Дышать! Воспоминания о прошлом и будущем. Семь историй на сломе эпох

Звагельский Виктор

Весь следующий день окрыленный Левушка ходил по лагерю от палатки к палатке в поисках трубачей и барабанщиков. Раскопав на складе более десятка духовых инструментов разной величины, включая ударные и тарелки, будущий командир музвзвода ненадолго расстроился своему невежеству касательно наименований причудливо изогнутых труб, однако объяснять курсантам названия медных осьминогов и не потребовалось. К вечеру набралось более сорока непризнанных гениев музыки, воодушевленных возможностью променять тяжкую солдатскую долю на высокое искусство. Преисполненный собственной значимости Гольдах проводил отбор кандидатов, опираясь исключительно на вдруг появившееся природное чутье, умноженное на личные симпатии к претендентам. Уже перед самым отбоем, запутавшись в количестве музыкантов, Лева отложил окончательное решение на другой день, получив от уже почти любимого капитана освобождение от всех видов работ и занятий до окончательного формирования военного оркестра. Еще недавно увядающий

на глазах от безысходности бытия, курсант Гольдах расцвел на глазах и даже, временно подзабыв о голоде, широко улыбался полущербатым ртом. Ежевечерние письма любимой Аллочке и бабушке, еще вчера наполненные еврейской тоской, сменили тональность и стали радостно-оптимистичными, как будто наполнились нотами бравурного армейского марша, звучащего в Левиной душе.

К концу второго дня музыкальных смотрин состав был укомплектован с небольшим запасом, чтобы утром следующего дня выбрать лучших из достойных, проверив их профессионализм непосредственно в соприкосновении с инструментами. Конкурс прошел в тихом месте на окраине лагеря, в живописном овраге, как нельзя лучше подходящем для творческих импровизаций. Музыкальные отрывки, исполняемые претендентами на будущую спокойную жизнь, заглушали доносящиеся с соседнего поля команды на построение, крики и нестройный топот множества сапог. Левушка, так и не успевший изучить названия всех этих труб, альтов, теноров и баритонов, все равно со знанием дела вслушивался в звучание от каждого исполнителя. Наконец счастливчики в количестве тринадцати человек были отобраны. Ударная секция состояла из двух барабанщиков, тарелочника и здоровенного бойца, отобранного играть на огромном барабане-бочке. Это было больше, чем нужно, и Лева в недоумении застыл посредине поляны.

– А давайте что-нибудь сыграем, – предложил лысеющий курсант Леонид, который в институте вечно бегал по коридорам и исподтишка толкал виниловые пластинки. На смотринах он представился Гольдаху как профессиональный трубач и сейчас уверенно сжимал инструмент неестественно волосатой рукой. – Лев нам подыграет, и мы решим, кто лучше.

Ребята, коротко переговорив, заиграли старую мелодию «Битлов», на середине которой один из барабанщиков передал палочки Леве, и тот, багровый от страха и стыда, попытался простучать нехитрый мотив, попадая в такт. Через пару минут музыка смолкла и все понимающе переглянулись.

Слово опять взял Леонид:

– Друзья, я думаю, нет смысла объяснять, что Лев, мягко говоря, не очень умеет играть и по большому счету он здесь лишний. Но благодаря ему мы все здесь находимся, и было бы нечестно просто так выгонять его. Вчера мы забраковали один альт, потому что он слегка неисправен. Так вот, пусть Гольдах берет его, учится на нем играть, а мы пока прикроем пацана. Я предлагаю себя командиром музвзвода и по совместительству дирижером, поскольку имею два музыкальных образования и еще неплохо знаю нашего главного полковника.

Музыкально одаренные солдаты невнятно прогудели, что, мол, мы тут все не вчера в искусство погрузились, но с Леонидом в итоге согласились, поочередно пожали руку новому командиру и снисходительно похлопали по плечу мокрого от напряжения Гольдаха. Леве вручили сломанный альт, оказавшийся трубой небольшого размера, и он сжал его обеими руками, мысленно обожествляя блестевший на солнце инструмент.

Дальнейший ход событий превзошел самые смелые Левочкины мечты. Сначала он доложил капитану, что музыкальный ансамбль полностью собран, но руководить им лучше более опытному курсанту, а затем, собрав всех, офицер определил задачу на ближайший месяц до принятия присяги. Курсантам надлежало ежедневно репетировать, не щадя живота своего, а точнее губ и рук, чтобы выучить четыре марша и Гимн Советского Союза. Музыкальный взвод должен был играть на утренних и вечерних построениях, а все остальное светлое время суток посвятить оттачиванию своего мастерства на полянке за оврагом, где неприхотливый солдатский быт не мешает творческому процессу. Студенты слушали капитана, утвердительно кивая в такт каждому слову, боясь спугнуть летящее им навстречу счастье уж подзабытой на военных сборах халявы. По завершении инструктажа музыканты исполнили для офицера «Подмосковные вечера», а Левушка, пока они играли, постукивал по железному корпусу альта и прикладывался к нему ухом, всем своим видом показывая сложность выполнения предстоящей задачи.

Наступившие музыкальные будни назвать буднями как-то не поворачивался язык. Оркестранты жили по собственному графику, исключавшему даже малейшее насилие над плотью и духом. Ни о каких ранних подъемах и зарядках речи уже не шло, поэтому, дабы исключить возможное возмущение живущих рядом с творческими единицами обычных курсантов, тринадцать музыкантов и Левочка вместе с ними были переселены в отдельную громадную палатку, которую поставили рядом с репетиционной лужайкой. Чтобы создать видимость непрерывного повышения уровня профессионализма, два-три трубадура по очереди наигрывали военные мелодии, под которые остальные играли в карты, в мини-футбол самодельным мячиком из кусков одежды, загорали или спали. Не вошедший в касту истинных

музыкантов Левочка был назначен бессменным часовым. Из своего наблюдательного пункта за широким дубом он оповещал о приближением проверяющих офицеров. При возникновении опасности музвзвод начинал громко играть Гимн Советского Союза, безотказно действующий на командиров, которые обычно останавливались на первых тактах величественной мелодии и разворачивались назад, опасаясь своим появлением сбить музыкантов с нужной ноты.

Вскоре, однако, эйфория томного безделья сменилась вновь проснувшимся чувством голода, и Гольдах был откомандирован к дальним воротам лагеря с важнейшим заданием подкупить штатский персонал, проживавший как раз рядом, у заросшего метровой крапивой выхода. Первый же представитель гражданского населения в лице местного электрика коррумпировался на удивление быстро и уже к полудню из деревенского магазина были доставлены чудесные деликатесы в виде бледно-серой вареной колбасы, плавленых болезненно-желтых сырков и окаменевших пряников. Пиршество произвело неизгладимое впечатление на чертову дюжину счастливчиков и, не останавливаясь на достигнутом, пораженные открывшимся талантом Гольдаха по добыванию еды музыканты усложнили задачу, добавив в следующий заказ еще и спиртные напитки. Электрик, блеснув предпринимательскими навыками, наотрез отказался покупать алкоголь слишком молодым, по его мнению, воинам, но с радостью продал Льву мутную бутыль самогона собственного производства, что на два следующих дня полностью изменило скудный репертуар в сторону разухабистых танцевальных мелодий. Отведавший ядреного зелья вечный часовой чуть было не проспал появление неизвестного майора, вынырнувшего на расстоянии только что выкинутой бутылки. Заметив его в последний момент, Гольдах истошно выкрикнул пароль: «Теперь си-бемоль» – и сильно нетрезвые оркестранты виртуозно сменили «Мурку» на «День Победы», параллельно мастерски отфутболив остатки еды за большой барабан. Музыкантов спасло лишь то, что майор находился в кондиции чуть хуже, чем они сами. Проверяющий криво улыбнулся и попытался похлопать, но ладони не нашли друг друга, и он, шатаясь в ритме вальса, зашагал прочь.

Незаметно подошел к концу первый месяц военных учений. Музвзвод добросовестно отыгрывал марши на утренних и вечерних построениях. Гольдах гордо стоял во втором ряду, надувал щеки и выдыхал в мертвый инструмент воздух, старательно имитируя игру. Все остальное время курсанты-музыканты предавались ставшему уже невыносимым безделью, разбавляемому поеданием скудных продуктов из сельского магазина и дегустацией самогонов всех возможных цветов и запахов, разнообразно выставленных на продажу местными жителями. Находившийся под постоянными алкогольными парами Левушка ежедневно писал бесконечно длинные письма любимой невесте и бабушке, иногда путая адресатов. Получая недоуменные ответные послания, он со стыдом осознавал, что обещания осыпать драгоценное тело поцелуями не должно было сильно понравиться Тамаре Марковне даже при ее безумной любви к внуку. Томительное ничегонеделание вскоре заставило Левушку брать у сотоварищей уроки барабанного искусства, но и без того слабое чувство ритма окончательно угасло в проспиртованном организме, и Гольдах приступил к изучению мастерства трубача на немного отремонтированном альте.

Приближался день принятия воинской присяги, где музвзвод должен был сыграть гимн и еще пару патриотических композиций, так как намечался приезд гостей из института и даже, как говорили, двух генералов из соседних воинских частей.

Как-то вечером после очередного развода полковник Агеев сообщил оркестрантам, что на присягу прибудут настоящие профессиональные музыканты из Н-ской дивизии и руководитель ансамбля, некий подполковник Симкин, будет лично прослушивать каждого курсанта, чтобы решить, кого брать в сводный оркестр на предстоящий парад. Ребята с сожалением посмотрели на побледневшего Гольдаха, уже мысленно прощаясь с товарищем, а у Левушки все похолодело внутри.

Двое последних суток перед смотром Гольдах был сам не свой. Он усиленно пытался выучить какую-нибудь незатейливую партию на трубе, но от нервного напряжения не получалось извлечь даже простенькие звуки, еще недавно, хотя и с трудом, но все же получавшиеся у начинающего альтиста. К тому же от постоянных тренировок и бесконечного пребывания на солнце у Левушки растрескались губы и никак не желали подживать, постоянно травмируемые спиртовыми настоями. Левушка прекрасно понимал последствия разоблачения, когда выяснится, что он вообще не умеет играть. Ему грозили все виды наказаний, вплоть до отчисления из института и попадание прямиком в ряды Вооруженных сил, но уже в качестве рядового со стандартным двухлетним сроком службы, что было равносильно самоубийству. Чтобы усмирить страх, Гольдах втайне от товарищей променял теплый свитер на бутыль свежего первака, изготовленного деревенским трактористом. Самогон отличался повышенной вонючестью и был с жестким привкусом машинного масла, но алкоголь не подействовал и в последнюю ночь Левушка написал многостраничное письмо двум единственным женщинам, в котором, покаявшись в обмане, который наверняка приведет к тяжкому возмездию, долго и сбивчиво признавался в любви обеим.