Ёлка для Ба
Шрифт:
– Тьфу!
– сплюнул Жора.
– Он думает, что этот номер, стрелять по тарелочкам, имеет ещё какой-то скрытый, высший смысл. Вроде как вальсы Шопена.
– Нет, он думает, что это вроде езды на мотоцикле задом наперёд, поправил Ив.
– Такой же, мол, и у номера Сандро высший смысл.
– Какой странный мальчик!
– сказал Жора.
– Очень странный мальчик, - согласился Ив.
– Как же его примут в школу, такого урода?
– Высший смысл, по-вашему, и есть главное уродство, запомню, - пригрозил я.
– И расскажу всем.
– Нет,
– Ты глупый урод.
– Смотри, парень... Мой папа был глупый негр, и чем он кончил?
– А Ба никогда не потеет, - заявил я.
– А весь дом держится на ней. Разве это не работа?
– Ты понимаешь, куда он клонит?
– спросил Жора.
– Что мы не стоим своих денег, потеем зря: на нас ничего не держится.
– Я понимаю, куда он клонит, - сказал Ив.
– Всё ясно: он не собирается потеть в своей школе.
– Он собирается потеть только на переменках, - поправил Жора.
– А на уроках пусть потеют другие, бездари, лентяи... Он же будет запросто получать оценки, и лучшие, чем они.
– Это грубо, - сказал я.
– Ещё грубей, чем у Назария. А я уже давно играю во взрослой волейбольной команде. Мне доверяют подачи, и просят набрасывать на сетку.
– Ну, а бить-то тебе поручают?
– запищал Жора.
– Удары тебе доверяют?
– Да, допрыгиваешь ли ты вообще до сетки?
– прогудел Ив.
– Я ещё допрыгну, - пообещал я.
– Обязательно, сами увидите.
– Вот тогда и приходи на базар, - сказал Жора.
– А так, коротышка, твой номер даже и не шестнадцатый: вообще без номера. Слушай, давай по-прямому... Ты своё место знаешь? Вот и хорошо: утри сопли и не обижайся. Держи удар. Смотри, я же не обижаюсь?
– Он не обижается, - подтвердил Ив.
– И я тоже, - сказал я.
– Слушайте, если б вы знали, как вы мне нравитесь!
– А Сандро?
– вскричали они оба: флейта и фагот.
– Это, - сказал я солидно, - дело совсем третье.
– Вот это - дело совсем другое!
– пропищал Жора.
– Дело хорошее, - прогудел Ив.
– Лёгок на помине, - объявил я.
– Санька!
– заорал Жора.
– Этот малый и тебя обозвал дураком! Имеешь право присесть к нам.
– Лучше я откажусь от такого права, - на Сандро был халат без рукавов, - и постою.
– Мы славно тут болтаем, - сообщил Ив.
– Позавидуешь.
– У меня дела, - сказал Сандро.
– Мне ещё ногти стричь.
– У тебя они растут за четверых, - укоризненно сказал Жора.
– А кто у тебя нынче маникюршей?
– Да в том-то и дело, что Катька хандрит, а очередь её. Прислал бы ты кого из своих... государевых людей. Кто-нибудь из ихнего цирка не прочь же на воле подработать, а?
– А вы бы пошли работать в Большой цирк?
– спросил я.
– А говорили: болтаем славно. Ничего себе славно!
– сказал Сандро.
– По такому случаю дай закурить.
– У малыша тяжёлое детство, - объяснил Жора, раскурив и вложив ему в губы папиросу.
– Прямо на части рвёт. Большой базар и Малый, Большой цирк и Малый, большие взрослые и малые
– Поляризация, - применил свои познания я.
– Но ведь и в Москве есть Большой и Малый театр. Отец говорит, в Большом неправильно играют Шуберта, Аве Марию.
– А я что говорю? Конечно, поляризация! Сказать по-прямому - шизуха. Cтарая малая часть и новая большая, два разных города в одном. И такая же у малого семья, две в одной. И какая-то из них неправильная, совсем не так играют Шуберта, как нужно. Я тебе, Сандро, пришлю одну коротконогую, будь спок, она старательная.
– Городишко у них диалектический, - возразил Сандро задумчиво. Папироса так же задумчиво гуляла из угла в угол его рта.
– Вчера на Главной улице Новой части, гуляя и о чём-то задумавшись, может быть как раз и о Шуберте, погиб Главный врач больницы Старой части, а сегодня утром я уже читал в местной газете некролог.
– Погиб от огорчения, что в Новой части неправильно играют Аве Марию? поинтересовался Ив.
– Нет. "Победа" зацепила его ручкой дверцы, когда он готовился перейти улицу, за пуговичную петлю расстёгнутого пальто. Вот как диалектически тут переходят улицы.
– В такую кислую жару, и в пальто?
– удивился Жора.
– Летнее пальто, летнее, - пояснил Сандро.
– Тут ещё ходят летом в соответствующих пальто.
– Называется пыльник, - сообщил я.
– Ваше пальто тоже можно так называть. А погиб доктор Щиголь, он знакомый моей Ба, и, конечно, Ди.
– Разумеется знакомый, - согласился Сандро, - как же иначе. Небось, и жил он в вашем квартале. А пыли у вас в квартале, действительно, многовато.
– Третий дом от нас, - уточнил я, - в начале соседнего квартала.
– Каков объём жизни!
– воскликнул Жора.
– И при этом - каков уют! Два квартала, и всё в них содержится, что ей нужно, жизни. За каким же чёртом доктора понесло в другой город...
– За смертью, - объяснил Сандро.
– Нет, малыш, я бы не пошёл работать в Большой цирк. До него-то кварталов двадцать, если не сорок. И он как раз в той части города, которая неправильна. То есть, в другом городе.
– А мы скоро туда переезжаем...
– с тоской сказал я.
– Горздрав дал матери квартиру. Это её знакомый, к нам его не приглашают. Потому его отчества я не знаю, а фамилия его, наверное, Кругликов.
– Да и не возьмут меня туда, - поторопился Сандро, - моё место в Малом. Зато на Большом базаре.
– И хорошо, что не берут, вас там звали бы просто Колей, - выпалил я и покраснел.
– Фу, ну и подача, - посетовал Ив.
– Гнать его из команды, или пока только оторвать руки?
– спросил Жора.
– Коля - красота и молодость мира, - сказал Сандро.
– Разве я похож на молодость и красоту мира?
– По-моему, да, - ответил я.
– Он твой поклонник, Саня, - пояснил Жора, - а у всех твоих поклонников глаза застит. Малыш рассказывал, что в его семье из-за тебя раскол. У них ведь тоже эта, как её, диалектическая шизуха, то есть, поляризация.