Эскамбрай
Шрифт:
"Сеньор капитан!
Думаю, вам известно уже, что сеньориты Бланка и Перфекта, дочери почтенного сеньора губернатора, вместе с их слугами и гувернанткой с нынешнего утра находятся в моих руках и в настоящий момент пребывают в безопасном месте. Они будут возвращены целыми и невредимыми при условии, что Факундо Лопес, схваченный вашими жандармами позавчера утром, целым и невредимым вернется в ему известную пещеру. Если Факундо умрет, сеньоритам тоже не поздоровится. Вы можете при желании устроить поиски, но уверяю, что это пустая трата времени и терпения господина губернатора и его супруги. Дайте Грому лошадь и отпустите желательно сегодня же вечером. Ему потребуются сутки, чтобы добраться до условленного
С уважением Кассандра Митчелл де Лопес".
Вот такое письмо. Теперь следовало его доставить. Конечно, мы с Пипо убрались подальше от того места, где оставили карету. Мне в город идти было нельзя. Переполоха не было еще заметно на большой дороге, но в городе он поднялся уже.
На обратной стороне листка я приписала:
"Податель этого письма также должен быть отпущен восвояси, иначе наш договор не будет считаться действительным".
Идти должен был Пипо. У него тоже была в кармане фальшивая записка. Но я была уверена, что она не потребуется. Тем более во время всеобщей тревоги вряд ли обратят внимание на чернокожего чертенка в одних холщовых штанах и босого (ему шел восьмой год, но он казался старше: крупный рос парень, по родительской породе). А в случае чего приписка в письме обеспечивала его безопасность.
Еще у него в кармане бренчало с пяток серебряных монет, - на всякий случай.
Что он заблудится - этого я боялась меньше всего. Чувство направления у него было природное, как и у его отца, а географические подробности ложились в курчавую головенку, словно на бумагу. Мне самой потребовались годы скитаний, чтобы научиться безошибочно определять румбы, - и то по точности с ним сравниться я не могла.
Я вывела его к боковой дороге там, где дома ближе всего подходили к зарослям, переходившим в придорожные кусты, и, спрятавшись, смотрела, как он мчится вприпрыжку, взбивая накаленную солнцем пыль. Потом стала ждать.
Не знаю ничего труднее ожидания. Говорят: ждать и догонять - хуже не бывать. Врут бессовестно. Догонять куда легче. А вот ждать, сидеть смирно и не двигаться - кто не пробовал, тот не знает, сколько всего лезет в голову, когда сидишь вот так на пригорке, непролазно заросшем дурниной, - кошехвостник пополам с ядовитой крапивой, и смотришь неотрывно на первые развалюхи-домишки, что лепятся на окраине: не мелькнет ли там маленькая черная фигурка. Парнишка никогда не был в городе, не видел домов, многолюдья, такого количества белых. Не растерялся ли он, не закружилась ли голова, не сцапал ли его какой-нибудь альгвасил? Альгвасил - это еще ничего; отведет его к начальству, а если какой-нибудь прохвост, которому плевать на губернаторских дочек и на жандармерию... Я гнала от себя эти мысли. Я знала, что если дрожать и сомневаться, можно сделать хуже для того, кого ты ждешь. Надо думать по-другому. Во-первых, все ему было рассказано, и он толком все понял: по этой улице, узкой, пыльной и немощеной, пройти до тех пор, пока ее не пересечет другая, пошире, вымощенная булыжником. Свернуть по ней налево и пройти тысячу шагов. Там площадь, и по левую же руку - двухэтажное красное здание с коновязью и большим каретным двором. Отдать письмо любому встречному черному слуге и дуть что есть силы обратно.
И это было не так-то просто для лесного мальчишки. Но меня, так же как и Идаха, наверняка приметили еще утром, - у приказчиков лавок хороший глаз, их давно уже расспросили обо всем. Как ни крути - идти больше некому. А мой парнишка не из тех, что теряют голову. Он может попасть куда-нибудь, если испугается. Но он не испугается.
Сын без особого труда нашел нужное здание. Около него - пусто. Ни лошадей у коновязи, ни синемундирников. Один негр сгребал метлой в кучу конские яблоки.
– Эй, приятель, - спросил его сын, - сеньор капитан Суарес здесь?
– А на что он тебе, чертенок?
– осведомился дворник.
– У меня к нему дело, - отвечал парень.
– Письмо для него.
– Ишь ты! От кого, интересно?
– Так, одна сеньора просила передать. Видишь, - он достал из кармана монетку и покрутил ею, - что мне за это дали!
– Ну, так готовься отдать деньги назад. Никого нет в конторе. Все ищут губернаторских дочек.
– Как это?
– сделал изумленный вид маленький хитрец и, глазом не моргнув, выслушал рассказ о том, что "ихняя карета как сквозь землю провалилась, и видели двух чужих негров, которые садились в нее". А потом, помня о своем деле, предложил негру два реала из своих пяти, чтобы письмо положили на стол сеньору капитану, - "я, мол, так и скажу сеньоре - отдал надежному человеку!"
И, отдав письмо, подрал что есть духу обратно - как я велела и еще прытче.
И еще что заметил мой глазастый сынок:
– Никого из стражи на улицах! Как провалились все.
– Сынок, они ищут нас.
– Пусть ищут, - небрежно бросил тот, - Эва!
Это он, конечно, зря. Нам еще предстояло идти пешком пятнадцать миль до финки Марты - неблизкий и небезопасный путь. За Каники и пленных я не волновалась. У них было время и возможность прятать следы.
Уже в темноте, порядком покружив, добрались до места. Толстуха облегченно вздохнула, впустив нас ночевать в конюшню. Негритянка принесла поесть - кусок не лез в горло. Опять я была в проклятом ожидании. Сын тоже - не меньше моего. Но крепился и лишь один раз спросил:
– Скажи, точно Гром оттуда выберется?
– Я надеюсь, сынок. По крайней мере, мы сделали все, что могли - все мы.
Помолчал еще немного и спросил опять:
– А может, он уже едет в пещеру?
– Может быть. Может, даже и едет.
Он еще не ехал. Он как раз в это время разговаривал с Федерико Суаресом.
Капитан жандармов едва успел приехать в контору - уже в полной темноте. Он сам ищейкой метался по городу и окрестностям в поисках пропавших сеньорит. Он нашел карету далеко за городом, он пустил собак по следу. След ушел в реку Сагуа-ла-Гранде, а река ушла под землю.
Собаки обрыскали оба берега - без пользы. И вот капитан, едва живой от усталости, уже догадавшись, что это может означать, возвращается в канцелярию, а тут его ждет письмо на столе.
Капитан просто остервенился. Он велел позвать дворника, и тот, в простоте душевной, доложил: да, приходил мальчишка, и говорил, что какая-то дама велела передать.
– Шерше ля фам, - сказал капитан. И, внутренне успокоившись, стал расспрашивать, что это за мальчишка. Ну, отвечал негр, лет восемь-девять, шустрый такой, очень черный, кажется, лукуми.