Екатерина II, Германия и немцы
Шрифт:
К интеллектуальным занятиям, как впоследствии неоднократно с благодарностью вспоминала Екатерина, ее подтолкнул шведский дипломат граф Хеннинг Адольф Гилленборг, с которым она встречалась дважды в течение полутора лет: в первый раз в Германии, а затем уже в России. Осенью 1743 года, то есть вскоре после встречи Софии с графиней фон Бентинк, он в составе посольства шведского рейхстага прибыл в Гамбург, где брат Иоганны Елизаветы Адольф Фридрих, князь-епископ Любекский и наследник шведского престола, был приведен к присяге шведской конституции. Высокообразованный и привлекательный Гилленборг заинтересовался смышленой принцессой и порекомендовал княгине Цербстской ни в коем случае не пренебрегать образованием одаренной дочери. А зимой 1744/45 года в Санкт-Петербурге он призывал великую княгиню Екатерину, уже помолвленную с наследником российского престола, не предаваться лишь суете придворной жизни, а, помня о своем высоком предназначении и думая о себе и цели своей жизни, читать классических и современных писателей [301] . Бильбасов убедительно показал, что следствием данного Гилленборгом импульса было довольно неразборчивое чтение и что лишь после рождения сына Павла в 1754 году Екатерина стала интенсивно, с увлечением изучать произведения Тацита, Вольтера и Монтескьё [302] . В действительности же к тому времени в жизни Екатерины сразу несколько важных событий составили чрезвычайно запутанную причинную связь, поэтому Гилленборг как далекий ментор ранних лет может претендовать только на историческую честь. Не считая первого достойного упоминания любовника Екатерины – Сергея Васильевича Салтыкова, которому она была, по всей видимости, обязана укреплением своего места при дворе благодаря рождению наследника престола, и не говоря о политических треволнениях накануне Семилетней войны, глубочайшее интеллектуальное и эмоциональное впечатление произвели на нее, прежде всего, встречи с Чарльзом Хенбери Уильямсом и Станиславом Августом Понятовским. Об этом, однако, можно лишь догадываться, учитывая ее способ описания своей истории образования. Скорее всего, в своей intellectual autobiography она приписала Гилленборгу роль, в которой соединились влияния сразу нескольких мужчин. И наоборот, руководствуясь политическими соображениями, она умалила значение Уильямса и тем более – Станислава Августа. Последний хотя и был самым блестящим из всех ее любовников, но, будучи королем Польши, не годился на роль идейного вдохновителя российской императрицы в описании ее жизни.
301
[Екатерина II.]
302
Bilbassoff B. von. Geschichte Katharina II. Bd. 1, Tl. 1. S. 180–183, 310–328, 368–378.
Результаты интеллектуального созревания Екатерины представляются более отчетливо, чем сам процесс: ее целеустремленные занятия все же заставили ее выйти за рамки собственного опыта и сформировать политическую позицию, а вместе с ней сформулировать и конкретную программу просвещенного правления в Российской империи. Немецкие авторы поначалу не играли никакой роли в формировании ее интеллектуального багажа. Даже свои познания по истории Германии великая княгиня почерпнула, по-видимому, из прочитанной ею уже в Москве в 1749 году Всеобщей истории Германии (Histoire g'en'erale de l’ Allemagne), принадлежавшей перу каноника парижской церкви Св. Женевьевы Жозефа Барра, и Анналов Империи (Annales de l’Empire) Вольтера, с которыми она познакомилась зимой 1754/55 года [303] .
303
Barre J. Histoire g'en'erale de l’ Allemagne. Vols. 1–10. Paris, 1748. См.: [Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 142, 192, 269 (в рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 144, 199, 280. – Примеч. науч. ред.). См. об этом: Bilbassoff B. von. Geschichte Katharina II. Bd. 1, Tl. 1. S. 328 ff.; Voltaire F. – M. Arouet. de. Annales de l’Empire. Colmar; B^ale, 1753–1754. См.: [Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 348 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 366. – Примеч. науч. ред.). Об этом см.: Voss J. Universit"at, Geschichtswissenschaft und Diplomatie im Zeitalter der Aufkl"arung: Johann Daniel Sch"opflin (1694–1771). M"unchen, 1979. S. 75–79; Gembicki D. Voltaire historien de l’Empire germanique et l’ 'erudition allemande // Brockmeier P., Desne R., Voss J. (Hrsg.) Voltaire und Deutschland. Quellen und Untersuchungen zur Rezeption der Franz"osischen Aufkl"arung. Stuttgart, 1979. S. 191–199; Stelling-Michaud S., Buenzod J. Pourquoi et comment Voltaire a-t-il 'ecrit les Annales de l’Empire? // Ibid. S. 201–222; Mervaud Ch. Voltaire et Fr'ed'eric II. P. 254–256.
Итак, несмотря на то что София Августа Фридерика и не получила высшего и вовсе никакого университетского образования в Германии, однако кое-какие признаки говорят в пользу того, что цели реформаторской политики, основания «благочиния» (gute Policey) и понимание роли религии и просвещения для благополучия государства были ей известны по крайней мере в общих чертах еще до того, как она, погружаясь со все возраставшей страстью в чтение, остававшееся, правда, долгое время бессистемным, уже в России начала усердно и энергично расширять свои интеллектуальные горизонты. Вольтера, Монтескьё и энциклопедистов она считала главными учеными авторитетами современности. Тем не менее, как подчеркивал Дэвид М. Гриффитс, она не заблуждалась, не найдя в их произведениях существенных противоречий со своим ранее обретенным опытом и политическими взглядами. Исследуя особенности политического мышления императрицы Екатерины, Гриффитс убедительно раскритиковал существующие в литературе шаблонные формулировки – «либерализм» и «консерватизм», возникшие в XIX веке, и показал, что источником ее принципов являлся «республиканизм» старой Европы, обязывавший монархов к служению общему благу посредством хороших законов и предотвращавший их от сползания к произволу и деспотизму благодаря существованию сословных корпораций [304] . На этот идеал государства – 'etat bien polic'e, или государства «полицейского» [305] , – ориентировались французские просветители, критикуя абсолютизм во Франции, и на него равнялись большинство мелких и средних правителей государств Священной Римской империи, следуя идее «общего блага» и проводя политику модернизации армии, государственного управления и общества, приумножая свои ресурсы.
304
Griffiths D.M. Catherine II: The Republican Empress // JGO. N.F. Bd. 21. 1973. S. 323–344. См. эту работу в русском переводе: Гриффитс Д.М. Екатерина II: императрица-республиканка // Он же. Екатерина II и ее мир. С. 63–101. (Примеч. науч. ред.)
305
Raeff M. The Well-Ordered Police State and the Development of Modernity in Seventeenth– and Eighteenth-Century Europe: An Attempt at a Comparative Approach // AHR. Vol. 80. 1975. P. 1221–1243; Idem. The Well-Ordered Police State. Social and Institutional Change through Law in the Germanies and Russia 1600–1800. New Haven; London, 1983; см. мою рецензию на эту книгу: Scharf C. [Рец.] // JGO. N.F. Bd. 33. 1985. S. 415–418.
Принцесса София не накопила, разумеется, в Германии необходимого правителю административного опыта. Свое политическое образование она совершенствовала уже при российском дворе, но шанс попробовать свои силы в государственном управлении она тем не менее получила. В 1755 году ее супруг наследник престола Петр Федорович попросил великую княгиню позаботиться о его разоренном наследстве – Голштинии, понимая, что сам он не в состоянии справиться с этой задачей. Не обладая специальными знаниями, но проявив осмотрительность и решительность, Екатерина изучила документы, попавшие из герцогства в Петербург, и тотчас же разработала несколько проектов по развитию ремесел и торговли в духе идей меркантилизма, правда, так и не получивших воплощения. В конце концов, для российской политики имели значение не столько восстановление Голштинии и претензии Готторпа к Шлезвигу, сколько примирение с Данией [306] . Свернуть на эту политическую линию великую княгиню заставили в том же году вовсе не деньги, предложенные ей и ее матери датским министром Гартвигом Эрнстом Бернсторфом [307] по совету Бестужева. К началу 1757 года, когда Екатерина решительно отвергла солидную сумму – 100 тысяч рублей, – она сама осознала, что будет целесообразно уладить конфликт, обменяв Голштинию на Ольденбург [308] .
306
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 377–378, 412 (здесь цит. в рус. пер.: [Она же.] Записки императрицы. С. 398–399, 437. – Примеч. науч. ред.). См. об этом: H"ubner E. Staatspolitik und Familieninteresse. Die gottorfische Frage in der russischen Aussenpolitik 1741–1773. Neum"unster, 1984. S. 120–128, 147–148.
307
Бернсторф, Гартвиг Эрнст (1712–1772) – родился в Ганновере, с 1733 года – на датской службе; в 1751–1770 годах – тайный советник, член Государственного тайного совета Дании в ранге министра иностранных дел. Ему принадлежит заслуга урегулирования «голштинского вопроса»: в 1767 году Екатерина II отказалась от прав великого князя Павла Петровича на готторпское наследство в Шлезвиг-Голштинии, перешедших к нему от отца, Петра III, в пользу датского короля Христиана VII, который взамен этого уступил графства Ольденбург и Дельменгорст Фридриху Августу Готторпскому. В 1773 году Павел Петрович, став совершеннолетним, подтвердил договор 1767 года, и Шлезвиг был фактически передан Дании. – Примеч. науч. ред.
308
Ibid. S. 120–122, 137.
Неустанно твердя о принадлежности Российской империи к Европе со времен императора Петра I как о непреложном факте, императрица Екатерина II всегда, тем не менее, помнила о хронической отсталости России и о потребностях ее развития [309] . Ее автобиографические записки следует читать не только как оправдание coup d’'etat – совершенного ею государственного переворота, но и как просвещенческую критику российской действительности, каковой она виделась ей во времена Елизаветы и Петра III. В екатерининских текстах, написанных в последние годы жизни императрицы, еще более заметна тенденция к изображению в карикатурном виде мрачного и недостойного состояния государства, в котором оно находилось, когда перешло в ее руки [310] . Однако свойственное ее воспоминаниям критическое отношение к некоторым явлениям без труда объясняется той перспективой, с позиции которой немецкая принцесса видела свою новую родину полувеком ранее, пусть даже она всячески старалась избегать прямых сравнений с Германией. Придворное общество обеих столиц она находила необразованным и скучным, тщеславным и склочным, ханжеским и суеверным [311] , присущие ему развлечения – безвкусными и примитивными [312] , французский язык театральных постановок – отвратительным [313] , многочисленные дворцы, принадлежавшие высшим сановникам государства, даже самой императрице Елизавете Петровне, – не только неуютными, но и обветшавшими и даже – за недостатком мебели, отсутствием гигиены и плохим отоплением – непригодными для обитания [314] . В новинку принцессе были и повсеместные пожары, особенно распространенные в плотно застроенной деревянными домами Москве [315] . Во время своего путешествия в Санкт-Петербург София Августа Фридерика и ее мать узнали скверные дороги и жалкие постоялые дворы также и в Померании и Восточной Пруссии [316] , однако в России выезды в провинцию были связаны
309
Rasmussen K. Catherine II and the Image of Peter I // SR. Vol. 37. 1978. P. 51–69.
310
Критическая тенденция в оценке первых лет своего правления (1762–1768) отчетливо проявилась в записке, сочиненной Екатериной после 1794 года: [Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 517–525 (оригинал на рус. яз.).
311
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 44–45, 60, 89, 150, 169–170, 182, 344–345, 530–532 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 43–44, 61, 89–90, 153, 174–175, 187, 361–362, 553–555. – Примеч. науч. ред.).
312
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 53–54, 55–56, 73–74, 79, 174–175, 296–297 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 54, 56–57, 73–74, 79–80, 180, 309–310. – Примеч. науч. ред.).
313
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 112, 297 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 116, 310–311. – Примеч. науч. ред.).
314
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 119–124, 127–128, 130–131, 141–142, 153, 167, 181, 306–307, 320–321, 324, 341 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 122–128, 131–132, 134–135, 143–144, 156–157, 172–173, 188, 321, 335–336, 340–341, 359–360. – Примеч. науч. ред.).
315
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 39, 328–332, 335 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 38–39, 344–348, 352. – Примеч. науч. ред.).
316
Siebigk F. Katharina der zweiten Brautreise. S. 43; Bilbassoff B. von. Geschichte Katharina II. Bd. 1, Tl. 1. S. 57.
317
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 88, 92 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 89–90, 93–94. – Примеч. науч. ред.).
318
[Екатерина II.] Собственноручные заметки великой княгини Екатерины Алексеевны // Сб. РИО. Т. 7. С. 82–101, здесь с. 86–87, № 14; с. 84, № 6 (переизд.: [Мысли, замечания имп. Екатерины. Анекдоты] // [Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 613–627, здесь с. 614, 616); рус. пер. см.: То же // [Она же.] Записки императрицы. С. 625–640, здесь с. 626–629.
319
Лаппо-Данилевский А.С. Екатерина II и крестьянский вопрос // Дживелегов А.К., Мельгунов С.П., Пичета В.И. (Ред.) Великая реформа. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем: Юбилейное издание. Т. 1. М., 1911. С. 163–190; Madariaga I. de. Catherine II and the Serfs: A Reconsideration of Some Problems // SEER. Vol. 52. 1974. P. 34–62; Scharf C. Innere Politik und staatliche Reformen seit 1762 // Zernack K. (Hrsg.) Handbuch der Geschichte Russlands. Bd. 2: 1613–1856, Halbbd. 2. Stuttgart, 1988. S. 676–806, здесь S. 719–720, 735, 739–744, 754–756, 803–805.
В остальном ответственность за судьбы империи и народа, в первую очередь – за политическую культуру придворного общества в самодержавной России, возлагалась, по мнению Екатерины, исключительно на государя. Однако, судя по воспоминаниям императрицы, ни Елизавета, ни Петр III не отвечали требованиям, предъявлявшимся эпохой к императорской власти великой европейской державы. В силу этого ее критика придворной жизни Санкт-Петербурга и Москвы во многом совпадает с критикой елизаветинского стиля правления. Екатерина не черпала критерии для своей критики в готовой теории просвещенного абсолютизма. Она оценивала свои конкретные наблюдения скорее в соответствии с общей политической этикой, в основном совпадавшей с естественно-правовыми и камералистскими принципами ее отца [320] . Припоминая Елизавете Петровне ее страсть к нарядам и расточительство, капризы и произвол, недоверчивость и суеверия, Екатерина была убеждена, что дочь Петра Великого пренебрегала должностью правительницы, означавшей прежде всего служение [321] .
320
О значении естественного права для реализации политических целей Просвещения в Германии см.: Klippel D. Von der Aufkl"arung der Herrscher zur Herrschaft der Aufkl"arung // ZHF. Bd. 17. 1990. S. 193–210.
321
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 530–532, 182, 343–345; рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 546–547 («Упущенные случаи»), 189, 360–362. (Примеч. науч. ред.)
Петр Федорович в автобиографических записках Екатерины представлен не только никудышным супругом, но и дилетантом в политике, относительно безобидным в качестве наследника престола, но опасным в качестве императора [322] . По ее словам, не спросив у нее совета, он, находясь в Петербурге, не мог принять ни одного верного решения даже по поводу своего голштинского наследства, интересовавшего его, как казалось, больше, чем российский престол [323] . Однако, грубо и открыто пренебрежительно отзываясь о России и русских, русской армии и особенно о Русской православной церкви, не скрывая своих симпатий к прусскому королю как раз в период подъема русского национального самосознания, когда даже насильственный приход к власти Елизаветы превозносился как освобождение от иностранного – причем именно немецкого – господства [324] , Петр лишь укрепил умную и честолюбивую принцессу в ее намерении – не только вести себя в соответствии со своей задачей и личными целями, ею для себя же поставленными, но и оказаться их достойной.
322
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 133–134, 170–171, 353–355, 385, 479–480 (в рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 137–138, 175–176, 372–374, 407–408, 504–505. – Примеч. науч. ред.); Fleischhacker H. Portr"at Peters III // JGO. N.F. Bd. 5. 1957. S. 127–189. Образ Петра III в научной литературе в последние десятилетия освободился от воздействия искаженного представления о нем, которое укоренилось среди читателей екатерининских мемуаров. См.: Raeff M. The Domestic Policies of Peter III and His Overthrow // AHR. Vol. 75. 1975. P. 1289–1310; Leonard C.S. A Study in the Reign of Peter III of Russia: Ph. D. diss. / Indiana University. Bloomington (Ind.), 1976; Scharf C. Die Regierung Peters III. // Zernack K. (Hrsg.) Handbuch der Geschichte Russlands. Bd. 2: 1613–1856, Halbbd. 1. Stuttgart, 1986. S. 520–526; Мыльников А.С. Искушение чудом: «русский принц», его прототипы и двойники-самозванцы. Л., 1991. С. 58–86.
323
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 357, 372–380 (рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 376, 392–402. – Примеч. науч. ред.). См. также выше: С. 117–118.
324
Rogger H. National Consciousness in Eighteenth-Century Russia. Cambridge (Mass.), 1960. Р. 29–32; Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра. М., 1986. С. 42, 45–46, 51–52.
Итак, читая воспоминания и письма Екатерины не только буквально, во многих пассажах можно встретить критику российской действительности и непосредственной среды обитания великой княгини – придворного общества, особенно контрастировавшей с ее немецким опытом. Однако и в устных, и в письменных высказываниях ей с успехом удалось избежать невыгодных для России сравнений или проявлений своего высокомерия. Она прилежно изучала русский язык и соблюдала обряды православной церкви. Готовясь к роли правительницы, она усердно занималась самообразованием и «никогда не теряла из виду ни на минуту» принятое ею однажды решение – понравиться «народу» и завоевать любовь русских [325] .
325
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 57–58, 60, 357 (в рус. пер. см.: [Она же.] Записки императрицы. С. 58–59, 376–377. – Примеч. науч. ред.).
Заботами о «счастье этой нации» и мотивировала она дворцовый переворот 1762 года. Перечисляя прегрешения Петра III, ангальт-цербстская узурпаторша утверждала, что новый государь ненавидел и презирал русских и совсем не знал своей страны:
Его проекты, более или менее обдуманные, состояли в том, чтобы начать войну с Данией за Шлезвиг, переменить веру, разойтись с женой, жениться на любовнице, вступить в союз с прусским королем, которого он называл своим господином и которому собирался принести присягу: он хотел дать ему часть своих войск; и он не скрывал почти ни одного из своих проектов [326] .
326
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 479 (здесь цит. в рус. пер.: [Она же.] Записки императрицы. С. 504–505. – Примеч. науч. ред.).
Обосновывая переворот изменой со стороны Петра III, новая императрица могла рассчитывать на понимание со стороны едва начавшего складываться общественного мнения российских столиц: такая мотивировка выглядела значительно весомее, чем простая жажда власти, – последнее, однако, было бы ближе к истине [327] .
Глава III. Реформаторские импульсы из Германии
1. Екатерина – читатель немецких политических сочинений
327
Leonard C.S. A Study in the Reign of Peter III of Russia. Р. 246–277, 291–292; Мыльников А.С. Искушение чудом. С. 87–111.