Это могли быть мы
Шрифт:
К концу курса все чувствовали себя совершенно иначе. Эндрю словно заглянул через забор и увидел, что это возможно: люди пишут книги каждый день, и, в конце концов, те, что продаются в книжных магазинах, тоже не берутся из воздуха. По секрету, и с тайным возбуждением, как при мастурбации, он начал добавлять в свою книгу новые сцены. В особенности ему не хотелось, чтобы об этом узнала Оливия, потому что именно она втянула его в это занятие, и если бы она узнала, что оказалась права, ее лицо раскраснелось бы от осознания, что она «повлияла». Это была маниакальная идея всей ее жизни. Но впечатление, которое
В самом конце курса Эндрю наконец представилась возможность поговорить с Летицией с глазу на глаз. Он собирал отпечатанные страницы своей книги, испещренные ее зелеными чернильными каракулями, напоминавшими почерк первоклассника. Это казалось полным абсурдом. Эксцентричная пожилая женщина, которая путала даты и носила розовые туфли, стала их духовным лидером лишь благодаря тому, что каким-то непостижимым образом ей удалось издать книгу.
– Эндрю, – произнесла она с улыбкой, напоминавшей опрокинутое надгробье. – Добрый вечер.
– Добрый вечер, – его ладони оставляли потные следы на бумаге; как же нелепо!
Она листала страницы, беззвучно проговаривая слова, словно напоминая себе, кто он такой.
– Вы хорошо пишете, – сказала она после долгой паузы.
Эндрю едва не свалился со стула от облегчения.
– Конструкция предложений, пунктуация – все отлично. Я правильно думаю, что эта книга – о вас?
– Я… э… я начал ее, когда был в том возрасте и снимал квартиру с друзьями.
– И с вами не происходило ничего плохого.
– Ну… нет.
– А теперь произошло.
Он утратил дар речи, но осознал, что она и так все понимает. Может быть, не совсем точно, но это уже не важно. Он просто кивнул.
– Но вы продолжаете писать о мальчишках, которые не знают жизни. И если я скажу, что то-то и то-то нереалистично, вы ответите, что, нет, так все и было. – На одном из занятий некоторое время назад именно так и случилось. – Вы – хороший писатель, Эндрю. В самом общем понимании. Но сможете ли вы когда-нибудь оторваться от своей обыденной жизни и писать хорошую прозу – не знаю. Для этого требуется большее. Скачок воображения, риск. А я, видите ли, не уверена, что вы готовы к такому скачку.
Он уставился на нее, чувствуя, как его охватывает разочарование.
– А… Значит, все плохо.
– Я этого не говорила. Просто вам нужно найти что-то настоящее, о чем писать. Возможно, не художественную литературу. Что-то, дающее пищу для раздумий.
Эндрю поблагодарил ее – не мог же он об этом забыть? – и вышел на морозный воздух к станции метро, доехал до вокзала у Лондонского моста и сел в поезд как обычно. В поезде он прокручивал в голове ее слова: «Вы никогда не сможете сделать следующий шаг. Не уверена, что вы готовы. Прыгайте». Разве не об этом ему не раз говорила Кейт – что он застрял и слишком боится перемен в жизни? Он прикован к этой работе, к этому миру навсегда.
В поезде пустой экран смотрел на него осуждающим глазом. Эндрю потерпел неудачу как писатель – этого нельзя было отрицать. Уже пять лет прошло, как ушла Кейт, и он потерпел неудачу во всем. Их сын стал малолетним хулиганом, и Эндрю ничего не мог с ним поделать. Он уже пять лет живет с
Был 2012 год. Через несколько недель должна была начаться Олимпиада, и вся страна была полна оптимизма, уверенности в себе, смелости; люди не боялись вывешивать государственные флаги и петь гимн. Но к Эндрю это не относилось. Более того, он вообще не видел пути вперед.
Дома ждала Оливия. Она, разумеется, знала, что сегодня он встречался с Летицией. Она знала все, и иногда Эндрю бросало в пот оттого, что у него совершенно нет от нее секретов. Кейт никогда не отличалась желанием вдаваться в подробности его жизни.
– Ты вернулся! – ее голос был полон еле скрываемой радости, и это злило Эндрю; радоваться было нечему, и так будет всегда. – Мы хотим кое-что тебе показать.
Мы? Ах да. Сандра почему-то была еще здесь, и ее присутствие он почувствовал, стоило ему войти в гостиную. В горле запершило от висящего в воздухе запаха лака для волос, а ее хриплый голос отдавался неприятной вибрацией в ушах.
– А вот и папочка, – ласково сказала Оливия, обращаясь к Кирсти, которая стояла в своих ходунках.
Сандра не обратила на него ни малейшего внимания. Она положила игрушечную лошадку Кирсти на диван и показала обеими руками знак: два пальца одной руки скрещивались с двумя пальцами другой.
– Лошадка, Кирсти. Лошадка. Ты можешь показать? – Сандра спрятала игрушку за спину. – Где она? Где лошадка? Можешь ее попросить?
Взгляд девочки, как обычно расфокусированный, блуждал по комнате. Эндрю напрягся. Он почувствовал, как Оливия легонько коснулась его руки.
– Смотри!
Руки Кирсти показывали тот же самый знак, который показывала Сандра, хотя ее глаза и не смотрели на лошадку. У нее получилось. В самом деле.
– Умница! – Сандра протянула игрушку девочке, и пальцы той неловко, словно она была совсем слепа, ухватили лошадку за хвост.
– Но это ничего не значит. Она не понимает, что такое лошадь, а просто повторяет жест.
Правда, нужно было признать, что прежде он не считал Кирсти способной и на это.
Сандра все еще не обращала на него внимания. Она взяла со стола книгу с картинками.
– Что это, Кирсти? Что это?
Кирсти снова показала пальцами тот же жест. Он был еле заметный, но все равно разительно отличался от ее обычных жестов, словно обрывок связной речи, пробивающийся сквозь шум помех на радио. Сандра показала книгу Эндрю и Оливии – на странице была изображена белая лошадь с развевающейся гривой и почти человеческой улыбкой на морде.