Дюна
Шрифт:
Слева раздался плеск. Она глянула вдоль исчезающей в полумраке цепочки фрименов, заметила Стилгара и Пола, рядом с ними хранители воды выливали свою ношу через расходомер. Она видела, как светящаяся стрелка на тусклом сером диске расходомера проворачивалась с каждым вылитым литром. Вода не смачивала стенки прибора. Джессика поняла суть всей технологии фрименов, все было просто: они добивались совершенства во всем.
Джессика подошла поближе к Стилгару. Ей уступали дорогу с непринужденной любезностью. Она заметила ушедший в себя взгляд Пола, но лишь тайна этого громадного водоема
Стилгар поглядел на нее:
— Среди нас есть нуждающиеся в воде, — сказал он, — но, вступив сюда, они и не подумают прикоснуться к воде. Сознаешь ли ты это?
— Я верю твоим словам, — ответила она. Он поглядел на воду:
— У нас здесь более тридцати восьми миллионов декалитров, — сказал он, — отгороженных от малых делателей, надежно укрытых и хранимых.
— Сокровищница, — сказала она.
Подняв светошар повыше, он поглядел ей в глаза.
— Не сокровищница, больше. У нас тысячи таких водоемов. Но лишь немногие знают все, — он склонил голову набок. На лицо легла желтоватая тень. — Слышишь?
Они прислушались. Теперь в пещере раздавались лишь звуки падавших капель. Весь отряд безмолвно прислушивался. Только Пол держался отстранение
Для него перезвон капель отмеривал уходящее время, навсегда утекавшее мимо. Эти мгновения, чувствовал Пол, не повторятся. Он ощущал необходимость действий, следовало решиться на какой-то поступок, но у него не было сил даже пошевельнуться.
— Мы знаем, сколько воды нам нужно, и, когда ее станет довольно, мы изменим лицо Арракиса.
Отряд благоговейно и негромко отозвался:
— Би-лал кайфа.
— Трава остановит дюны, — сказал Стилгар громче, — вода пропитает почву под корнями кустов и деревьев.
— Би-лал кайфа, — заголосили вокруг нараспев.
— Каждый год полярные шапки отступают все дальше и дальше, — продолжил Стилгар.
— Би-лал кайфа, — звенели голоса.
— Мы сделаем уютный дом из Арракиса с тающими ледниками на полюсах, с озерами в умеренных зонах… и лишь глубокую пустыню оставим делателю и его специи.
— Би-лал кайфа.
— И никто, ни один человек, не будет жаждать воды. Человеку будет дано черпать ее из родника, пруда, озера, канала. Она будет бежать по канатам, орошая наши посадки. И всякий будет вправе воспользоваться ею. Она будет его… лишь протяни руку.
— Би-лал кайфа.
Джессика чувствовала в этих словах религиозный обряд, инстинктивное благоговение. «Они в ладу с собственным будущим, — думала она, — у них есть вершина, которой следует достигнуть. Эта мечта ученого… а простые люди, крестьяне, как они отдались ей!»
Мысли ее вернулись к Лайету-Кайнсу, императорскому экологу планеты, ставшему здесь туземцем… Она удивилась. В душах фрименов пламенела мечта, и она чувствовала за ней руку эколога. И за такую свою мечту эти люди с радостью отдадут жизнь. Как повезло ее сыну: у его народа есть цель! Таких людей легко воспламенить, пробудить в них энергию и фанатизм. Из них можно выковать меч, который вернет Полу его законное положение.
— А теперь в путь, — сказал Стилгар, — дождемся восхода первой луны. Проводим Джемиса в дорогу — и домой.
Оставив за спиной водоем, люди последовали
Следуя за Чени, Пол понял, что миг выбора миновал, и теперь собственный миф поглотит его. Это место он видел не раз еще на Каладане, в пророческих снах, но увиденное сейчас дополнило видение. Пророческий дар имел пределы, он вновь ощущал это. Он словно бы мчался вместе с волной времени иногда на гребне, иногда за ним, а вокруг вздымались и рушились иные волны, то открывая его взору, то пряча переносимое ими.
А впереди нерушимым утесом маячил дальний джихад — свирепый и кровавый. Как скала над прибоем.
Миновав последнюю дверь, они вернулись в основную пещеру. Дверь закрыли, погасили огни, сняли покрышки со входов… снаружи была ночь, над пустыней высыпали звезды.
Джессика подошла к иссушенному краю скалы у входа, поглядела на звезды, низкие и сверкающие. Вокруг нее шевелились, за спиной настраивали бализет, Пол напевал, задавал тон. В голосе его была такая грусть! Это не понравилось ей.
Из темной глубины пещеры прозвучал голос Чени.
— Расскажи мне о водах твоего мира, Пол-Муад'Диб.
Пол отозвался:
— В другой раз, Чени. Обещаю.
Такая печаль!
— Хороший бализет, — произнесла Чени.
— Очень, — согласился Пол. — Как ты думаешь, Джемис не будет возражать, если я попользуюсь им?
«Он говорит о мертвом в настоящем времени», — подумала Джессика. Слова сына встревожили ее.
Вмешался мужской голос:
— Иногда он любил музыку, Джемис-то.
— Спой тогда какую-нибудь из ваших песен, — попросила Чени.
«Сколько женственного очарования в голосе этой девочки! — подумала Джессика. — Следует предостеречь Пола относительно женщин… и поскорее».
— Эту песню сочинил мой друг, — сказал Пол. — Я думаю, теперь он мертв, мой Гарни. Он называл ее вечерней песней.
Отряд притих, мальчишеский тенор Пола вздымался над звяканьем и треньканьем струн бализета.
Смеркается… время настало костра. Ясное солнце кануло в реку тумана. Смятенную душу очисть от дневного обмана, Успокой мою память, о сердца сестра.Музыка отдавалась в сердце Джессики, языческая и плотская, вдруг напомнившая ей о себе, о потребностях тела. В напряженном молчании она слушала.
Усыпанный звездами реквием ночи — для нас. И счастье навеки, навеки — в глубине твоих глаз… И любовь в одеянье цветочном ласкает сердца, И любовь в одеянье цветочном навек, до конца.Когда отзвучали последние звуки, среди мгновенной тишины Джессика подумала: «Почему мой сын поет любовную песню этой девочке? — Она даже испугалась. — Жизнь мчится, да так, что ее не ухватишь ни за какие вожжи. Почему он выбрал именно эту песню? — удивление не оставляло ее. — Часто инстинктивный выбор — самый правильный. Почему он это сделал?»