Эмиль XIX века
Шрифт:
Время любви еще не пришло для тебя. Дйствительная любовь возвышаетъ душу, заставляетъ искать добро и требовать отъ себ всего того, чего ты требуешь отъ другаго: любовь — это справедливость сердца. Пока ты не испыталъ это священное чувство, берегись профанировать его имя; иначе ты раскаешься позже въ томъ, что осквернилъ свои уста ложью.
Другое заблужденіе молодости — мысль что романическія приключенія придаютъ любви особенную прелесть. Нтъ, любовь сильна сама собой и можетъ обходиться безъ прикрасъ фантазіи.
Честный крестьянинъ, когда онъ приходитъ вечеромъ отдохнуть посл дневнаго труда и, садясь за свой убогій ужинъ, съ улыбкой смотритъ на жену, которая
Молодость вообще — пора свтлыхъ грезъ. Съ другой стороны, чтеніе очень часто способствуетъ развращенію сердца, но истинная любовь какъ нельзя лучше обойдется безъ романа. Любовь — это все что есть справедливаго и свободнаго въ человческой природ. Горе тому, кто любитъ только мечты: онъ быстро разочаруется въ своемъ идеал, когда настанетъ минута пробужденія. Прежде чмъ заботиться о выбор женщины, ты долженъ завоевать свое мсто въ свт. Все что ты длаешь, чтобы образовать и поднять себя въ собственномъ мнніи, чтобы бороться съ побужденіями близорукаго эгоизма, чтобы достичь человческаго достоинства — все это тмъ боле привлечетъ къ теб ту, которую ты полюбишь позже.
P. S. Я забыла теб сказать, что Лола изучаетъ медицину, для того, чтобы получить докторскую степень отъ Лондонскаго Female medical Society.
IX
Эмиль своему отцу
Гейдельбергъ, 18 январь, 186…
Я оставилъ Боннъ и отправилъ свои книги (т. е. почти все, что я имю) въ Гейдельбергъ.
Нмецкіе университеты организованы такимъ образомъ, что студенты могутъ переходить изъ одного въ другой, не теряя при переход пріобртеннаго ими званія т, е. названія студентовъ перваго, втораго курса и т. д. Эти перемны университетовъ дозволяютъ студентамъ слдить за курсами лучшихъ професоровъ повсмъ отраслямъ знанія. Мн кажется, что я многому научился изъ лекціи этихъ превосходныхъ професоровъ; во съ каждымъ днемъ убждаюсь, что вс ученія и школы въ мір не могутъ замнитъ личный самостоятельный трудъ того, кто ищетъ истину. Дв доктрины возбуждаютъ преніе между умами; эти дв доктрины я встрчаю повсюду, въ наук, въ философіи, въ религіи, въ политик, Первая утверждаетъ, что все въ свт совершается по заране установленному и разъ навсегда предначертанному плану; что формы оргавической жизни неизмнны и передаются отъ одного поколнія другому, сохраняя черти своего первообраза.
Вторая доктрина утверждаетъ, что міръ образовался независимо въ силу собственныхъ законовъ, что органическія и не органическія породы, порожденныя естественнымъ процессомъ, измняются и совершенствуются подъ вліяніемъ законовъ природы.
Если отъ науки я перейду къ исторіи, я нахожу тотъ же антагонизмъ мнній. Для однихъ цивилизація есть дло какого то внчеловческаго фатума; народы не имютъ собственной воли въ выбор своихъ учрежденій; фатумъ опредлилъ извстные образы правленія и нація, отрекающіяся отъ нихъ, неизбжно впадаютъ въ бездну анархіи.
Для другихъ, напротивъ, бытъ человка начался съ дикаго состоянія. Изъ животнаго боле совершенной породы обезьянъ онъ постепенно выработывалъ образъ человческій, постепенно развиваясь занялъ свое мсто въ мір, создалъ свои законы, свой бытъ.
Подобно тому какъ міръ образовался развитіемъ собственныхъ силъ, такъ и родъ человческій развивается и устраивается своими собственными силами.
Еще большій антагонизмъ мнній встртимъ мы, вступивъ въ сферу политики: тутъ каждый судитъ по своему. Изъ этого различія мнній я вывожу слдующее заключеніе: изучая мысли другихъ, я долженъ руководствоваться единственно доказательствами моего разума и моей совсти.
Вотъ правило, которому я ршился слдовать. Не тому ли самому училъ ты меня. Я далекъ отъ заносчивости и самообольщенія. Необходимость собственнаго ршенія, напротивъ, внушаетъ мн большое смиреніе. Каждую минуту я принужденъ сознаваться что я ничего не знаю и что я долженъ вооружиться мужествомъ, разширять мои познанія и постоянно укрплять ихъ доказательствами опыта. Что же касается аргументовъ доктринеровъ, хотя мн кажется, что въ нихъ слышится иногда намекъ на безконечное, но прислушавшись къ нимъ я вижу, что ихъ рчи похожи на т раковинки, которыми забавляются дти, прикладывая ихъ къ уху и воображая, что слышатъ въ нихъ шумъ моря.
Я учусь не для того, чтобы быть ученымъ: все мое самолюбіе ограничивается тмъ, чтобы понимать потребности моего времени и помогать торжеству права и справедливости. Я не могу забыть мою страну. Я не могу оставаться равнодушнымъ къ ея борьб. Родившись заграницей, я нахожу везд Францію: она представляется мн въ побдахъ, которыя она разсяла по всему свту и даже въ своихъ бдствіяхъ, этой тяжкой кар за необузданную гордыню одного человка. Я никогда не видалъ Франціи, но считаю ее своей второю матеріи. Невольная дрожь пробгаетъ по тлу когда я слышу ея имя; когда ее оскорбляютъ, вся кровъ во мн кипитъ и я рвусь отмстить за нее. Меня привлекаетъ не громкая лтопись о ея военныхъ подвигахъ, но исторія ея усилій, жертвъ и героическихъ порывовъ къ свобод. Я люблю ея мыслителей, которые учатъ шутя; я удивляюсь этимъ писателямъ, которые увлекаютъ васъ до страсти — просвщая міръ.
Всмъ сердцемъ я принадлежу ей, и надюсь когда нибудь быть на столько счастливымъ, чтобъ съ гордостью сказать ей: я твой достойный сынъ.
X
Эразмъ къ своему сыну
Лондонъ 15 февр. 186…
Ты обязавъ, май милый Эмиль, выработать себ опредленныя политическія убжденія. Тотъ, кто живя въ обществ, остается чуждымъ борьб интересовъ и форм и образу дйствій правительства, ученіямъ волнующимъ и раздляющимъ вс умы — тотъ чудовищное олицетвореніе ничтожества и рожденъ жить въ сред. дикарей. Впрочемъ и дикари способны принимать горячее участіе въ длахъ своего племени.
Во время оно во Франціи роль народа ограничивалась пассивнымъ повиновеніемъ. Онъ принадлежалъ корон и привилигированнымъ классамъ, подобно тому какъ поле принадлежитъ хозяину. Это ученіе въ наше время въ просвщенныхъ странахъ, признается только немногими приверженцами этой доктрины. Разумъ осудилъ вс эти догматы политическаго мистицизма. Исторія съ своей стороны доказала ихъ несостоятельность.
Эту непогршимую, деспотическую власть, которую въ виду суровыхъ уроковъ опыта не ршаются боле требовать во Франціи для единичныхъ личностей — требуютъ для учрежденій. Едва успетъ установиться какое нибудь правительство, какъ оно во имя верховнаго права народа присвоиваетъ себ право думать и хотть за народъ.