Эти несносные флорентийки
Шрифт:
— А кто тебе посоветовал предпринять эти походы?
— Никто!
— Нехорошо лгать!
— Я не лгу, синьора! Я хотел, чтобы, когда мой папа проснётся, я смог бы ему сказать: я знаю, кто убил Антонио Монтарино, и мы бы вернулись в Верону.
Тоска дель Валеджио прокаркала:
— Вы никогда не вернётесь в Верону, если твой отец должен сначала найти виновного! Твой отец неспособен на это!
— Неправда! Он лучший полицейский в Италии!
— Замолчи! Ты говоришь глупости! Когда ты ещё не положил руку на плечо убийцы, у тебя нет права называться
— Папа найдет того, кто сделал это!
— Он не найдёт его!
— Да!
— Нет! Он его не найдёт!
— Откуда вы знаете?
— Я знаю имя человека, обагрившего свои руки кровью Антонио.
— Откуда?
Прорицательница указала на чучело хищной птицы:
— Уголино шепнул мне это сегодня ночью!
— Неправда!
Фабрицио выкрикнул это, скорее, чтобы успокоиться, нежели утверждать ошибочность этого вымысла.
— А! Ты мне не веришь, нахал! Ну хорошо! Ты сейчас превратишься в лягушку!
Тоска рывком вскочила, подняла руки над головой, сцепив пальцы в замок, но малыш уже пулей вылетел за дверь и побежал по лестнице со скоростью поезда.
Ромео, пробудившись, ощупывал свою голову, когда дверь с силой отворилась и влетел запыхавшийся Фабрицио, который тут же запер дверь на ключ.
— Ma que! Что с тобой стряслось?
— Она хотела превратить меня в лягушку!
Опешивший Тарчинини переспросил:
— В лягушку? И кто же это?
— Колдунья, живущая этажом ниже!
— Ну, Фабрицио, ты уже достаточно большой, чтобы не верить в эти глупости! Это простительно детям! Кстати, что ты делал у этой ненормальной?
— Я хотел знать, не она ли убила бедного Антонио.
Супруг Джульетты не поверил своим ушам:
— То есть, пока я спал, рассчитывая, что ты последишь за своим старым раненым папочкой, ты бегал по соседям? Ты, кстати, не был у Софии?
— О! Нет, это и не нужно... Она слишком славная, чтобы убивать кого-то...
Ромео с облегчением продолжал расспросы:
— И как же ты рассчитывал заставить гадалку признаться тебе в преступлении, если она его совершила?
— Ma que! Спрошу её!
Перед такой наивностью Тарчинини почувствовал, как у него увлажнились веки. Откуда-то появилось предчувствие, что жизнь заставит страдать его сына, и он должен приготовиться к огорчениям, которым отец уже, может быть, не будет свидетелем, если Бог призовёт его к себе. Мысль о собственной смерти ввергла комиссара в меланхолию, из которой он не надеялся выйти, хорошенько не поплакав. Дурной пример заразителен, и Фабрицио, в свою очередь, залился слезами. Отец и сын, тесно обнявшись, с удовольствием рыдали над несчастьем, которое пока ничто не предвещало. Когда наконец Тарчинини и сын успокоились, Фабрицио заявил:
— Знаешь, колдунья сказала мне, что ты никогда не найдёшь убийцу, потому что ты искал не там, где надо!
Веронец пожал плечами.
— Что она понимает во всем этом, эта полоумная?
— Она говорит, что знает имя того, кто убил Антонио.
— Да? И как же она его узнала?
— Уголино нашептал это ей.
— Уголино?
—
Ромео привлёк сына к себе.
— Не думай больше обо всех этих глупостях. Эта злая женщина хотела только попугать тебя и посмеяться над тобой. Почему ты пошёл именно к ней?
— Но я звонил ко всем.
— И у всех ты спрашивал, не убивали ли они Монтарино?
— Конечно.
– — Ma que! Фабрицио тю, не ожидал от тебя подобной дерзости! И что же, никто не обидел тебя, нет?
— Только синьора делла Кьеза. Мы подрались.
— Что?
— Она хотела влепить мне пощёчину, но я прежде дал ей пинка!
— О! А её муж ничего не сказал?
— Он пришёл на помощь своей жене, но тут мне на выручку подоспела графиня!
В нескольких словах ребёнок обрисовал красочную картину битвы, закончившейся полной победой консьержки над четой делла Кьеза, и восторженно прибавил:
— Ух, как она им показала!
Энтузиазм Фабрицио был внезапно прерван появлением инспектора Энрико Бергама, пришедшего за поручениями своего временного начальника. Тарчинини гордо поведал ему о подвигах своего ребёнка, которые он дополнил увлекательными деталями, как если бы присутствовал при этом сам. Бергама, однако, оставался непроницаем. Он был, как мраморная глыба, и слушал терпеливо о выходках юного Тарчинини, раз его отец этого хочет.
— Что нужно делать, синьор комиссар?
— Мой Боже... На этой стадии расследования мне от вас ничего не нужно. Я хочу одеться и идти расспрашивать жильцов, которых я ещё не посещал. Погодите, в это время, дабы избежать того, чтобы этот молодой человек опять не применил на практике свои методы, вы погуляйте с ним. Я уверен, что вы покажете ему Флоренцию лучше, чем кто-либо. Вас это не огорчит?
Да, это очень огорчало Бергама, который абсолютно не питал любви к детям, но он знал, что его шеф — друг Тарчинини.
— В котором часу мы должны вернуться?
— Ну, скажем, к восьми, к обеду?
— Мы будем здесь.
— Если вы будете свободны, то я буду счастлив вас пригласить разделить с нами трапезу.
Бергама постоянно хотел есть. Перспектива сопровождать веронца в ресторан, где можно хорошо и много поесть, скрасила его горечь. Однако, выходя, он не мог не подумать, что эта веронская полиция со своими привычками превращать инспекторов полиции в детских нянек, должно быть, использует какие- то особенные методы.
***
Ромео Тарчинини занимался своим туалетом: подравнял усы, попрыскался слегка одеколоном, что было его слабостью, надел чистую рубашку и с удовлетворением разглядывал себя по частям в маленьком зеркале, что не помешало ему остаться вполне собой довольным. Готовясь встретиться с женщинами, Ромео уделил повышенное внимание своему внешнему виду. Комиссар был так влюбчив и учтив, что для него не имел значения возраст той, с кем он говорил. Важно было лишь то, что эта особа принадлежит к прекрасному полу, чтобы он тут же принялся красоваться, как тетерев в брачный период.