Это могли быть мы
Шрифт:
– Ну…
Повисла тишина. Пауза в эфире – смертный грех. Тристан махал руками, словно тонущий пловец.
– Я… Честно говоря, Люси, я думаю, что это вас не касается, как вас не касается и то, что другие люди делают со своей жизнью. Стыдитесь – вы отбрасываете борьбу за права женщин обратно в пятидесятые. Вы понятия не имеете, какой ущерб наносите!
Монитор показал Кейт, что передача срочно прервалась на рекламу. Студия молчала, ошарашенная увиденным. А искренний взгляд женщины напротив уже подернулся блестящей пленкой слез.
Эндрю, 2011 год
– Нужно поскорее заказать индейку… или гуся, если хочешь. Но крайний срок – пятница, –
Снова близилось Рождество. Эндрю оно казалось непрошеным вмешательством, гостем, не желающим уходить даже тогда, когда хозяева плачут, разбредясь по своим комнатам. Он попробовал еще раз.
– Ты уверена, что хочешь провести его здесь? Не хочешь поехать к родителям, провести праздник с Делией?
Если бы Оливии здесь не было, он мог бы полностью проигнорировать праздник, запереться дома с детьми и смотреть мультики. Кирсти бы все равно не поняла разницы, а Адам, в отличие от остальных детей, похоже, испытывал к Рождеству отвращение. Эндрю и Кейт как-то водили Адама к Санте в местный торговый центр, когда ему было два, но вместо того, чтобы посидеть у мужчины на коленях, Адам укусил его за палец, и актер-неудачник, наряженный в костюм с бородой, вместо традиционного «Хо-хо-хо!» выдал громкую тираду, совершенно неуместную в присутствии детей.
Оливия выпятила нижнюю челюсть. По опыту Эндрю понял – она не уступит.
– Съезжу к ним вечером в сочельник – все равно в нашей семье главный праздник в это время. А днем я буду нужна тебе здесь.
После случившегося больше и речи не заходило о том, чтобы Делия приехала к ним. Оливия вернулась, проведя месяц у родителей, снова въехала в гостевую комнату и взяла его жизнь под контроль. Эндрю пытался разговаривать с ней об этом, разорвать эту цепь, к которой они оба были прикованы, но без толку. И помощь ему действительно была нужна – тот месяц, когда ему пришлось одному работать целыми днями, одновременно заботясь о детях, был просто невыносим.
Как ни странно, его спасла Сандра. Оливия называла ее «даром небес». Эндрю про себя считал ее занозой в заднице, которая наполняла дом шумом и гомоном: сыновья-подростки запросто могли позвонить ей, чтобы узнать, где лежат джинсы, немногословный муж привозил ее на машине с громко стучащим двигателем, а иногда ко всему этому прибавлялась еще и вечно тявкающая собачонка. Антимуза. Но это она пристроила подружку сына присматривать за Кирсти, пока Эндрю был на работе, и сама встречала ее у школьного автобуса, это она нашла детского психолога, которого Адам хотя бы терпел, хоть и считал занятия глупостью и наотрез отказывался говорить с отцом о содержании их бесед, притом что каждая обходилась в семьдесят фунтов. Она даже прислала своего молчаливого мужа постричь заросшую лужайку.
– Честное слово, все будет прекрасно.
В осознании, что Оливия будет здесь, полная решимости сделать все красиво, было что-то невыносимое. Контраст между идеей счастливого семейного Рождества, сложившейся у каждого в голове, и потускневшим блеском одинокой реальности.
Обе пары родителей – Маккенна и Уотерсы – приглашали их к себе, как и брат Лоуренс, который женился во второй раз, на своей двадцатитрехлетней бывшей студентке, носившей теперь его ребенка. Оба семейства, как бы восторженно ни говорили они о желании повидать внучку, не имели понятия о ее потребностях и не были готовы приспосабливать к этим потребностям свой дом и распорядок дня. Он предложил компромиссное решение – на один вечер навестить своих родителей в Йорке перед самым Рождеством и заехать к Маккенна на обратном пути, который пришелся на один из самых сильных снегопадов десятилетия. Оливия,
– Снег.
– Да. Надеюсь, мы нормально доедем до дома.
Адаму было уже одиннадцать – возможно, метель его радовала, а взрослые заботы Эндрю могли испортить ему все впечатление. Но мальчик просто сказал:
– Я тоже. Ненавижу быть здесь.
Эндрю посмотрел на него, с удивлением обнаружив, что в этом вопросе между ним и сыном царит полное согласие. Он был прав: было ужасно неловко обедать с родителями и сестрой Кейт, даже не упоминая ее. Элизабет вышла замуж за компьютерщика по имени Пол и наконец-то забеременела. А Кейт об этом даже понятия не имела.
После случившегося ему пришлось позвонить ее родителям, чтобы рассказать обо всем. Когда ему наконец удалось пробиться сквозь стену – они наотрез отказывались верить, – Энн сказала: «О, Эндрю! Мы можем только попросить прощения». Он понял, что они имели в виду прощение за то, что они произвели Кейт на свет, прощение за то, что их дочь оказалась способна на подобное. С таким же успехом она могла бы и умереть – во всяком случае, они могли бы сказать о ней более добрые слова.
– Я скучаю по Ливви, – неожиданно произнес Адам.
Эндрю вздохнул. Пришлось признаться самому себе, что он тоже скучал. С ней все становилось намного проще.
Они доехали до дома, и в этот день лестница была украшена еловыми ветками, горели свечи, магнитофон играл рождественские песни, лежали подарки в серебристой оберточной бумаге с бантиками и ярлычками, которую Кейт иногда покупала, а потом забывала использовать. По ее словам, все равно потом рвать. Было здорово. Во всяком случае, было бы здорово, если бы они были нормальной семьей, если бы его роман не оставался так и недописанным, если бы женщина, раздававшая подарки, не была коллегой исчезнувшей жены – женщиной, которая вместо того, чтобы провести Рождество с собственной дочерью, предпочитает быть чем-то вроде бесплатного компаньона.
Для Кирсти Оливия купила пластмассовые подарки ярких цветов, чтобы девочка могла их хотя бы разглядеть, или практичные вещи, вроде немаркой красной футболки. Лучший подарок получил Адам. Гитара – настоящая, только уменьшенного размера. Когда мальчик развернул упаковку, Эндрю ощутил странный болезненный укол: обида, зависть и чувство вины за то, что он оказался таким же, как и его собственные родители, и не смог понять, какой подарок мог стать для его сына самым желанным. Весь ужин мальчик не сводил голубых глаз с коробки, и Эндрю провел весь вечер, настраивая инструмент, хотя и не умел этого делать. Адам даже сыграл с ним несколько тактов, и ему трудно было припомнить более славное время, проведенное с сыном. Все благодаря той, что сейчас так неприметно мыла посуду на кухне.
– Спасибо, – сказал он потом, когда дети уже спали, а они пили джин с тоником перед камином – Оливия позволила себе очень слабый коктейль в честь Рождества.
Казалось, она опасалась, что любой стимулятор – возбуждение, алкоголь, расстройство, даже сахар – может вызвать новый приступ.
– Это… Это было идеально.
Он не имел этого в виду. Достичь идеала было невозможно.
– Чудесный подарок. Гитара. Наверное, очень дорогая? Я должен вернуть тебе деньги.
Оливия покраснела и поставила стакан на стол.