Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Неудивительно, что и эта песня имеет множество совпадений с «Пожарами», несмотря на формальное различие сюжетов: «И небо поделилось с океаном синевой, / Но вызов брошен нам, и шпаги скрещены» (АР-10-146), «И купаемся в солнечных бликах» (АР-10-154) = «И сабли седоков скрестились с солнечным лучом»: «Заказана погода нам Удачею самой» = «Удача впереди…»; «Земля, свобода, исцеление» (АР-10-134) = «…и исцеление больным»; «Благословенны вечные хребты, / Благословен великий океан» = «Светло скакать — врага видать, / И друга тоже — благодать!»; «Нам сам Великий Случай брат…» (АР-10-154) = «Одних — кого сам Случай на поруки…» /5; 518/; «Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза» = «Ветра и кони — и тела, и души / Убитых выносили на себе».
Последний мотив встречается во многих произведениях: «Сколько павших бойцов полегло
Одновременно с «Гимном морю и горам» шла работа над песней «Мы говорим не “штормы”, а “шторма”…», которая также содержит ряд общих мотивов с «Пожарами»: «Пой, ураган, нам злые песни в уши» = «И ветер злой со щек мне сдул румянец» /5; 519/, «Дуй, ветер, вой и пой о недоживших» (АР-10-196); «Под череп проникай и в мысли лезь» = «И спутаны и волосы, и мысли на бегу»; «“Ветра” — не “ветры” — сводят нас с ума» = «А ветер дул и расплетал нам кудри / И распрямлял извилины в мозгу» (заметим, что расплетал кудри ветер и в песне «Штормит весь вечер, и пока…»: «А ветер снова в гребни бьет / И гривы пенные ерошит»); «Но запер шторм ворота на засов» (АР-10-148) = «Пока у райских врат мы сдуру мялись, / Набросили щеколду холуи» /5; 519/; «Мы, как боги, по лунному свету скользим» (АР-10-150) = «И всадник — бог, и конь — пегас» [1511] [1512] ; «До ребер, до шпангоутов продрать себе борта» = «А ветер дул, с костей сдувая мясо / И радуя прохладою скелет»; «К нам в души ветер бьет, сорвав засов» (АР-10-157) = «И ветер бил, как розги, плети, прутья, / Надежней <и> больней хлестал» /5; 518/; «И несемся по солнечным бликам» (АР-10157) = «Несемся мы уже не вскачь и влет» (АР-10-198).
1511
Добра! 2012. С. 256.
1512
Эта датировка убедительно обоснована в следующей публикации: Яковлев В. Донецкие песни Высоцкого // В поисках Высоцкого. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2016. № 24 (июль). С. 60 — 64. Традиционная датировка песни — 1978 год. Другое дело, что работа над ней продолжалась и в 1978-м, когда появилась ее окончательная редакция.
Продолжая разговор о «Пожарах», обратим внимание на необычность сюжета песни, в которой разворачивается битва из области «фантастического реализма», а действующими лицами становятся даже Время и Судьба. Сам же образ пожаров символизирует катастрофическую ситуацию в стране. Вспомним знаменитую гамлетовскую формулу «век расшатался» и сопутствующий мотив «искривленности» советского общества. В песне это выглядит так: «Навылет Время ранено, досталось и Судьбе». Кроме того, образу пожаров сродни образ шторма: «Был шторм, канаты рвали кожу с рук» /2; 219/ = «Лохмотьями с ладоней лезла шкура» /5; 518/.
Особый интерес представляют параллели между «Пожарами» и песней «Мы вращаем Землю» (1972), в которой также описываются события планетарного масштаба: «От границы мы Землю вертели назад» = Пожары над Землею — нету выше и страшней» (АР-10-198); «Мы на Запад бежим, это значит — вперед» (АР-6-28) = «А мы летели вскачь, они за нами — влет. <…> И спутаны и волосы, и мысли на бегу»; «Этот глупый свинец всех ли сразу найдет?» = «Помешанная на крови слепая пуля-дура…»; «Ноги стерты и светят костями» (АР-6-24), «До костей мы колени сдираем» (АР-6-26) = «А ветер дул, с костей сдувая мясо / И радуя прохладою скелет»; «Животом по грязи, дышим смрадом болот» = «Шипит и испаряется, чадит гнилая прелость» /5; 519/. А единственное изменение мотива связано с погибшими воинами: «Как прикрытье используем павших» — «Убитых выносили на себе».
Заметим еще, что мотив бегства, представленный в «Пожарах»: «Ни бегство от огня, ни страх погони ни при
Другая параллель между этими песнями: «Храп да топот, да лязг, да лихой перепляс» = «И кто кого азартней перепляса, / И кто скорее — в этой скачке опоздавших нет». Последний мотив, в свою очередь, восходит к «Утренней гимнастике»: «Первых нет и отстающих» (здесь — «бег на месте», а в «Пожарах» — «скачка», как и в «Странных скачках»: «Выйдут все в передние — / Задние и средние, / Даже предпоследние / Перейдут в передние…»/4; 104/).
Всё это свидетельствует о личностном подтексте упомянутых произведений.
***
В 1977 году Высоцкий создает также первоначальную редакцию второй серии «Охоты на волков» — «Конец охоты на волков»13^ (другое название — «Охота с вертолетов»), которую мы совсем недавно сопоставляли с «Пожарами».
Лирический герой здесь представлен двояко: как объект повествования, когда о нем говорится в третьем лице, и как субъект повествования, когда герой говорит непосредственно от своего лица (хотя и прикрывается маской волка).
Рассмотрим сначала первый образ: «Мы легли на живот и убрали клыки. / Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки, / Чуял волчие ямы подушками лап, / Тот, кого даже пуля догнать не могла б, — / Тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб».
Доказать, что тот — это лирический герой, не составляет труда. Во-первых, строка «Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки» в черновике имеет вид: «Я был первым, который ушел за флажки / И всю стаю увел за собою» (АР-3-22, 30). Здесь лирический герой сам ведет речь, а в основной редакции о нем говорится в третьем лице (причем на одной из фонограмм присутствует знакомое нам совмещение двух ракурсов: «Даже я, даже тот, кто нырял под флажки» [1513] [1514] [1515] ). И если про «того, кто нырял под флажки» сказано: «Тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб», — то в черновиках эту же мысль повторит сам герой: «Я горячим от страха своим животом / Припадаю к снегам» (АР-3-24) (а «припадает к снегам» и «гот, кто нырял под флажки»: «Тоже к снегу припал и притих, и ослаб»В21, - что опять же говорит об их тождестве). Кроме того, мотив ухода за флажки встречался и в «Охоте на волков», причем от первого лица: «Я из повиновения вышел / За флажки — жажда жизни сильней!».
1513
Москва, МГУ, июнь 1979.
1514
Москва, у В. Туманова, ноябрь 1978.
1515
Добра! 2012. С. 266.
Что же касается оппозиции я — власть в «Конце охоты», то она проявляется во второй половине текста, и сразу — на прямооценочном уровне: «Я мечусь на глазах полупьяных стрелков / И скликаю заблудшие души волков» (обратим внимание на изменение мотива по сравнению с «Охотой на волков»: «Не на равных играют с волками / Егеря, но не дрогнет рука» —» «И рука не тверда у похмельных стрелков»1^).
Лирический герой — вожак стаи — остается один на один со стрелками, в отчаянии чувствуя, что не в силах что-либо изменить: «Что могу я один? Ничего не могу!» (однако в песне «Мне судьба — до последней черты, до креста…» эта мысль примет несколько иную форму: «.. И что был не один, кто один против ста»).
Охота закончилась, и лирический герой — единственный выживший волк — остается жить среди псов, то есть среди тех, кто его травил: «Я живу, но теперь окружают меня / Звери, волчьих не знавшие кличей. / Это псы — отдаленная наша родня, / Мы их раньше считали добычей» /5; 213/ (сравним с более ранним стихотворением «Наши помехи — эпохе под стать…», 1972: «Но у людей в окруженье собак / Жизнь, прямо скажем, собачья»; С4Т-2-169). Однако он по-прежнему непримирим к своим гонителям: «Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу, / Обнажаю гнилые осколки».