Её Сиятельство Графиня
Шрифт:
Я люблю вас. Всем сердцем и несмотря ни на что! Но…
Но писать ничего не буду.
Капля чернил упала на лист, брызнув во все стороны фигурной кляксой.
Я отложила перо в сторону, закрыла чернильницу.
К чёрту!
Смяв лист, бросила в камин.
Будь, что будет. Князь уехал — это его выбор. Может он давно уже мёртв! Зачем травить себе душу, зачем ждать ответа, когда можно просто-напросто забыть его?
Да, так я и сделаю.
Жизнь продолжается и без всяких повёрнутых на войне снобов!
Глава 19
Территории
С момента назначения нового наиба адыгские подразделения воспряли духом, что не могло не повлиять на результаты столкновений с российскими войсками. Новый наиб, Мухаммад-Амин, помимо хорошего военного образования, имел не дюжие политические таланты, и заручился значительной поддержкой османов.
Русским приходилось отступать. Впрочем, их было больше, они были лучше оснащены, что — нет-нет — да позволяло теснить абреков глубже в леса.
Демид Воронцов прибыл добровольцем в период активных столкновений. В военных кругах он был довольно знаменит, однако все знали — разрешения вернуться на фронт князь не получал, а значит и вернулся он не в «своём» чине. Что же стало причиной столь вопиющего ослушания — оставалось только гадать, хотя среди солдат шептались: виной всему — разбитое сердце.
Демид же о мотивах не распространялся, да и в целом — предпочитал не общаться с сослуживцами. Вёл себя странно, нелюдимо, а в бою — вяло, хоть и не трусливо вовсе, нередко бросался грудью в самое пекло.
Казалось, на фронт он прибыл не воевать, а умирать.
Он был, очевидно, не из тех, кто долго принимает решения. Получив очевидный отказ от той, кто могла удержать его в столице, он тут же уехал — да и оставаться было бы непосильным испытанием.
Мысли вернуться у него не возникло ни разу за весь путь до нужного подразделения, хотя на подумать времени было немало. Он в какой-то степени ощущал обиду, но по большей части — гордость не позволяла оглянуться назад. Нет-нет, мосты сожжены, а ненужные воспоминания и слишком глубокие мысли размягчают сердце, лишая уверенности в собственных поступках.
Демид любил Лизавету Владимировну — и любит. Она приходит к нему во снах, в полудрёме, в минуты боя. Отчитывает, ругает, плачет. Вероломно разрывает его сердце в клочья, но неизменно — не подпускает к себе. Даже в мечтах, даже в его собственных — чёрт возьми! — фантазиях, Лиза отказывала ему.
На фронт Демид вернулся не побеждать — существовать. Что-то изменила в его разуме графиня — что-то очень важное, отчего больше он не горел желанием сражаться. Сейчас он точно видел — Господь не на их стороне, признавал свой долг, но не правоту, а потому в нём больше не было прежней силы, на фронте он казался себе балластом, нежели кем-то нужным и попросту искал смерти, хоть сколько-то в глазах других доблестной.
Но
На второй месяц службы Демида взяли в плен. Солдаты его положения — редкость на передовой, они скорее отсиживались в безопасности, потому горцы, получив шанс, не стали зря терять время. Демид не отбивался, когда во время боя его вдруг куда-то потащили. Удар по голове — и он потерял сознание.
Очнулся на рассвете, связанный, — в лагере абреков.
— И зачем я вам? — спросил. Никто в лагере уже не спал — настало время утренней молитвы, к которой горцы относились особенно серьёзно.
— Обменять, — было ответом.
— И с чего вы взяли, что за меня что-то дадут?
— Мы знаем, кто ты.
Через время, когда молитвы завершились, к нему вернулся всё тот же воин. Демид научился различать кавказцев — этот был чеченцем или ингушом: светлоглазый, русый, с тонкими губами, едва видными в бороде, и довольно коренастый.
— И пытать будете? — спросил Демид равнодушно.
— Нет.
— Отчего же?
— Ты нужен только для обмена — не для сведений.
— Ну, грех не воспользоваться таким шансом, нет?
— Нам грех — воспользоваться, — горец протянул Демиду чашу согретой только что на костре воды. — Мы следили за тобой. Может ты и сын Воронцова, сейчас от тебя мало толку — лишь пушечное мясо. Отчего ты стремишься умереть?
— А я стремлюсь?
— Только слепой не заметит.
— Как чутки ваши горские сердца, — хохотнул Демид, возвращая чашу.
— Мы умеем смотреть и слушать. Говорят, кто-то разбил тебе сердце.
Демид тут же стал серьёзнее. Он вдруг осознал, как близко они могут подобраться, раз даже сплетни слышат. Или у них есть осведомитель?
Впрочем — какая разница? Демида это уже давно не волновало. Кто проиграет, кто выиграет — разве это важно? Всё равно все окажутся в земле, а принадлежит она одному лишь Богу.
— Её зовут Лиза, — признался Демид вдруг.
Абрек задумался. Потом, улыбнувшись, сказал:
— В горах известно это имя.
— Неужели?
— Многие знали русскую девочку с храбрым сердцем. И я её знал.
Демид задумался — не могло же быть так, что именно этот горец знал его Лизу?
— Лиза из Белого дома, — горец улыбнулся, почесав бороду. — Тоже, как и ты, бывала в нашем плену — для обмена. Говорят, её перехотели отдавать — настолько сроднились, но дело важнее привязанностей.
— Вот и моя Лиза — храброе чистое сердце, — вздохнул Демид. Сил думать — а та ли это Лиза? — не осталось, но мысль о её пленении ранила сердце. — Как тебя зовут? Или говорить не положено?