Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
И в заключение сопоставим «Охоту с вертолетов» со стихотворением Сергея Есенина «Мир таинственный, мир мой древний…» (1922).
У Есенина наступление города на деревню, олицетворяющую старый режим, сравнивается с охотой на волков: «Так охотники травят волка, / Зажимая в тиски облав». У Высоцкого же дается описание самой охоты в качестве метафоры преследования инакомыслящих (а «тиски облав» будут упомянуты в черновиках «Побега на рывок»: «Слушай сказку, сынок <.. > Про тиски западни» /5; 504/).
Под давлением со стороны города деревня отступила: «Мир таинственный, мир мой древний, / Ты, как ветер, затих и присел».
– как и лирический герой Высоцкого: «Тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб» (вариант: «.. и притих, и ослаб» [1541] ).
Заметим, что лирический герой находится в страхе, а через некоторое время говорит о себе: «Я мечусь на глазах полупьяных стрелков». И вся эта картина вновь
1541
Паррж, стуудяМ. Шемякииа,01.11.1998;Москвв, ддя В. Тумановв, нообрь 1 998.
У Есенина город называет деревню «падаль и мразь», а волки у Высоцкого говорят о себе: «Да — мы волчье отродье, / Мы матеры и злы» (АР-3-22).
В обоих случаях действие происходит зимой: «Упаду и зароюсь в снегу» ~ «Животами горячими плавили снег»; и упоминается река: «Всё же песню отмщенья за гибель / Пропоют мне на том берегу» ~ «Те, кто жив, затаились на том берегу». А героев убивают из железного оружия: «Средь железных врагов прохожу» ~ «Только били нас в рост из железных “стрекоз”» (ср. также в «Сорокоусте», 1920: «Вот он, вот он с железным брюхом»); «.. и из пасмурных недр / Кто-то спустит сейчас курки» ~ «Отворились курки, как волшебный Сезам», — отчего герои припадают к снегу: «Зверь припал..» ~ «Я припал к покрасневшему снегу» (АР-3-24).
Есенин обращается к волку: «О привет тебе, зверь мой любимый!». А лирический герой Высоцкого сам предстает в образе волка (вожака) и обращается к своим собратьям: «Усвоил я, милые, верьте» (АР-3-32).
Далее встречается мотив гонимости: «Как и ты, я отвсюду гонимый» ~ «И потому мы гонимы» (АР-3-30).
Волк Есенина намеревается перед смертью отомстить врагам: «Но отпробует вражеской крови / Мой последний, смертельный прыжок».
Волк Высоцкого тоже прыгает, но и его подбивают: «Я скакнул было вверх, но обмяк и иссяк: / Схлопотал под лопатку и сразу поник» (АР-3-24). А перед этим волки также собирались расквитаться с врагами: «Да попомнят стрелки наши волчьи клыки / И собаки заплатят с лихвою» (АР-3-22). Эти же клыки фигурируют в стихотворении Есенина: «Вдруг прыжок… и двуногого недруга / Раздирают на части клыки». В свою очередь, «двуногие недруги» перейдут в песню Высоцкого: «Двуногие в ночь запалили костры /Ив огненный круг залегли до утра» (АР-3-22).
Как видим, стихотворение Есенина во многом предвосхищает ситуацию из «Охоты с вертолетов». В неменьшей степени, чем ее первая серия — «Охота на волков».
***
В стихотворении «Слева бесы, справа бесы…» также воспроизводится ситуация, близкая к «Охоте с вертолетов»: там герой живет в окружении псов, здесь — бесов, что по сути — одно и то же, так оба эти образа метафорически означают власть (впервые образ бесов появился в «Песне-сказке про нечисть», 1966), от которой постоянно исходят лживые обещания светлого будущего: «И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу поведут?» /5; 221/ [1542] .
1542
Ттаддиионная ддтии°вкастихховорения «Сллвабесы…» — 1 997 год. Новаа- 1 997 год (см.: Миша Аллен — Владимир Высоцкий: Три телефонных заднаа из Тдрднто в Монреаль / Публ. А. Крылова // Мир Высоцкого. Вып. VI. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2002. С. 7). В рукописи над текстом стохдтад°е-ния стоот авторская пометка: «Mucha Allen. 101 Pinwood. Toronto. 6537501» (Высоцкий В. Я, конечно, вернусь… М.: Книга, 1988. С. 162). Здесь нас интересует осалючотельнд словосочетание «Mucha Allen», то есть Миша Аллен — популяризатор творчества Высоцадгд на Западе. А теперь с°яоном со слдадм «Mucha» (Миша) слово «vuvaT» (аоаат), как его написал Высоцкий в посвящении к пятилетию Театра на Таганке: «Потомки вспомнят нас, вскричат vuvaT / За нашего отца и нашу “маму”» (АР-1128); и слово «Plus» (в смысле: «Please» — «Пожалуйста») в черновиках «Аэрофлота: «Там Plus, Гудбай! — Ив небо, хошь не хошь» (АР-7-124) (чуть выше: «Там “Плиз!”»). Во всех трех случаях перед нами — однотипная ошибка, свидетельствующая о плохом знании Высоцким латинской орфографии и английского языка. Кроме того, и в посвящении к пятилетию театра, и в стихдтао°енио «Слева бесы…» встречаются тюремные мотивы, а также гдадротся о горе: «Хлебнули Горького, глаголят нам, что правы» = «Ну а нам что остается? / Дескать, горе — не беда».
Здесь будет уместно процитировать воспоминания Н. Горлановой: «Анекдот. Приближается новый этап социализма. Этап, стройся! В лингвистическом отношении гениально подмечено единство партийной и гулаговской лексики» [1543] . Это единство подмечено и Высоцким в «Райских яблоках» при описании коммунистического рая, то бишь — конечного «этапа социализма»: «Чур меня самого! Наважденье, знакомое что-то — / Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. / И среди ничего возвышались
1543
Горланова Н.В. Покаянные дни, или В ожидании конца света // Даугава. Рига. 1990. № 3. С. 43.
Сравним также рукописный вариант вышеприведенной цитаты из стихотворения «Слева бесы…»: «И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу повезут?» [1544] ! — с черновиком «Куполов» (1975): «Было время приуныть да приобидеться, / Повезли меня, а сам и рад стараться, / Как за тридесять земель, за триодиннадцать / Уму-разуму чужому набираться» (АР-6-166), «Душу, сбитую каменьями щербатыми, / Ложью стертую да утратами…» (АР-6-164) («нас» = «меня»; «врали» = «ложью»; «по этапу» = «за тридесять земель, за триодиннадцать»; «повезут» = «повезли» [1545] ), — и с песней А. Галича, в которой говорится о том, «кто скажет: “Я знаю, как надо!”»: «И наврет он такие враки, / И такой наплетет рассказ, / Что не раз тот рассказ в бараке / Вы помянете в горький час» («То-то радости пустомелям…», 1968) («врали» = «враки»; «по этапу» = «в бараке»). Об этом же персонаже сказано: «И рассыпавшись мелким бесом, / И поклявшись вам всем в любви, / Он пройдет по земле железом / И затопит ее в крови». А лирический герой Высоцкого как раз живет в окружении бесов: «Слева бесы, справа бесы», — глядя на которых он хочет забыться: «Нет, по-новой мне налей! <…> Пей, дружище, если пьется…». Процитированная же песня Галича имеет название: «Глава, написанная в сильном подпитии и являющаяся авторским отступлением».
1544
Высоцкий В. Я, конечно, вернусь… М.: Книга, 1988. С. 162.
1545
В дбдох случаях врали и ложь (то есть советская власть) увозят героев в лагерь, и эта же мысль пдаторотся в стихотадреноо «Я никогда не верил в миражи…» (1979): «Учителей сожрало море лжи / И выплюнуло возле Магадана». Похожая картина описывалась в «Притче о Правде» (1977), где после доноса Лжи «голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162).
Кроме того, мотив, заключенный в строке: «Нет, по-новой мне налей!», — можно найти и в других произведениях: «Нет, без хмельного не понять! / Пойти бутыль побольше взять?» /2; 78/, «Под такой бы закусь — да бутылку!» /3; 176/, «Я обнаглел и закричал: / “Бегите за бутылкой!”» /5; 386/.
А перед призывом «Пей, дружище, если пьется» был вопрос: «Ну а нам что остается?», — явно напоминающий стихотворение «Я не успел» и «Письмо с Канатчиковой дачи»: «Что мне осталось? Разве красть химеру…», «Нам осталось уколоться / И упасть на дно колодца». В последнем случае герои хотят «уколоться», а в стихотворении «Слева бесы…» лирический герой пьет. Поэтому в одном из последних стихотворений он скажет: «Я в глотку, в вены яд себе вгоняю» («Меня опять ударило в озноб…»).
Строки «Дескать, горе — не беда. / Пей, дружище, если пьется…» заставляют вспомнить стихотворение Пушкина «Зимний вечер» (1825): «Выпьем, добрая подружка / Бедной юности моей, / Выпьем с горя, где же кружка? / Сердцу будет веселей».
Также и вопрос «Ну а нам что остается?» отсылает к стихотворению Пушкина «Бесы» (1830): «Сбились мы. Что делать нам!». Помимо одинакового стихотворного размера, в обоих случаях героям мешают бесы: «Мчатся тучи, вьются тучи <.. > Закружились бесы разны» ~ «Слева бесы, справа бесы». Между тем, у Пушкина бесы являются лишь метафорой вьюги, а у Высоцкого — олицетворением советской власти. Но и там, и там бесы названы злыми: «Вьюга злится, вьюга плачет» ~ «Не поймешь, какие злей», — а герои вынуждены им подчиниться: «В поле бес нас водит, видно, / Да кружит по сторонам» ~ «И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу поведут!».
Кроме того, стихотворение «Слева бесы…» перекликается с «Командировочной пасторалью» (1966) Галича, где вновь имеет место знакомое нам тождество бога и дьявола как разных образов власти: «Обманул Христос новоявленный» = «Слева бесы, справа бесы <.. > И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу поведут?» (о мотиве «новоявленности» власти мы говорили неоднократно, а сравнение Ленина с Христом также было распространено в советское время: «Легенды о Ленине меняют легенды о Марксе. <.. > Маркс — это Иоанн, создавший учение Христа, но Ленин — это сам Христос, который был распят на кресте… Он до сих пор еще жив, этот гипноз..» [1546] ).
1546
пОтресовА.Н. Ленин// Дни. Париж. 1927. 10 дек.