Её Сиятельство Графиня
Шрифт:
Гнев затуманил разум. В этих условиях я не могла — никак не могла! — остановить нефедьевский произвол. Тот несчастный слуга — его собственность и побивание не является нарушением закона. Вступать в открытую конфронтацию… Нет, это в первую очередь бы унизило меня саму. Единственное, что я могла — это покинуть мерзкое собрание, вот только я вовсе не подумала, что ближайшая ко мне дверь будет вести в коридор для слуг — тёмный и узкий.
Князь шёл за мной, и разум постепенно просветлялся. Ситуация складывалась… неудобная.
Обернулась.
Но вот его взгляд как-то переменился — а может, мне просто мерещится в полумраке. Вдруг вспомнился наш первый разговор с его тётушкой:
— Не думаю, что уединение с каким-либо мужчиной возможно…
— Сейчас говорит твой разум, а однажды верх возьмёт сердце, — предсказала она.
Как наивна я была! Вот же — прошло едва ли больше года — и я уединилась! И с кем? С князем Демидом Воронцовым!
— Нам нужно идти, — пробормотала нервно.
— Лизавета Владимировна…
— Ваша светлость, нехорошо нам оставаться тут одним, продолжим разговор после.
— Лиза, — князь поймал меня за локоть, не позволяя уйти. — В другой раз я, возможно, не наберусь смелости.
— Конечно наберётесь, ваша светлость, — причём тут смелость? О чём он? — Идёмте же!
— Лиза… — я попятилась, желая увеличить расстояние между нами, но князь не дал — наступал следом. И вот я уже упёрлась в стену, а он…
— Ваша светлость, вы слишком близко.
— Потому что я хочу быть так близко.
— Вы, видимо, выпили лишнего…
— Не пил ни глотка. Лиза! — его голос эхом разнёсся по коридору. И мне бы испугаться, что нас застанут в этом неудобном положении, но я вдруг всем сознанием погрузилась во внимательный взгляд — он пленил меня, обезоружил. — Лизавета… — князь наклонился, и вуаль коснулась его лица. Я затаила дыхание. — Прошу — будьте моей.
— Ваша светлость…
— Нас не посмеют осудить, Лиза, ваш муж одной ногой в могиле, я — давно уже вдовец. Вы молода, красива… Лиза, я люблю вас!
На мгновение я забыла обо всём! Погрузилась в это ощущение близости с тем, кто дорог сердцу. Хотелось забыться, хотелось оказаться в его крепких объятиях, окружённой его теплом, его ароматом!..
Но это невозможно. И возможным не будет.
Я дёрнулась, освобождая руку из захвата. Наконец, мне удалось увеличить расстояние между нами.
— Вы предлагаете мне постыдное! — проговорила. — Вы ведь знаете, я никогда не соглашусь на подобное. Брачные узы — как бы там ни было — священны! Ваша светлость, вы не ведаете, что говорите, — мой тон смягчился. — Вы просто запутались в себе, вы давно одиноки и…
— Вы думаете, я настолько идиот? О да — вы правы! Ополоумевший! — он вдруг разозлился. — Я так долго держал это в себе — и больше не смогу! Дайте мне ответ, Лиза — чёткий ответ! Да или нет?
— Нет, ваша светлость, — я не дала себе и секунды на размышление. — Я никогда не опущусь до внебрачной связи, — проговорила твёрдо, хотя сама не чувствовала и толики уверенности,
Мои слова тяжёлым камнем легли на плечи князя, он ссутулился, опустил голову. Мне стало жутко от этого зрелища, хотелось броситься к нему, пожалеть, но вдруг всё переменилось — князь выпрямился, посмотрел на меня прямо, на лице — непроницаемая маска.
— Я провожу вас до экипажа, Елизавета Владимировна.
Холод пробежался по телу. Как сладко было слышать из его уст «Лиза» — словно лёгкое касание губ. Но…
Елизавета Владимировна. Да, верно. Так правильнее. Я ему никто. Он мне — никто. Мы не можем быть даже друзьями — ведь что за дружба между мужчиной и женщиной? Такого не бывает.
Князь молча проводил меня до экипажа.
— Прощайте, милая Лиза, — проговорил он, когда я была уже в салоне. Казалось, мне это только послышалось. Наверняка послышалось, ведь зачем говорить «прощай», когда можно сказать «до свидания»? Или же мой отказ так обидел князя, что он больше не желает меня видеть? Что же — его можно понять…
Всё только к лучшему. Мне и самой стоит его избегать.
Глава 17
Санкт-Петербург
Поместье Вавиловых
Тяжесть на сердце не давала покоя. Я чувствовала себя трусихой, но разве не смелость была в моём отказе? Сила духа, которой на деле я не обладаю, но которую смогла призвать перед лицом собственных страстей.
Да, чтобы бороться со слабостями, надо признать их! Вот она — моя слабость — Демид Воронцов! Моя любовь и хозяин моего сердца. И как хочется поддаться, развернуть экипаж — направиться к нему…
Нет-нет, я не оскорблю так ни его, ни себя. Если будет суждено, однажды мы сможем быть вместе, а сейчас…
Это всё — лишь небольшие испытания, которые нужно пройти.
Но как обидно! Как удушающе обидно, до слёз, до дрожащих рук! Почему я? Разве не заслуживаю я быть любимой? Разве не может Господь даровать мне счастливый, угодный Ему, брак?
Ноги — по выученному за это время пути — привели к покоям Фёдора. Он не спал, но и не бодрствовал в обыкновенном смысле: лежал с открытыми глазами — ни живой ни мёртвый, слабоумный и неспособный к самостоятельному существованию.
Вновь охватила злость: Фёдор — стена, разделяющая меня и счастье.
Ладонь нащупала эфес кинжала, извечно спрятанного в складках одежд. Частица души, он всегда был со мной в память о погибших в бою горцах, об Анзоре. Его именем я и назвала кинжал, которым, впрочем, ещё никогда не приходилось воспользоваться.
— Вот оно — твоё прижизненное наказание, — обратилась к Фёдору тихо. — Стоило ли растрачивать время попусту? После себя ты оставишь лишь грязные пелёнки. Ходишь под себя, ни встать не можешь, ни слова промолвить, кормишься с ложки — а всё твои развлечения…