Дышать! Воспоминания о прошлом и будущем. Семь историй на сломе эпох

Звагельский Виктор

Траурный марш Мендельсона в засаленных нотах патриотических мелодий закономерно отсутствовал, но предусмотрительный Иван Демидович вручил Леониду тетрадку с нотами, написанными от руки; похоронный марш в этой странной тетрадке мирно соседствовал со свадебным. Скромно присев в сторонке, сельский руководитель радостно наблюдал, как оркестранты превращают непонятные иероглифы в скорбную мелодию. К тому времени, когда стих дождик, председатель сладко уснул на заботливо расстеленном плаще, однако финальный удар большого барабана заставил его подскочить. Музвзвод был готов выполнить последний долг перед усопшими.

На кладбище собрался весь деревенский бомонд. Процедура прощания была одними

из немногих, а потому и любимых развлечений среди местных, особенно в предвкушении пышных поминок. А тут еще и музвзвод пригнали. Курсанты, смущаясь, ловили восхищенные взгляды собравшихся, очарованных молодыми москвичами в красивой военной форме, да еще и с ослепительными инструментами в руках. Траурная церемония прошла довольно быстро, ребята не успели и дважды сыграть композицию, как гроб с телом покойного опустили в свежую землю.

Гольдах на сей раз не утруждал себя имитацией игры, поэтому не без интереса наблюдал за скорбящими. В отличие от грустных воспоминаний о проводах родителей, деревенские похороны были сильно облегченным вариантом горя. Уже вскоре плакальщицы мило переговаривались меж собой, а мужчины спокойно курили в стороне, пару раз даже они неприлично загоготали чему-то. По окончании мероприятия Левушку, как водится, откомандировали на приобретение съестного и горячительного. Иван Демидович даже обиделся, услышав такой вопрос, сообщив, что товарищи курсанты отныне и навсегда желанные гости на его земле, а особенно на поминках. В красном уголке сельсовета был накрыт огромный стол, и поблизости томились в ожидании десятка два жителей, не присутствовавших на кладбище. Большинство из них составляли девицы, молодые и не очень, – видимо, прослышав про появление в деревне завидных столичных женихов, решили попытать счастья. Девицы были в праздничных платьях, без маломальского намека на траур, и все навязчиво благоухали тяжелой отечественной парфюмерией. Первых два тоста в память об усопшем очень скоро сменились здравицами в честь московских гостей, троекратными «ура» в честь доблестных Вооруженных сил, а когда пили за присутствующих дам, тосты сопровождались зычной командой «Всем встать!». Часа через полтора развеселых поминок начались братания, и Левушка, уже мало что соображавший, попадал в объятия то багроволицых мужчин, то чесночнодышащих женщин. По дороге в лагерь в трясущемся по ухабам дряхлом грузовичке еще живая часть музвзвода пыталась наигрывать нетленные шлягеры, периодически прерывавшиеся синхронными рвотными рефлексами.

Обнаружив себя под утро лежащим в форме и в одном сапоге, с трубой, нежно прижатой к груди, Гольдах пожалел, что не отправился вместе с другими курсантами в тяжелый армейский поход. У него нестерпимо болела голова, жутко тошнило, а любое движение причиняло ужасные физические страдания. Через несколько часов предстояло обслужить второе погребение, и он мысленно возненавидел покойника, который, по всей вероятности, пренебрегал при жизни советами врачей-наркологов, если таковые водились в здешних райцентрах.

Почивший оказался древней старушенцией. Вероятно, ее очень любила поселковая молодежь, потому что количество девиц на выданье заметно увеличилось. Музыканты отыграли еще печальней и проникновенней, чем вчера, хотя сами находились в состоянии, близком к состоянию усопшей. Поминки прошли в добротной избе покойницы, где родственники сразу угадывались по ненавидящим взглядам друг на друга. Половину мажорной части ритуала Гольдах с трудом отбивался от дамы бальзаковского возраста, настойчиво напоминавшей про его вчерашние обещания. Когда все закончилось, оркестранты провалились во вторую нетрезвую ночь. Уже потом выяснилось, что Левушка, прежде чем отрубиться, успел написать короткие

послания своим дорогим адресаткам. К удивлению Аллочки, а особенно Тамары Марковны, он истово клялся в верности обеим.

Как оказалось, в российской глубинке люди умирают непростительно часто. Безотказные «звезды» успешно гастролировали по всем ближайшим поселениям, радуя не только коренных жителей, но и армейское начальство, которое получало ощутимый доход за «выступления» музыкантов. Бесконечные псевдорепетиции сделали свое дело – Левушка наконец-то научился играть партию альта не только в марше Мендельсона, но и в аналогичном произведении Шопена, коим музвзвод разбавлял однообразие похоронного репертуара. Еще месяц пролетел под знаком кладбищ, поминок, временных союзов с сельскими красавицами и, как водится, был отмечен несколькими локальными драками с местными. Левушка, правда, старался держаться в стороне от любовных приключений и всех видов выяснений отношений. Он все больше и больше скучал по Алле, такой непохожей на грубых и недалеких деревенских девиц.

В середине третьего месяца пребывания в военном лагере произошел казус, превративший мечту о скором свидании с Аллочкой в реальность. Во время очередной поминальной гулянки кто-то из музвзводовцев решил использовать барабан для облегчения плотских утех на уже подмерзающей земле. Барабан предсказуемо порвался, не выдержав тяжести молодых разгоряченных тел. Проблема была серьезной, так как большой барабан держал весь ритм и его отсутствие сразу бросалось в уши и глаза. Леонид лично доложил полковнику Агееву о неприятном инциденте, но с поправкой на то, что барабан порвали нетрезвые сельчане. В качестве доказательства к начальнику был взят Гольдах, который якобы лично присутствовал при акте вандализма. Полковник спокойно отнесся к случившемуся – ну не портить же из-за этого отношения с соседями.

– Так что мы будем делать? Какие соображения? – беззлобно пробасил он.

– Разрешите обратиться? – неожиданно для себя самого подал голос Гольдах. – Товарищ полковник, позвольте мне откомандироваться в Москву. У меня родственник – директор музыкального магазина. Я все доста ну!

– Ну, гляди, Гольдман, – переврав фамилию, после недолгого раздумья сказал Агеев. – Это дефицит, но вы ж такие… – Он заулыбался, вспомнив что-то про евреев. – Двое суток тебе на все!

– Ты с ума сошел? – изумился Леонид. – Таких барабанов вообще нет в свободной продаже!

Но Левушка мыслями был уже далеко отсюда. Сердце выскакивало в предвкушении скорой встречи с невестой, с родным городом, а в тесной, но такой уютной квартирке Левушку ждала бабушка. О чем еще мечтать?

Едва сойдя с поезда, он позвонил Аллочке в слабой надежде застать любимую дома. Но везение продолжалось – Аллочка взяла трубку и, услышав сбивчивый рассказ, даже заплакала от радости. Сложно сказать, каких усилий девушке стоило освободить квартиру, но уже через полчаса Гольдах влетел в распахнутую дверь, робко обнял дорогую и желанную и вопросительно посмотрел ей глаза. Аллочка молча кивнула, Левушка поднял ее как пушинку и донес до дивана…

Срочно отправленные на дачу родители подарили влюбленным чудесную ночь, а утром Левушка, расцелованный бабушкой, до которой наконец-то доехал, отправился покупать барабан. В первом же магазине на него посмотрели как на умалишенного, во втором долго смеялись, выспрашивая, из какого города приехал стриженый мальчик, в четырех последующих скучающие продавцы предлагали купить взамен свирель, финский рожок и даже саксофон по цене мотоцикла. А из последнего, который находился в подмосковных Люберцах, Гольдах чудом унес ноги, потому что магазин делил дверь с вино-водочной секцией, где собиралась вся местная «элита».