Это могли быть мы
Шрифт:
– Конечно. Летиция?
– Да.
И почему его раздражало то, что она помнила имя преподавательницы, у которой он учился десять лет назад? Такое положено жене, но она не была ему женой. И в этом состояла отдельная сложность. Как представлять ее остальным? Его редактору, двадцатишестилетней Эйприл, представителю по связям с прессой, которая и того моложе, его агенту Симеону, любителю красных брюк и владельцу дома во Франции? Что сказать о том, кем она ему приходится? Поскольку они никогда никуда не ходили, этот вопрос возникал только в тех редких неловких случаях, когда приходилось приглашать кого-то в дом для
– Адам придет?
– Ну… Кто знает? Ему известно время и место.
Адам мог с равным успехом прийти и очаровать всех, прийти и устроить скандал или не появиться вообще и даже не вспоминать потом об этом. Унизительно ли отсутствие родных на таких мероприятиях? И где сейчас родные Оливии?
– А как насчет Делии? – с надеждой спросил он.
Просто замечательно, если бы Делия, умная и милая, гордая за него, тоже пришла.
– Она сказала, что постарается.
Лицо Оливии приобрело то знакомое неопределенное выражение, с которым она всегда говорила о дочери. Похоже, ей не нравилось говорить о собственном ребенке. Только о его детях.
– Значит, из издательства будут все: Эйприл, Фелисия, Джон…
– Какой еще Джон?
– Художник, создавший обложку.
– А… Да.
И почему она это помнила, а он – нет? Ее беспокойство подпитывало его тревогу и наоборот. Они погрузились в молчание, и, глядя на проносящиеся в окне поля Суррея, Эндрю чувствовал себя так, словно едет на собственную казнь. С чего он решил, что ему хочется устроить вечер в собственную честь? Он не стоил этого. Будет только мямлить и выставлять себя дураком. И он понял, поднимая бесплатную газету и притворяясь, что читает ее, чтобы избежать дальнейших разговоров с Оливией, что, представляя себе презентацию своей книги, даже после ее ухода и пятнадцатилетнего отсутствия, он всегда представлял себе, что в дальнем конце зала ему будет спокойно аплодировать Кейт. А потом кивнет ему, словно говоря: «Да, наконец-то ты это сделал».
Эндрю, 2010 год
– Ну, все готово? Мне нужно поговорить с Адамом насчет поведения?
Эндрю был на взводе. Раньше Делия никогда к ним не приезжала – Оливия время от времени ездила ее навещать, но и только. А на эти выходные она должна была приехать сама. Годы заботы о детях Эндрю без каких-либо злоключений, похоже, что-то исцелили в Оливии, и теперь она могла наконец подумать о возможности побыть с дочерью.
– Все будет хорошо.
– Разве он не ранил ее при прошлой встрече?
– Ну… Да. Но он тогда был совсем маленький. И он не хотел – так случайно получилось.
Вокруг Адама происходило немало несчастных случаев, когда он в очередной раз давал волю эмоциям. Разбитые тарелки, взбешённые родители детей, которым якобы нечаянно достался удар или пинок.
– Я с ним поговорю.
Они оба знали, что Адам не слушает ни слова из того, что говорил отец. Но подобной ложью они обменивались, словно звонкой монетой.
– Уверена, что ей будет удобно с тобой в одной комнате?
Оливия отвернулась.
– Конечно. В конце концов, я здесь одна.
Разговор был полон скрытого подтекста и напоминал ходьбу с гирями на ногах.
– Хорошо. Будет здорово наконец-то с ней познакомиться.
Он не раз
Делия должна была приехать на выходные в апреле. Эндрю не верилось, что он и в самом деле увидит девочку, пока на улице перед домом не остановилась машина. Оливия объяснила, что Делия всегда пользовалась машинами с водителем. Ее мать машину не водила, а отцу не рекомендовали садиться за руль, пока он принимает лекарства, поэтому ребенка повсюду возили профессиональные водители. Эндрю не хотелось углубляться в вопрос о том, насколько состоятельна Оливия, несмотря на то что они уже три года фактически жили вместе. Она настояла на том, чтобы оплачивать половину счетов и ипотеки, но они никогда не говорили ни о ее богатстве, ни о том, почему дочь не живет вместе с ней. Они обо многом никогда не говорили.
Теперь Эндрю пошел открывать и обнаружил, что Оливия стоит на кухне, окаменев как статуя.
– Она приехала, – сказал он.
Снаружи слышался звук двигателя на холостом ходу, хлопнула дверца машины.
Оливия стояла, скрестив руки, и слегка подрагивала. Эндрю вздохнул: значит, ему придется все делать самому, раз она отключилась в такой важный момент. На пороге стояла бледная девочка в джинсовом костюме из брюк и куртки, увешанной металлическими значками, и джинсовой же кепке, из-под которой спускались забранные в длинный хвост светлые волосы. В руках девочка держала большую черную сумку.
Эндрю посмотрел, как водитель разворачивает машину.
– Мне нужно…
– А… Нет. Дедушка все оплачивает со своего счета.
Голос прозвучал ясно и звонко, хотя девчушка была худенькая и дрожала на ветру.
– Заходи, Делия. Заходи. Э… Я – Эндрю, само собой, – он попытался представить себе, как могут сложиться его отношения с этой девочкой, и мозг на мгновение отключился и ушел в перезагрузку. – Твоя мама на кухне.
Его поразило, какой взрослой казалась Делия. В ее походке, в манере держаться уже появилась неосознанная женская вальяжность. Адаму было десять, но он был мальчишкой, и Эндрю не мог поверить, что все десятилетние были такими же злыми и дикими, как он, при этом настолько по-взрослому понимая сложности жизни.
– Оливия! Делия приехала!
Как же он ненавидел эту приветливость в собственном голосе! Уже не в первый раз Эндрю испытывал головокружительное ощущение, будто случайно оказался в чужой жизни. Эта женщина, этот ребенок, даже его собственные дети – откуда они все взялись? Разве ему не все еще двадцать пять и он не снимает квартиру с соседями, как ребята из его давно задуманного романа?
Оливия несколько раз моргнула, словно приходя в себя.
– Милая! Ты приехала!
Она коснулась ладонями лица девочки.