Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969
Шрифт:
Самоутверждение
В межвоенный период, особенно в середине 30-х, на англоязычной сцене появились женские автобиографии детства и юности, рассказывающие «ее <автора> историю». Они образуют блестящую разнообразную коллекцию. Акцент в этих работах делается то на автопортрет, то на откровенные признания, то на детскую психологию, то на детское восприятие и особенности взросления девочек. Некоторые авторы выбирают сразу несколько повесток и комбинируют их для создания сложных, многогранных произведений. Чем эти произведения отличаются от видов детской автобиографии, которые женщины создавали до Первой мировой войны? До войны мы видели, что исповедальный стиль (Санд, Мишле, Адам, Готье) и автопортрет (Адам, Готье) были характерны для французских работ.
Среди англоязычных произведений преобладали сочинения, в которых исследовалась детская психология, а также рассказывалась история становления автора как писательницы (Бернетт). Нам также известно англоязычное произведение, направленное на воссоздание детского восприятия мира, каким его помнила взрослая писательница (Арден). Все эти повестки сохранились в текстах, созданных в межвоенные годы. Что же тогда нового? Прежде всего, это женская откровенность. После войны женщины стали чрезвычайно открыто высказывать свои мысли. Они пишут с чувством
Сосредоточенные на личности авторов работы, написанные в 1930-х годах, обладают искренностью и серьезностью полумемуаров той же эпохи, но они гораздо смелее. «Сокровенные воспоминания» (1933) Мэйбл Додж, «Хрустальный кабинет» (1937) Мэри Баттс и «Признания иммигрантской дочери» (1939) Лоры Гудман Салверсон – самые смелые произведения десятилетия. Написанные американкой, англичанкой и канадкой, соответственно, они резко отклоняются от норм англоязычной женской автобиографии детства в сторону автобиографии-исповеди, изначально характерной для французских писательниц. Эти длинные, сфокусированные на внутренней жизни произведения менее скромные, более искренние и откровенные, а также более едкие, чем любые другие подобные работы, опубликованные на тот момент, – за исключением, конечно, книги Бизли. Как правило, чем больше произведение задумывается как личная история развития, тем больше вероятность того, что автор выйдет в повествовании за пределы детства. Соответственно, ни одна из этих трех книг не заканчивается с окончанием этого периода. Это всегда более поздний момент, чтобы поставить точку в повествовании. Лухан заканчивает первый «детский» том автобиографии выпускным балом в восемнадцать лет, Баттс останавливается в начале Первой мировой войны, когда ей было около двадцати лет. Салверсон, намереваясь показать, как она реализовала свое стремление стать писательницей, продолжает повествование до первой книги, когда ей было около тридцати.
С середины 1930-х годов женская автобиография детства вновь сосредоточивается на психологии. Эти три работы являются показательными. Вдохновленная психоанализом книга Лухан оказывается наиболее ярким примером. Ее «Сокровенные воспоминания» (1933) знаменуют поворот к новому типу женской автобиографии детства на английском языке. Это автобиография-исповедь – тип, до той поры известный нам только по французским произведениям и по книге Габриэль Рейтер, – но она более откровенная, более искренняя и нескромная, чем любая из ее европейских предшественниц. Автор пишет о своих ранних эротических переживаниях, которые к тому же связаны с женщинами; она говорит о родителях, критикуя мать (которая была жива на момент публикации); пишет о родственниках, раскрывая их интриги. Особенно удался очерк о властной богатой бабушке по материнской линии; Лухан также создает откровенные портреты своих друзей и учителей. Как и во французской традиции, начатой Санд, в центре внимания автора находится она сама-ребенок. Собственную историю развития писательница наделяет сюжетом: желание сбежать от ограниченного существования среднего класса, которое ей предлагали родители, и жить полной жизнью. Мы видели этот сюжет раньше в «Лин» Северин. Возможно, произведение, подобное книге Лухан, могло быть написано только кем-то, знакомым с французской традицией, кем Лухан, безусловно, являлась; кем-то, заинтересованным в идеях психоанализа, – а Лухан в свое время была ведущим популяризатором Фрейда в Соединенных Штатах; а также кем-то, кому не надо было опасаться негативных последствий публикации. Лухан была богатой женщиной с хорошими связями, скандальной знаменитостью, на момент публикации автобиографии сделавшей карьеру на попрании условностей. Ей было практически нечего бояться. Некоторые говорили, однако, что публикация ее автобиографии приблизила или даже ускорила смерть ее матери 23 .
23
Palken Rudnick L. Mabel Dodge Luhan: New Woman, New Worlds. Albuquerque, 1984. P. 256.
Мэйбл Додж Лухан, урожденная Мэйбл Гансон, была ярким символом Новой Женщины. В двадцать один год она порвала со своим обеспеченным, респектабельным прошлым, чтобы сбежать с молодым человеком, которого не одобрил ее отец. Как до, так и после безвременной кончины мужа она состояла в череде любовных связей, а овдовев, была замужем еще трижды (два брака закончились разводом). Будучи вхожа в среду европейских авангардистов, она открыла салон во Флоренции, затем с 1913 по 1916 год – знаменитый салон для радикалов, прогрессивных реформаторов и художников в Гринвич-Виллидж, а в 1919 году основала колонию для художников в Таосе, Нью-Мексико, где в конце концов она вышла замуж в четвертый раз, за коренного американца. За годы в Гринвич-Виллидж Лухан дважды приступала к занятиям психоанализом: сначала в 1915 году и снова в 1916 году. Абрахам Арден Брилл, лидер психоаналитического движения в Америке, познакомил ее с основами концепции Фрейда.
В 1917 году она стала обозревателем в издательском тресте Херста и одним из первых популяризаторов Фрейда. Воодушевляемая Дэвидом Лоуренсом, она решила написать мемуары в качестве терапии ради того, что Фрейд называл «абреакцией» (разрядкой). Она написала четыре тома, первый из которых – «Происхождение». Она приняла решение опубликовать автобиографию, чтобы показать другим людям, чьи интимные воспоминания детства вызывают у них чувство вины, что такой опыт «распространенный и почти универсальный». Все тома ее автобиографии хорошо продавались. Тираж «Происхождения»
24
Ibid. P. 256, 257, 356.
«Происхождение» – это блестящее, необычайно хорошо написанное произведение, содержащее психологический, социальный и самоанализ. Способ организации уже хорошо знаком: Лухан организует главы по темам, но рассказывает историю в четкой хронологической последовательности: от ребенка в детской до восемнадцатилетней дебютантки. Три четверти этой 317-страничной книги она посвящает доподростковым годам. Следуя моделям психоанализа, она пытается объяснить свою жизнь через детство. Мы узнаем о ее фантазиях, страхах, играх, негодовании по поводу ложного обвинения, обидах, восхищении, оплошностях, ее подростковой влюбленности в учителя и так далее. Абсолютно уверенная в своих суждениях, она пишет с точки зрения того, кто знает, что к чему. В предисловии она называет себя бабушкой: на момент публикации ей было за пятьдесят. Умелая рассказчица, чей голос всегда присутствует в книге, она раскрывает свою историю именно с той стороны, с которой она желает ее рассмотреть. Первую главу она начинает с едкого описания богатого района западного Буффало, где находился дом ее детства, в 1880 году. Согласно мнению независимой рассказчицы, общество там было пустым, стерильным и поверхностным. Люди сплетничали о других, но никогда не говорили о собственных чувствах. Не происходило ничего. «С самых ранних дней в Буффало приветствовалось любое случайное обострение чувств» 25 . То, как Лухан, единственный ребенок, чувствует себя в детстве, напоминает чувства, описанные в «Лин». Но уже в первой главе появляются нотки, предвосхищающие психоаналитический характер произведения. Лухан намекает, что общественная атмосфера в детстве подавляла: за фасадами прекрасных домов происходили мрачные дела: кто-то повесился, «голый, кроме пары белых перчаток» 26 , кто-то сошел с ума и был отправлен в психиатрическую лечебницу. Во второй главе она рассказывает о раннем эротическом опыте, который сильно возбудил ее и тем самым резко контрастирует с серостью ее повседневной жизни. Увидев, как служанка сцеживает молоко из груди, она упрашивает другую служанку, чтобы та спала рядом, а затем долго в большом возбуждении ласкает, тузит и пытается сосать ее грудь, пока женщина спит.
25
Luhan M. D. Intimate Memories: Background. London, 1933. P. 18.
26
Ibid. P. 14.
Лухан пишет, что семейный дом был наполнен бессмысленными дорогими вещами. Его атмосферу для нее символизируют четко расположенные на круглой парадной клумбе цветы. Она считает, что оба ее родителя, особенно отец, были очень несчастны. Ее отец – адвокат и сын банкира, но он не работает; ей кажется, что в основном он читает романы. Из-за ужасного нрава он все время ревновал к жене. Рассказчица отзывается о нем, как об изначально добром человеке, который не в состоянии выносить свою пустую жизнь. Ее мать – «упрямая, подавленная и нелюбящая» 27 , холодная, похожая на сфинкса женщина, лишенная, как представляется героине, внутренней жизни, вела домашнее хозяйство и управляла слугами. Ее описание созвучно с портретом матери Атенаис Мишле. На вид мать Мэйбл довольно занята. Но воскресным утром, когда у нее есть свободное время, она плачет. Есть у матери и положительные стороны: она «смелая, несгибаемая и независимая, а порой и очень великодушная» 28 . Богатые дедушка и бабушка со стороны матери Лухан – семья Кук из Нью-Йорка – купили дом для молодоженов. Эти богатые супруги, ее родители, не любят друг друга. У каждого есть обожаемая собака. Мэйбл – единственный ребенок. В «безопасности» детской она рассуждает, что ее родители не разведутся, потому что в то время это было не принято. Но каждый в ее семье, и она сама, был одинок.
27
Ibid. P. 35.
28
Ibid.
Месседж книги заключается в том, что Мэйбл-ребенок жаждала жизни, волнений, новых ощущений и свободы. Взрослая рассказчица считает эти желания естественными человеческими потребностями, которые будут ей свойственны в течение всей жизни, с той лишь разницей, что, когда она станет взрослой, сможет ими управлять. Деньги она воспринимает как должное и не ценит: «Деньги никогда ничего для меня не значили» 29 . «Настоящим» она называет опыт, которого жаждет. «Настоящее» – высшая ценность для нее, противоположная всему, что она находит фальшивым и безжизненным в человеческом существовании. Точно так же она разделяет на «настоящих» и «ненастоящих» людей и даже предметы («настоящий» предмет обладает жизненно важным значением). В детстве она в основном скучает, боится, что ей нечего будет делать одной в детской.
29
Ibid. P. 147.
Лухан исследует повседневные занятия своего детства с прицелом на то, чтобы понять, как они раскрывают ее природу и что говорят о ее будущем. В этой книге она мало говорит о гендере и женственности, но под влиянием идей психоанализа она явно считает, что у девочек есть свои особенности. Лухан полагает, что они не самостоятельны и нуждаются в ком-то, кто может взять на себя инициативу. Таким образом, в детстве она тосковала по азарту и свободе, но не знала, как добиться желаемого, кроме как, например, разрушать конструкции, которые она сама же строила из кубиков. Рассказчица считает это ее детское решение знаменательным. Влияние психоанализа дает о себе знать и в том, как Лухан строит повествование. Принимая во внимание, что она, как и Северин, рисует себя пленницей среды, но, в отличие от француженки, не становится сочувствующим защитником своего детского «я» и не считает себя жертвой. Конечно, она сожалеет об окружавшей ее скуке и сочувствует себе – скучающему одинокому ребенку. Но кроме того, она холодна и несентиментальна по отношению к себе, когда отмечает деструктивность, волю к власти, ненависть и изобретательное вредительство своего детского «я».