Эскамбрай
Шрифт:
Факундо вернули нож и арбалет со стрелами. Дон Федерико долго и с интересом вертел в руках оружие.
– Хотел бы я знать, откуда у вас игрушки эти. Но все равно ведь не скажешь?
– Почему нет? Собственноручная работа Каники.
Капитан гладил полированное дерево ложа.
– Каналья, какой мастер! Право, жаль. Он что, и с железом умеет обращаться?
– Нет, это делал один беглый лукуми, кузнец.
– У вас что, и кузница есть?
– Так, на африканский манер: камень вместо наковальни и каменные молотки. Он перековал на наконечники
– Пожалуй, даже символично, - ядовито заметил капитан.
– А что, до идеи он сам додумался?
– Да не совсем. Он как-то раз притащил нам в лагерь книгу, где эта штука была нарисована и все написано, как делать.
Тут капитан выругался так, что где-то во дворах петухи заголосили не ко времени.
– Будь я проклят, если хоть в одной шайке симарронов есть подряд трое таких грамотеев! Нет, это что-то из ряда вон выходящее. Будь я проклят!
Факундо дали старую клячу, дрогнувшую под его весом. Дон Федерико Суарес провожал пленника за город мимо жандармских постов. Доехали до того места, где днем стояла брошенная карета.
– Дальше я, пожалуй, поеду один, - сказал Факундо, останавливая лошадь.
– Не так уж плохо я себя чувствую: лесной воздух мне очень полезен.
– Надо думать!
– съязвил его сопровождающий.
– Хотя я с удовольствием прогулялся бы дальше. Я бы хотел повидать Кассандру. У меня есть что сказать ей, несмотря ни на что. Если вам надоело бродяжить... Словом, мое предложение остается в силе, и я даже не требую головы Каники. Если вас с ним не будет, он не долго сможет гулять один. Подумайте!
– Я ей скажу, - невозмутимо ответил Гром.
– Она сама меня найдет, если посчитает нужным. Меня разыскать легче, чем вас, я не прячусь.
– Что делать, сеньор, - отвечал Факундо, - работа у нас теперь такая.
– Так! А теперь слушай меня внимательно. То, что я тебе сказал - это между нами. Но дружба дружбой, а служба службой. Службой я очень дорожу. Потому предупреждаю: теперь, кто бы из вас ни попался, будет казнен немедленно. Больше вам подобного фокуса проделать не удастся.
– Ну, тогда в отместку кто-нибудь будет украден или убит, - возразил Факундо.
– Это уже другое дело. Я вас предупредил, и я умываю руки. Если Сандра захочет меня видеть, пусть напишет письмо с указанием, где ее найти. Все! Прощай.
Он повернул коня и дал шпоры. Скоро затих в ночи стук копыт, и Факундо направил свою клячу в сторону реки. Путь предстоял еще не близкий.
А мы в это время находились в томлении ожидания. Ни свет ни заря Марта запрягла одноколку и поехала в город. Вернулась быстро.
– Его отпустили, - сообщила она, зайдя в конюшню, где коротали время мы с сыном.
– Слежки не было. Капитан Суарес сам проводил его мили четыре и вернулся. Собак по следу пустили утром, но след потерялся у реки. Если к завтрашнему вечеру девчонки вернутся в город - значит, дело выгорело.
Судите сами: могло ли у меня хватить терпения дожидаться еще сутки с лишним? Мы с сыном оседлали лошадей, задами выбрались
Он не намного нас опередил, Факундо: кляча еле шла и норовила попастись на каждом шагу, а он, хоть и хорохорился, но был еле жив, - избит, искусан собаками, потерял много крови. Он на одном упорстве держался, пока не добрался до пещер. Свистнул условным свистом, дождался ответного сигнала и, представьте себе только, что детина в семь без малого футов роста падает в обморок, мешком свалившись в холодную бегущую воду, - и захлебнулся бы в месте, где по колено курице, да вовремя подоспели друзья. Когда мы приехали, он успел уже отдышаться.
Заложников сторожил Серый - в одном из ответвлений пещеры, в сухом, но непроглядно темном тупике. Перепугались они до смерти - имею в виду девиц; а так ничего. Гувернантка, не переставая, то читала молитвы, то пела псалмы, кучер опух ото сна, а горничная все пыталась заговорить и крутила задом, но успеха не имела. Даже моему любвеобильному дядюшке было не до того: всех проняла лихорадка ожидания.
Потом надо было отправить домой почтеннейшую публику. Вывели всех наружу, взгромоздили на неоседланных коней; тех, что были выпряжены из кареты. Я им сочувствовала от души: волдыри на ляжках при такой езде обеспечены, особенно с непривычки. Служанку посадили к кучеру, а белых дам - по одной.
Идах и Пипо остались с Факундо - его нельзя было бросать одного. Провожали компанию мы с Каники - вывели на одну из дорог, развязали глаза и руки и показали, в какую сторону ехать. Стояла тьма кромешная - безлунная ночь, близ вторых петухов. Смех и грех - эти дуры перепугались. Ехать? Ночью? Ах, ах! Пришлось объяснить, что страшнее нас на этой дороге не встретят и, скорее всего, наткнутся где-нибудь по ходу на патруль. Повернули коней и поехали к Марте - там было недалеко.
Толстуха была, как всегда, настороже - мы еще не постучали в окно, как она возникла в проходе.
– А где милашка?
– спросила она.
– Милашке худо, - отвечал Каники, - собаки порвали. Самое главное, дело сделано. Но, боюсь, заглянуть к тебе по старой дружбе он сможет не скоро.
Я расплатилась с Мартой сполна и дала сверх того. Помню, что попросила тогда у нее кое-что из утвари и лекарств и снова поехали в пещеру. А там Факундо уже лежал в горячке, с воспаленными ранами, и бредил, то смеясь, то ругаясь, то рассказывая что-то непонятное.
На другой день он пришел в себя и даже смог кое-как сидеть в седле, но его приходилось держать с двух сторон, чтобы не упал, теряя по временам сознание. Раны растревожило от дорожной тряски, снова началось кровотечение. Когда мы добрались до дома - до хижины в паленке, он снова был едва жив, хотя и в сознании - стучал зубами в ознобе и трясся. Я думаю, что он снова держался больше упорством, чем силой. Когда его уложили в постель, он спросил: "Мы доехали?" - и впал в беспамятство. Было это беспамятство глухим и черным, без единого проблеска.