Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Он наутро пришел — с ним собака -
И мангуста упрятал в мешок, — А мангуст отбивался и плакал, И кричал: «Я — полезный зверек!».
Можно предположить, что в образе этого мангуста поэт вывел самого себя, поскольку данная ситуация является зеркальным отображением его жизни. Например, два года спустя — в ответ на очередную статью, направленную против него [1521] , - он пишет письма в Отдел культуры МГК КПСС и в ЦК КПСС. В частности, последнее письмо, адресованное секретарю ЦК Демичеву, заканчивалось так: «Ваша помощь даст мне возможность приносить значительно больше пользы нашему обществу» /6; 411/. А восходит данный мотив к песне «Передо мной любой факир — ну, просто карлик!» (1964). Здесь главный герой ожидает смертный приговор, но мечтает съездить в Монте-Карло, обыграть все тамошние казино и «всю валюту сдать в советский банк», надеясь, что за это его помилуют: «…пользу нашему родному государству / Наверняка я этим принесу!» («мне…
1521
Шлифер М. Частным порядком // Советская культура. 1973. 30 марта.
А смысл вышеприведенной строфы из «Песенки про мангустов» сводится к следующему: власть собирается уничтожить поэта, но он сопротивляется, просит ее не делать этого и говорит, что сможет еще принести пользу.
Наблюдается развитие еще одного мотива — из черновиков песни «Серебряные струны»: «Отбивался я, кричал: “Сволочи! Паскуды!”» /1; 358/. В «Песенке про манн-густов» это выглядит несколько иначе: «А мангуст отбивался и плакал, / И кричал: “Я — полезный зверек!”».
Продолжим анализ этой песни: «Но зверьков в переломах и ранах / Всё швыряли в мешок, как грибы, — / Одуревших от боли в капканах, / Ну и от поворота судьбы. / И гадали они: “В чем же дело, / Почему нас несут на убой?” / И сказал им мангуст престарелый / С перебитой передней ногой: / “<…> Это вовсе не дивное диво: / Было плохо — позвали, но вдруг / Оказалось, что слишком ретиво / Истребляли мангусты гадюк. / Вот за это нам вышла награда / От расчетливых, умных людей. [1522] / Видно, люди не могут без яда — / Ну а значит, не могут без змей…”» /3; 128 — 129/.
1522
Эти же умные люди буддт упоомнуты в «Конце охоты нн волккв»: «Этт ввщдмал уммны чуддк-человек» (Добра! 2012. С. 265), «Ах, люди, как люди, премудры, хитры» (АР-3-26), — и в стихотворении 1979 года: «Мы бдительны — мы тайн не разболтаем: / Они в надежных, жилистых руках. / К тому же этих тайн мы не знаем — / Мы умникам секреты доверяем, / А мы, даст бог, походим в дураках» /5; 240/. А в ранней редакции «Палача» лирический герой скажет: «Мы попели с мудрейшим из всех палачей» (АР-16-192).
Есть все основания говорить и об автобиографичности «престарелого мангуста».
Во-первых, он является таким же «авторитетом» для остальных мангустов, как и вожак стаи в «Конце охоты на волков» (вспомним заодно знакомый мотив «доминирования» лирического героя: «А покуда я на поле доминирую…» /2; 541/, «Они — внизу, я — вышел в вожаки» /5; 341/ и др.).
Во-вторых, обращает на себя внимание эпитет престарелый, которым наделен мангуст, что свидетельствует о его умудренности горьким жизненным опытом. Данный мотив также распространен в творчестве Высоцкого применительно к его лирическому герою и другим авторским двойникам: «Номер третий — убелен и умудрен, — / Он всегда — второй надежный эшелон» /4; 216/, «И отправляют нас, седых, / На отдых, то есть — бьют под дых» /5; 246/, «Я просто-напросто от страха поседел» /4; 321/, «Стал от ужаса седым звонарь» /3; 191/, «Он залез в свою бочку с торца, / Жутко умный, седой и лохматый» /5; 149/, «Как вдруг прибежали седые волхвы <…> “Напился, старик, — так пойди похмелись…”» /2; 17/, «Я шел домой под утро, как старик» /3; 126/, «А в тридцать семь не кровь — да что там кровь! — и седина / Испачкала виски не так обильно» /3; 40/, «Дак откуда у меня хмурое надбровье? / От каких таких причин белые вихры1?» /5; 126/, «И ветер злой со щек мне сдул румянец / И обесцветил волосы мои» /5; 519/, «Наверно, старею? / Пойду к палачу — / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу» /5; 427/, «И сейчас мне — восемьдесят лет» /1; 101/.
И, в-третьих, — мотив душевной измученности героя, представленный в виде физической искалеченности («с перебитой передней ногой»), — как следствие пыток, которым он был подвергнут. Сравним
С образом престарелого мангуста связана еще одна примечательная перекличка между «Песенкой про мангустов» и «Балладой о короткой шее» (1973), в которой также говорится о репрессиях и используется похожий прием: «Рассказал им мангуст престарелый / С перебитой передней ногой» (АР-4-136) = «…И открыта шея для петли. / И любая подлая ехидна / Сосчитает позвонки на ней. <.. > Вот какую притчу о Востоке / Рассказал мне старый аксакал. / “Даже сказки здесь — и те жестоки”, - / Думал я и шею измерял» /4; 127/.
Отметим заодно и другие сходства: «Почему нас несут на убой?» = «Сам себя готовишь на убой»; «Из капкана — в мешок, — в чем же дело?» (АР-4-136) = «И открыта шея для петли. <.. > И на шею ляжет пятерня».
В первой песне мангусты подводят итог: «Вот за это нам вышла награда / От расчетливых, умных людей» (АР-4-132). Поэтому и в балладе — уже от лица самого автора — будет сказано, что «недальновидно / Жить с открытой шеей меж людей».
А концовка «Песенки про мангустов»: «И снова: “Змеи, змеи кругом — будь им пусто!” — / Человек в исступленье кричал / И позвал на подмогу… / Ну, и так далее — как “Сказка про белого бычка”» (эта же сказка упоминалась в балладе: «Даже сказки здесь — и те жестоки»), — говорит о цикличности сюжета и его повторяемости в советскую эпоху: мангусты, уже забывшие об охоте на них самих, в очередной раз слыша призыв власти уничтожить змей, с готовностью откликаются на него. Объектом авторской сатиры является беспамятство людей, нежелание помнить о прошлых трагедиях. Именно против этого выступает поэт и в «Побеге на рывок»: «…Что надо, надо сыпать соль на раны: / Чтоб лучше помнить — пусть они болят!».
***
Помимо «Песенки про мангустов», наблюдаются сходства между «Концом охоты на волков» и «Горизонтом» (1971): «Я знаю — мне не раз в колеса палки ткнут» [1523] [1524] (АР-3-112) = «Мы знаем — не детская будет игра» (АР-3-23); «Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут <.. > Завинчивают гайки. Побыстрее! — / Не то поднимут трос, как раз где шея» = «И потеха пошла в две руки, в две руки. <.. > К лесу — там хоть немногих из вас сберегу! / Живо, волки, — труднее убить на бегу!»ш1 («бег» = «на бегу»; «с ухмылкой» = «потеха»; «побыстрее» = «живо»).
1523
Ср. этот мотив у Маяковского: «Когда, убоясь футуристической рыси, / В колёса вставляли палки нам…» (посвящение Б.Ф. Малкину, 17.08.1921; цит. по: Литературное наследство. Т. 65. Ч. 1. Новое о Маяковском. М.: Изд-во АН СССР, 1958. С. 186).
1524
Москва, запись в домашней студии Алексея Зубова, ноябрь 1978.
В ранней песне власти пытаются «пресечь бег» лирического героя, а в поздней — убить, причем используют для этого одинаковые средства: «Но из кустов стреляют по колесам» = «Появились стрелки, на помине легки». А лирический герой в «Горизонте» и волки в «Конце охоты» действуют на запредельной скорости: «Я прибавляю газ до исступленья» (АР-3-112) = «…Сумасшедшему волчьему бегу» (АР-3-24); «И плавится асфальт, протекторы кипят» = «Животами горячими плавили снег».
Помимо того, безвыходность ситуации, в которой оказались волки, имеет своим источником стихотворение «В лабиринте» (1972): «Здесь, в лабиринте, / Мечутся люди. / Всё помешалось — / Жертвы и судьи. / Каждый — как волк: / Ни у кого / выхода нет!» (АР-2-32) = «…И смирились, решив: всё равно не уйдем! <…> Я мечусь на глазах полупьяных стрелков / И скликаю заблудшие души волков» («мечутся люди» = «я мечусь»; «как волк» = «волков»; «ни у кого выхода нет!» = «все равно не уйдем!»).
Людей убивает Бык Минотавр, а волков уничтожают стрелки: «Злой Минотавр в этой стране / Всех убивал» /3; 15^4/ = «Новое дело — нас убивают» (АР-3-30).