Эскамбрай
Шрифт:
– Почему лукуми?
– спросил он, а негр объяснил, что заметил татуировку на запястьях, какую обычно носят лукуми босаль. Капитан запомнил такую же на моих руках, поэтому выругался замысловато; не стал негру бить рожу и пошел прямиком в тюрьму.
Факундо спал на своей соломе, - в полном неведении относительно того, что творилось в городе.
– Ну, что, - спросил капитан, - не передумал?
– Нет, - отвечал Гром, - не передумал.
– Ах, каналья! Или ты с самого начала знал, что так будет?
– А что случилось?
– поинтересовался
– Ты в самом деле не знаешь?
– О чем я могу знать в этом клоповнике?
– О том, какую свинью подложила мне твоя чертовка с приятелями. Ну-ну, не отпирайся. Зная вашу компанию и в особенности эту даму, я не удивлюсь, что у вас было заранее что-то придумано на случай, если кто-то вляпается.
Тот покачал головой.
– Нет, сеньор капитан. Если они что-то придумали, значит, сообразили по ходу дела.
Тут-то капитан заметил, что бывший конюший и бывший невольник, который мальчишкой рос в его доме, обращается к нему на "ты". Мало кто из негров мог справиться с обращением на "Вы", и сейчас еще многие путаются, даже креолы. Но Факундо, ведший торговые дела и умевший обходиться с любой публикой, знал все тонкости обхождения: когда сказать "Usted", когда "Ustedes", а когда "Vuestra mersed", и вертел глаголами в соответствии со всеми правилами. Испанский у него, в отличие от лукуми, был чистый и правильный. А тут запростецкое "ты", как у мачетеро.
– Мог бы быть повежливее, - сказал капитан, едва не поддавшись искушению дать нахалу в зубы.
– А ни к чему, - объяснил тот.
– Ты меня - одно из двух - или повесишь, или отпустишь. Но что так, что этак, я не буду от тебя зависеть. Зачем же мне быть слишком вежливым? Я и так, кажется, не грублю.
– Это от меня зависит, вздернуть тебя или нет.
– Скажи сначала, что за свинью тебе подложили, а там видно будет, повесишь ты меня или нет.
– Ты читать не разучился? Солдат, вторую свечку! На, прочти.
Факундо прочел, вернул письмо и сказал, почесывая за ухом с самым серьезным видом:
– Да, капитан, повесить меня будет не просто.
– Вот возьму и повешу, наплевать мне на двух дур и одну старую курицу.
– На них - да, а вот на себя - нет. Губернатор этого даром не спустит, и на надгробие карьеры можно ставить крест шире конской задницы.
– К сожалению, любезный, ты прав... Хотя и так вы мне нагадили порядком. Сегодня утром - среди бела дня!
– у лавки Бернальдеса твоя чертовка и еще какой-то лукуми с расписной рожей...
– Идах.
– Идах или дьявол, как ни назови - она села в карету, а он на козлы, и карета испарилась. А днем приходит твой сын и приносит это письмо, - "с уважением" и так далее.
– А где сейчас мальчишка?
– Хотел бы я знать! Я приехал полчаса назад. Еще я хотел бы знать, что делал в это время твой дружок Каники. Как-никак хлопотали за тебя - если можно так выразиться - твоя жена, твой сын и дядя. А он?
– Рожа у него слишком приметная соваться в город. Наверно, ждал с лошадьми, путал
– Логично... Следы-то путать он мастер.
– Стало быть, не нашли, - заключил Факундо.
– Ну, что ж из всего этого, дон Федерико?
Капитан прикурил сигару от свечки, долго стоял, затягиваясь. Заговорил наконец тихо и почти грустно.
– Ах вы, прохвосты и сукины дети... Нет, мне, право, жаль, что все так вышло. Не хотел говорить, но теперь скажу. Знаешь, англичане-то приехали за ней, недели не прошло после того, как вы удрали. Бодрая такая старушка, миссис Александрина, и мистер Уинфред, ее сын. Слов нет сказать, как они были расстроены.
– Чего уж там расстраиваться, - устало вздохнул Факундо.
– Эта тетка твоя, черти б ее на том свете... А про беленького мальчишку ничего не слыхали?
– Нет. По правде говоря, его никто не искал. Я даже не знаю, куда она хотела его отправить - в приют, в монастырские дармоеды или на воспитание кому-нибудь.
– Жаль. Очень Сандра по нему плакала.
– Похоже, ей есть, кем утешиться. Тот сорванец, что приносил письмо...
– А почему ты думаешь, что это именно он приносил письмо?
Капитан протянул сложенный вдвое листок:
– Посмотри приписку на обороте.
Факундо посмотрел, вернул обратно:
– Похоже, это вправду был наш Пипо.
Дон Федерико кивнул:
– Больше некому. Что за семейка сорвиголов! Я восхищен. Нет, я просто в восторге. Вы обремизили жандармское управление, вы поставили шах и мат. Можешь передать Кассандре, что я ей мысленно аплодирую, - а придумала она, голову даю на отсечение, что она. У кого еще хватило бы фантазии на такое? Каники дерзок до безумия, но он практикует обычные выходки симарронов, - правда, в хорошем исполнении. Но додуматься взять заложников... Смелый план, безошибочный расчет, виртуозная работа.
Ладно, хватит комплиментов... Я сейчас еду к губернатору - вряд ли в его доме сегодня спят. Тебя, конечно, придется отпустить, - если не прямо сейчас, то завтра. Сидеть на лошади сможешь?
– Уж как-нибудь, - ухмыльнулся Гром.
– Как-нибудь усидишь. Я не думаю, что тебе хочется оставаться тут до тех пор, пока твоя черная задница заживет. Жди! Я велю собрать твое барахло.
И исчез за тяжелой дверью.
Вернулся не скоро - усталый, расстроенный, подавленный настолько, что даже шутил.
– Никогда не думал, что так случится: хотел вздернуть, а пришлось, наоборот, заботиться. Губернатор хотел дать тебе плетей на дорогу, а я намекнул, что его дочек тоже могут вздуть, там, в горах. Губернаторша ему едва в глаза не вцепилась, и вот, в результате, мне приказано тебя сопровождать - а то, не дай бог, не доедешь до места, свалишься по дороге. Как тебе это? Смейся, негр, над дураками смеяться сам бог велел. Мне не смешно: мне устроили разнос такой, что чертям тошно. Хоть он и остолоп распоследний, губернатор Вилья-Клары, но что еще он доложит генерал-губернатору... Сейчас снимут цепи, и поедем.