Эмиль XIX века
Шрифт:
Ты видишь, что я беру свою долю въ природ. Слдя по цлымъ часамъ за облаками, я вижу въ нихъ цпи горъ и въ безграничномъ эфир синющіяся поля. Эти картины, висящія въ воздух, я знаю, призраки вызванные моею мыслью, или моими воспоминаніями. Въ одиночеств одна отрада вызывать призраки знакомой мстности и любимыхъ людей. Я люблю видть эти прекрасные сны прошедшаго въ свтломъ пространств, которое открывается надо мной. Я вижу тамъ тебя.
Неужли я дошелъ до галлюцинацій? Это было бы послднимъ наказаніемъ для ума, который боле двадцати лтъ былъ занятъ положительными науками. Я не жалуюсь. Счастливъ тотъ, который въ своемъ пораженіи можетъ найти опору въ сознаніи, что онъ защищалъ правое, честное дло. Я страдаю только отъ мысли, что
6 января 185…
Вчера, между десятымъ и одинадцатымъ часомъ, густой туманъ покрылъ весь берегъ. Здсь обычай въ такомъ случа звонить въ колоколъ. Вс колокола окрестныхъ деревень подняли непрерывный звонъ. Я тотчасъ догадался о томъ, что означалъ этотъ звонъ. Морской берегъ, который тянется отъ подножія скалъ перерзанъ болотами, лужами стоячей воды, зыбучими песками; опасность грозитъ на каждомъ шагу незнакомому съ мстностью путнику. Звонъ колокола долженъ указать ему дорогу къ подошв горы. Вечеромъ я распрашивалъ своего сторожа, семейство котораго живетъ въ деревн, и онъ сказалъ мн, что двое дтей, захваченныхъ приливомъ, были спасены смлыми прибрежными рыбаками, которые сами чуть не погибли спасая ихъ.
Ты видишь, что у меня нашлась сегодня хорошая всть, чтобы записать для тебя.
8 января 185…
Здсь дни идутъ другъ за другомъ и повторяютъ одинъ другой. Жизнь кажется однимъ безконечнымъ днемъ подавляющаго однообразія. Еслибъ еще я могъ знать, что длается за стнами тюрьмы! Если бы я могъ имть всти о теб!
Мн позволяютъ каждый день выходить на часъ или два для прогулки, на высокой площадк тюрьмы. Я употребляю время прогулки на путешествіе… глазами. До сихъ поръ я жилъ въ мстности совершенно мн незнакомой, я походилъ на мертвеца, не сознающаго, куда его бросили. Съ недлю уже я началъ знакомиться съ мстностью. Подъ вліяніемъ инстинкта, который вроятно, тюрьма прививаетъ всмъ заключеннымъ, я стараюсь запомнить видъ окрестностей. Мои глаза постоянно ищутъ новую, ускользнувшую отъ нихъ подробность; мн кажется, я теперь въ состоянія нарисовать на память очертанія береговъ изъденныхъ моремъ, заливовъ, длинныхъ мысовъ, которые тянутся до горизонта, скалъ, которыя поднимаются облитыя солнечнымъ свтомъ или до половины скрыты туманомъ дали. Я также изучилъ въ совершенств планъ тюрьмы, въ которую запертъ; красивыя архитектурныя линіи, укрпленія ея, и военныя и данныя природой, валы и ярусы стнъ опоясывающихъ скалу. Я не обдумываю планъ бгства. Другіе длали попытки бжать — и вс были неудачны. Не говоря уже о солдатахъ и тюремныхъ сторожахъ, отъ бдительности которыхъ ничто не ускользнетъ, насъ стережетъ океанъ съ своими предательскими песками и еще тысячи препятствій. Я изучаю положеніе крпости только для развлеченія. Я бгу изъ своей тюрьмы только мыслью.
10 января 185…
Знаешь ли что длаетъ со мной тюрьма! Она учитъ меня быть свободнымъ человкомъ.
Человкъ безсиленъ поработить человка. Я это все боле и боле чувствую съ каждымъ днемъ. Есть горькая радость въ сознаніи, что мы сильне угнетенія. Гранитныя стны, желзные засовы, часовые не остановятъ мысль, свтъ ея прорвется черезъ вс преграды. Воля заключеннаго борется съ волей того, кто заковалъ его въ этихъ стнахъ; побжденный онъ не сдается, и если на его сторон справедливость, онъ сильне своего побдителя. Чтобы ни длали — мысль неуловима какъ воздухъ. Закуйте члены, но совсть вамъ не достать! Это сознаніе непобдимости моего я даетъ мн великую увренность въ будущемъ. Да! я клянусь всми тюрьмами, клянусь тнью тхъ, которые погибли въ этихъ каменныхъ мшкахъ и желзныхъ клткахъ, право и свобода восторжествуютъ въ мір!
12 января 185…
Я наконецъ нашелъ средство переслать теб это письмо. Ты получишь его черезъ ***, который рискуетъ всмъ,
Твои на всю жизнь.
II
Елена Эразму ***
20 января 185…
Наконецъ я получила твое письмо нашей тайной почтой. Оно успокоила меня. Мн такъ нужно было утшеніе. О! сколько я выстрадала боле мсяца.
Мое здоровье разстроилось. Докторъ, за которымъ я послала посл твоего ареста, очень много распрашивалъ меня; ему пришла безумная мысль. Онъ увряетъ… но нтъ, я уврена, что онъ ошибается.
Во чтобы ни стало, я хочу тебя видть. Еще нтъ и года что мы женаты и уже разлучены, это ужасно! Я не могу боле выносить разлуку. Я вызжаю сегодня изъ Парижа съ разршеніемъ подписаннымъ министромъ юстиціи. Они должны впустить меня въ твою тюрьму. Люди не имютъ права разлучать произволомъ то, что соединила любовь.
Не бойся нашего свиданія. Я ду не для того, чтобы просить теб помилованіе. Какъ мн ни мучительна разлука съ тобой, я уважаю твои убжденія, хотя не вполн понимаю ихъ. Я могу имть слабости жены, но не подлость любовницы. Честь твоя — часть моей любви. Гордый и неподкупный — ты все таки мой, несмотря на то, что стны тюрьмы скрываютъ тебя отъ моихъ глазъ, и сталъ бы мн чужимъ, измнивъ принципамъ и убжденіямъ твоей жизни, даже если бы я могла по прежнему обнять тебя. Сдлавшись твоей женой, я связала себя съ лучшею частью тебя — твоей совстью. Оставайся ей врнымъ, и я клянусь быть для тебя тмъ, чмъ ты для нея, врной до смерти.
Мы скоро увидимся. Я люблю тебя всею печалью моей души.
III
Отъ той же къ тому же,
15 января 185…
Я ничего не сказала теб, а мн нужно было сказать теб такъ много. Вотъ почему я пишу теб.
Было два часа, когда я позвонила вчера у воротъ твоей тюрьмы. Поговоривъ нсколько минутъ съ директоромъ, сторожъ со связкой ключей провелъ меня въ комнату, гд я должна была ожидать тебя. Его тяжелые шаги раздавались по каменнымъ плитамъ. Я дала себ слово быть твердой — и не смогла, несмотря на вс мои усилія. Пустынность стнъ, безмолвіе сводовъ, прерываемое щелканьемъ замковъ, которые отпирались и запирались въ дальнихъ корридорахъ, тяжело налегли на душу. Когда ты пришелъ, я не помнила себя. Радость тебя видть, печаль видть тебя въ тюрьм, все разомъ нахлынуло и потрясло всю меня. Я могла только плакать и кинуться къ теб на шею.
Ты тоже былъ очень блденъ. Ты былъ боленъ? Боже мой, я даже забыла тебя спросить о томъ. Я не въ силахъ была ни о чемъ думать, я не видла ничего, я не могла сказать ни слова. Я чувствовала, что ты со мной.
Знаешь ли, какія мысли мучили меня въ глубин души. Мн казалось — страшныя стны имли глаза и уши. Еслибъ я сдлала малйшее движеніе, взяла бы твою руку, — он увидли бы, еслибъ я теб сказала шопотомъ нсколько словъ — он услыхали бы и передали…
Сторожъ пришелъ напомнить намъ, что время отмченное для нашего свиданія, прошло. Я вздрогнула. Я готова была присягнуть, что часы неврны и я только вошла. О! я готова была отдать и то немногое что имю, свою жизнь, все за лишній часъ съ тобой.
Нужно было разстаться. Убитая, безъ слезъ, безъ голоса, почти безъ сознанія я прошла по плацу вслдъ за сторожемъ, который несъ фонарь. Кажется, ночь тогда уже наступила, я уходила все дале отъ тебя и, несмотря на то, мн казалось, что я на каждомъ шагу слышала, что твой голосъ звалъ меня. Разъ я даже обернулась и увидла передъ собой массивную огромную дверь, которою запирается выходъ въ деревню.
Мой проводникъ хорошо зналъ берегъ и повелъ меня вдоль него къ маленькой деревушк ***, гд я хотла переночевать въ хижин рыбаковъ. Это дорога опасна. Измученная усталостію и тоской, я два раза едва не осталась на пескахъ.