Это могли быть мы
Шрифт:
– Не знаю.
В глубине души он сердился. Кирсти была его ребенком, его главной обязанностью после побега Кейт, и не Оливии было предполагать, что она могла научиться общаться. Разумеется, не могла – им постоянно твердили, что это невозможно и нет ни малейшей надежды.
– Ты знаешь, что некоторые дети не говорят, потому что физически не могут сформулировать слова? Речевой центр в мозге. В общем, иногда они осознают понятия. Но этот язык жестов совсем не похож на язык для глухих. Он проще – они могут показывать слова. Например, «кровать», «молоко» и другие. Даже имена.
Эндрю, который несколько раз тайком плакал из-за
– Я об этом подумаю.
– Хорошо.
Он надеялся, что этим все и закончится, но…
– На дворе две тысячи девятый год, – произнесла Оливия после недолгой паузы, гоняя вилкой по тарелке кусок яичницы.
Эндрю показалось, что он погрузился в собственные мысли и упустил начало нового разговора.
– Да.
– Март.
– Угу.
– Я тут подумала…
Он положил вилку. Когда она начинала фразу подобным образом, эти слова неизбежно становились первым камешком в лавине мелких замечаний на одну и ту же тему, не прекращавшейся, пока он не сдастся.
– В следующем месяце будет два года.
Эндрю и в самом деле не сразу понял, что она имела в виду. Он начал прокручивать в голове события 2007 года. Потом вдруг вспомнил, и к горлу подступила тошнота. Апрель. Дождливый день и записка. Кейт ушла.
– Ах да. Я и не думал.
– Много времени прошло.
– Время летит, да? Адаму уже девять. Даже не верится.
Но Оливия не дала увести разговор в сторону от темы.
– Юридически, если вы два года жили раздельно, тебе не нужны основания.
– Да? – он начал понимать, к чему она клонит, но старался об этом не думать.
– Так что тебе будет намного проще. Я о разводе.
Эндрю смотрел мимо нее в огонь, как он потрескивает и пляшет. Это производило почти гипнотическое впечатление, и легко было представить себе первобытных людей: ночной костер, мужчина и женщина. Только это была не та женщина. Она не приходилась ему ни женой, ни кем-то еще. Они даже не притрагивались друг к другу.
– Мне это и в голову не приходило.
Если точнее, то он вообще не задумывался о разводе. Прошло уже два года после ухода Кейт. Эндрю сначала и не знал, что будет дальше: немедленное возвращение, хотя бы телефонный звонок или, возможно, сердитое расставание, при котором они по очереди будут забирать детей на выходные. Но она исчезла бесследно, и иногда ему снилось, что она умерла, а ему никто об этом не сказал. Он даже представлял себя на ее похоронах, как он держит детей за руки: Адам – присмиревший, в коротком
Оливия положила приборы на тарелку. Она редко бывала так настойчива, и это его пугало.
– Просто мне кажется, что тебе следует решить этот вопрос. Это словно… вена, которая вас соединяет. И по ней все еще бежит кровь. Ты думаешь, что она вернется и снова будет с тобой, так, что ли?
– Боже! – он едва не отшатнулся. – Нет, я так не думаю.
Кейт стала чем-то вроде мифа. Он представлял ее себе в самых разных необычных ситуациях, но только не снова здесь, на этой кухне. Этот дом для нее явно невыносим, и она никогда бы сюда не вернулась.
– Тогда почему?
– Это дорого, а денег не так много.
Причина была не в этом, и оба это прекрасно понимали.
– Вовсе не обязательно. Судебная пошлина – всего несколько сотен фунтов.
– Возможно.
Так в чем же причина? Наверное, просто в страхе перед необходимостью снова с ней связаться, возможностью узнать причины ее ухода. Почему жить с ним было так ужасно, что она сбежала, не оборачиваясь, даже несмотря на детей. Да, конечно, однажды он это все узнает, но пока все это походило на подписание закладной на дом, который сгорел дотла. Бессмысленно и даже немного неприятно.
– Так почему бы и нет? Разве ты не хочешь освободиться от этого и жить дальше? Может быть, жениться снова?
Она замолчала, словно поезд их разговора с грохотом пролетел нужную ей станцию.
Эндрю затаил дыхание. Она смотрела в пол. Он понял – это один из тех моментов, когда завеса, которой они окружили свою совместную жизнь, практически рассеялась, и можно было различить проступающие сквозь нее смутные очертания… Неужели она действительно хочет выйти за него замуж? Быть с ним?
Он посмотрел на нее: тонкие черты лица, хрупкие нежные руки, столько сделавшие для того, чтобы привнести порядок в его жизнь, волны ее волос, почти бесцветные в отблесках пламени. Ему достаточно было протянуть руку, чтобы убрать локон с ее лба. Изменить всю их жизнь. Но наверху был Адам, почти каждый вечер засыпавший в слезах и вымещавший свою злость пинками по стенам, была совершенно беспомощная Кирсти, а еще где-то был третий ребенок, которого он даже никогда не видел, – дочь Оливии. Жизнь всех этих детей зависела от них, словно от спасательной шлюпки в бурном море, из которой он едва успевал вычерпывать воду. Любые изменения могли опрокинуть эту лодку вверх дном, а от Кейт ему было известно, что Оливия не всегда психически стабильна и что Делия не живет с ней из-за какого-то срыва вскоре после рождения девочки. Испытывал ли он к ней какие-то чувства? Да, она была привлекательна, ласкова, нежна и отчаянно старалась сделать его счастливым, чего никогда нельзя было сказать о Кейт. Конечно, брат и даже мать настоятельно намекали, что считают Оливию его девушкой, приглашая ее на семейные обеды и праздники, но она неизменно вежливо отказывалась. Никто его не винил, потому что Кейт забрала с собой все поводы для обвинений. Но все равно это было слишком тяжелым бременем. Она была подругой его жены, которая переехала к нему, чтобы помогать, и так и не съехала. Он не хотел быть тем мужчиной, который воспользуется ее добротой.