товарищ прапорщик, – спросил Урманов, наваливась грудью на узкую перегородку, разделяющую кабину и салон – А мы с ночевкой или как?
– С ночевкой, скорее всего, – ответил Васильков, повернувшись к нему. – Надо на складе инвентаризацию сделать. До вечера вряд ли управимся. А по темноте возвращаться не хочется.
Он помолчал, потом вдруг добавил.
– Сон сегодня странный приснился… Будто стою я среди огромной толпы. Много знакомых… Все веселятся, смеются, и потихоньку двигаются куда-то, в порядке очереди… Потом оказывается, что это такая площадка, а на краю ее – бездна. Огромный черный обрыв… И люди делают шаг туда – и падают. Я хочу отойти от края, а нет, нельзя. Движение только в одном направлении… И вдруг мне так стало страшно! Я проснулся в шаге от бездны. Но с жутким ощущением неотвратимости того, что должно произойти. Что я все-таки должен сделать этот шаг… Приснится же…