Эти несносные флорентийки

Эксбрайя Шарль

— Я не уверен в этом.

Вьярнетто закричал:

— Я запрещаю вам ставить Адду под какое-либо сомнение!

— Вы ничего не можете мне запретить, и если вы хотите, чтобы вашей невесте поверили, спросите у неё, почему она утверждает, что родилась в Сансеполкро, где никто её не знает?

Доктор мягко спросил:

— Это правда, Адда?

Она беззвучно заплакала:

— Это правда, Джанфранко. Я родилась в Ливерьяно... Я солгала из-за родителей, они ничего не знают о существовании Джакомо. Я боялась, вдруг допрос зайдёт туда...

Доктор взял Джакомо на руки.

—

Если хочешь, Адда, мы вместе поедем в Ливерьяно, и я попрошу у твоих родителей прощения за то, что я дал тебе ребёнка, прежде чем повести к алтарю.

Эта сцена буквально сразила Тарчинини, так как его большое доброе сердце наполнилось горячей нежностью, ослепившей его и доставившей ему огромную радость. Когда он покинул комнату Адды Фескароло, глаза его были, как истекающие соком томаты, и он долго вытирал своё лицо и сморкался, прежде чем постучать в дверь Тоски дель Валеджио. Но только он поднял руку, ему бесшумно открыли, чей-то голос прошептал:

— Входи, Ромео... Я уже давно тебя жду.

Тарчинини дал взять себя за руку и очутился в странной комнате, в которой нищета спорила с оригинальностью. Бедность глядела из колченогой мебели, под ножки которой были подложены деревянные бруски, рваных занавесок, кресел с протёртой обивкой, а оригинальность выражалась в соломенных птичках, чучеле орла или грифа, сидящего на жёрдочке, хрустальном шаре, кофейнике, эмаль которого потрескалась, и, наконец, игральных картах, цвет которых был неразличим из-за многолетней грязи.

Тоска дель Валеджио усадила Ромео в лучшее кресло и, пристально глядя на своего гостя, с чувством произнесла:

— Ты красивый.

Тарчинини не хотел показаться невежливым, проявив возмущение по поводу этого высказывания, тем более что он сам немного разделял мнение своей хозяйки.

— Синьора, должен вам сказать....

— Замолчи, душа моя... Я знаю все, что ты можешь сказать, стараясь объяснить необъяснимое. Удовольствуемся же уверенностью, что так угодно богам. Ты пришёл ко мне, потому что так было угодно вечному небу.

— Не будем преувеличивать, синьора. Это телеграмма из Вероны, которая...

— Не пытайся, Ромео, вульгаризировать волю судьбы. Я знаю, что мы предназначены друг для друга. Говори, доверься себе, мой прекрасный победитель, и скажи, чего ты хочешь от твоей Тоски?

— Чтобы она мне сказала, знает ли она мясника Антонио Монтарино?

Она удивлённо взглянула на него, потом ответила грустным голосом:

— И это ты говоришь, Ромео, в то время, когда мы обрели друг друга после стольких лет?

— По правде говоря, синьора, я не очень хорошо понимаю, о чём вы, и то, что вы говорите, сейчас не имеет никакого значения. Меня интересует, подозреваете ли вы кого-нибудь или нет в убийстве Антонио Монтарино?

— Ты хочешь заставить меня спуститься на землю. Ромео?

— Думаю, так будет лучше. Более того, я был бы вам бесконечно обязан, синьора, если бы вы называли меня «синьор комиссар». Я веду дело об убийстве, имевшем место этой ночью в этом доме.

— Ma que! Что может такой человек, как я. иметь общего с мясником? Я венецианка, синьор комиссар, а женщины Венеции могут быть раздавлены несчастьем, но они никогда не

забывают себя!

— Я не знал, что...

— Я родилась возле Моста Вздохов.

— В самом деле?

— Мой отец был банкиром, а мать знала двух дожей [10] среди своих предков! И вот до чего всё дошло...

— Я очень люблю Венецию.

— Кто же не любит Венецию?

— Мне нравилось ходить на молебен в Сан-Джулиано, который отражается в Большом канале.

— Это был один из моих любимых соборов.

— И я не знаю ничего более волнующего, чем капелла Веччио, возвышающаяся на площади Сан-Марко.

10

Дож — титул верховных правителей в прежних Венецианской и Генуэзской республиках.

— У нас одинаковые вкусы, синьор комиссар!

— Весьма польщён, но вернёмся к нашим баранам [18] . Предположим, что мясник приходил вчера вечером повидать вас?

— Меня? Я знаю, что кажусь ещё очень молодой, но, тем не менее, волновать сердце почти что юнца...

— Этот юнец вышел из тюрьмы.

— Какой ужас!

— Действительно? У меня, однако же, было в мыслях, что он мог нанести вам визит.

— С какой целью?

— Шантажировать вас.

18

Фраза «вернёмся к нашим баранам» («revenons a nos moutons») происходит из анонимного французского фарса XV века «Адвокат Пьер Патлен». В пьесе судья предлагает вернуться к баранам в ходе тяжбы между суконщиком и пастухом, который украл овец у суконщика. Во время процесса суконщик вспоминает о том, что защитник пастуха — адвокат Патлен — не заплатил ему за шесть локтей сукна. Разговор постоянно уходит от главной темы, и судье приходится напоминать присутствующим о пресловутых баранах.

Тоска дель Валеджио усмехнулась, и веронец нашёл, что эта улыбка делает её очень юной.

— Зачем кому-то шантажировать прорицательницу?

— Конечно, её незачем, но известную карманную воровку?

— А? ... Вы в курсе?

— Разумеется.

— И что?

— Монтарино шантажировал вас, да или нет?

— Чуть-чуть. Я ведь небогата. Он был отличный маленький негодяй.

— То есть вы не сожалеете о том, что его убили?

— Нет, синьор комиссар, я не жалею о том, что его убили.

— Как он узнал о вашем секрете?

Тоска пожала плечами.

—- Он знал все секреты всех жильцов этого дома.

В этот момент со стороны лестничной площадки донёсся звук захлопнувшейся двери. Ромео подумал, что доктор Вьярнетто возвращается к своим больным, и вдруг одна мысль возникла у него в голове. Даже не попрощавшись с Тоской, он вихрем вылетел из комнаты, пересёк лестничную площадку и постучался к Адде. Когда она ему открыла, он, слегка отодвинув её, спросил:

— Доктор не знал, что вы не из Ливерьяно?