Эволюция, Революция и идеалы Анархизма
Шрифт:
На ряду съ жрецами экономической науки, жертвы дурного соціальнаго строя повторяютъ и толкуютъ каждый по своему ужасный «законъ Мальтуса» — «Бднякъ — лишній на жизненномъ пиру» — законъ, который протестантскій пасторъ формулировалъ почти вкъ тому назадъ, какъ математическую аксіому и который казалось, заключалъ человческое общество въ чудовищныя челюсти своего страшнаго силлогизма: бднякъ повторяетъ меланхолически, что для него «нтъ мста на жизненномъ пиру». А знаменитый экономистъ, хотя и добрякъ въ частной жизни, придалъ лишь новую силу этому горькому выводу, подтверждая его цлымъ рядомъ доказательствъ якобы математической точности: населеніе, говоритъ онъ, удваивается обыкновенно каждые 25 лтъ, тогда какъ средства къ существованію растутъ въ мене быстрой пропорціи, обрекая такимъ образомъ на уничтоженіе лишнихъ индивидовъ. Что же совтуютъ длать Мальтусъ и его послдователи для того, чтобы избавить человчество отъ періодическихъ бдствій, какъ голодъ, нищета и заразныя болзни? Конечно, нельзя требовать отъ бдныхъ, чтобы они добровольно согласились избавить землю отъ своего присутствія и принесли бы себя жертву богу «здравой политикоэкономической науки», но имъ просто совтуютъ по крайней мр отказаться отъ радостей семейной жизни: не нужно ни женъ, ни дтей.
Вотъ какое «нравственное воздержаніе» проповдуютъ они и убждаютъ разумныхъ рабочихъ ему слдовать. Многочисленное потомство должно быть только роскошью, которую могутъ позволить себ одни привиллегированные; въ этомъ вся мораль ихъ политической экономіи.
А если неблагоразумные бдняки, вопреки увщаніямъ ученыхъ профессоровъ не хотятъ употреблять предупреждающихъ появленіе потомства средствъ, то природа сама беретъ на себя заботу объ уничтоженіи излишняго потомства, и уничтоженіе это происходитъ въ нашемъ обществ въ безконечно большемъ масштаб, чмъ то могли бы представить себ самые закоснлые пессимисты. Не тысячъ, а милліоновъ жизней требуетъ уже ежегодно богъ Мальтуса. Можно легко сдлать приблизительный подсчетъ тхъ, которыхъ экономическая судьба приговорила къ смерти съ того дня, какъ безсердечный теологъ обнародовалъ свой мнимый «законъ», который къ несчастію,
Итакъ, годовая смертность Европы достигаетъ 12 милліоновъ человкъ, и можно съ увренностью утверждать, что 6 милліоновъ изъ нихъ были жертвами тхъ соціальныхъ условій, которыя царствуютъ въ нашей варварской сред; 6 милліоновъ жителей погибло вслдствіе недостатка въ чистомъ воздух, здоровой пищ, отсутствія гигіеническихъ условій и дурной организаціи труда. И вотъ, сочтите вс жертвы, погибшія съ того времени, какъ Мальтусъ произнесъ свою надгробную рчь надъ милліонами обреченныхъ на гекатомбы. Разв не правда, что цлая половина такъ называемаго цивилизованнаго человчества составляется изъ людей, которыхъ не приглашали на общественный пиръ, людей, занимающихъ на немъ мсто лишь на короткое время и осужденныхъ умереть со стиснутыми отъ неудовлетвореннаго голода челюстями? Смерть предсдательствуетъ на этомъ пиру, устраняя своимъ жезломъ опоздавшихъ. На выставкахъ намъ показываютъ удивительные «пріемники», въ которыхъ примнены вс законы физики, вс наши познанія физіологіи, вс средства технической изобртательности, чтобы сдлать жизнеспособными семи, даже шестимсячныхъ выкидышей. И эти выкидыши выживаютъ, крпнутъ и становятся здоровыми, полными малютками, предметомъ материнской гордости и славы своего спасителя. Но спасая такимъ образомъ отъ смерти малютокъ, казалось бы, самой природой приговоренныхъ къ ней, одновременно съ тмъ отдаютъ ей въ жертвы милліоны жизнеспособныхъ дтей, родившихся при самыхъ благопріятныхъ физическихъ условіяхъ. Въ Неаполитанскомъ убжищ для подкидышей, по сухому оффиціальному отчету попечительства изъ 950 принятыхъ дтей выжило только трое. Итакъ положеніе ужасно, но уже совершилась глубокая эволюція, предвщающая недалекую революцію. Эта эволюція состоитъ въ томъ, что экономическая «наука», проповдующая недостатокъ жизненныхъ благъ и неизбжную смерть всхъ недостаточныхъ, оказалась ложной. Страдающее человчество, врившее въ свою неизбжную нищету, познало теперь, что оно богато, что его идеалъ: «хлба для всхъ» — не утопія. Земля достаточно велика, чтобы на ней хватило мста для всхъ, она достаточно богата, чтобы всмь дать средства къ существованію. Она можетъ дать достаточно обильный урожай волокнистыхъ растеній, чтобы одежды хватило на всхъ; въ ней достаточно камня и глины, чтобы вс имли жилища — таковъ экономическій фактъ въ своемъ простйшемъ выраженіи. Земля не только можетъ произвести достаточно пищевыхъ и другихъ средствъ для поддержанія существованія населяющихъ ее людей, но она могла бы удовлетворить даже вдвое увеличившееся потребленіе и даже безъ приложенія научныхъ методовъ, опирающихся на изслдованія по химіи, физик, минералогіи в механик. Въ великой семь человчества голодъ не только не можетъ быть результатомъ коллективнаго преступленія, онъ является абсурдомъ еще и потому, что средствъ къ существованію неизмримо больше, чмъ сколько ихъ нужно для потребленія. Недостатокъ современнаго способа распредленія земныхъ благъ, которыми руководитъ индивидуальный капризъ отдльныхъ личностей и безумная конкуренція спекуляторовъ и коммерсантовъ, состоитъ въ томъ, что цны на средства существованія повышаются, что они отнимаются у тхъ, которые производять ихъ и должны бы были владть ими по праву, и продаются тмъ, которые могутъ заплатить за нихъ дорого! но въ этомъ безпрестанномъ движеніи продукты и товары непроизводительно тратятся, портятся и теряются. И несчастные, нуждающіеся, проходящіе мимо громадныхъ складовъ этихъ товаровъ, знаютъ это. Нтъ недостатка ни въ теплой одежд, которая могла бы покрыть ихъ голыя плечи, ни въ крпкихъ сапогахъ для ихъ босыхъ ногъ, ни въ питательныхъ вкусныхъ фруктахъ и напиткахъ для поддержанія ихъ силъ, — все это имется въ громадномъ излишк, но пока они бродятъ вокругъ этихъ складовъ, бросая голодные взгляды, собственникъ-купецъ ищетъ способы повысить цны своихъ товаровъ, а въ случа нужды даже уменьшить ихъ количество. Какъ бы то ни было, но фактъ на лицо — продуктовъ всегда больше, чмъ нужно. И почему же господа экономисты не начинаютъ своихъ учебниковъ съ признанія этого капитальной важности факта, доказываемаго статистикой? Зачмъ должны мы революціонеры имъ указывать на это? Чмъ объяснить, что необразованные рабочіе посл долгаго трудового дня, только изъ разговоровъ другъ съ другомъ, знаютъ объ этомъ гораздо больше и лучше патентованныхъ профессоровъ и ревностныхъ учениковъ школы соціальныхъ и политическихъ наукъ? Не слдуетъ ли изъ этого сдлать выводъ, что любовь послднихъ къ наук не вполн искренна? Такъ какъ современное состояніе экономической науки вполн оправдываетъ наше требованіе хлба для всхъ, то остается узнать: оправдываетъ ли оно и наше другое требованіе — свободы для всхъ. «Не единымъ хлбомъ живъ будетъ человкъ», говоритъ древнее изрченіе, которое перестанетъ быть истиной разв только въ томъ случа, если человкъ будетъ регрессировать и опустится до чисто животнаго состоянія.
Но въ чемъ состоитъ эта духовная пища, необходимая человку, на ряду съ матеріальной? Конечно, церковь скажетъ, что таковой пищей служитъ «Евангеліе», а государство напоминаетъ, что это «повиновеніе закону». Но пища, которая дйствительно питаетъ и развиваетъ умственныя и нравственныя силы человка, есть то познаніе «добра и зла», которое еврейская легенда, а за ней и вс религіи происшедшія отъ іудейской, запрещаютъ намъ, какъ ядовитый плодъ, который, какъ проклятіе, поражаетъ всхъ и вліяніе котораго простирается даже «до третьяго поколнія» того, кто вкусилъ отъ него. Знаніе! — преступленіе по ученію церкви, преступленіе и съ точки зрнія государства, какъ бы ни старались маскировать это теперь священники и агенты правительства, которые противъ воли, можетъ быть, вкусили отъ этой ереси? А между тмъ знаніе есть первая главная добродтель свободной личности, которая захотла освободиться отъ всякаго божескаго и человческаго авторитета: она одинаково отказывается слушать тхъ, которые во имя «Высшаго Разума» узурпируютъ въ свою пользу право мыслить и говорить за другихъ и тхъ, которые во имя государства предписываютъ законами опредленный гнетъ, вншнее поведеніе, регламентированное разъ на всегда. И такой человкъ, желающій свободно развиться, долженъ встать какъ разъ на противоположную точку зрнія, чмъ та, которую ему рекомендуетъ церковь и государство: онъ долженъ свободно и независимо мыслить и дйствовать. Это является непремннымъ условіемъ всякаго прогресса. «Свободно мыслить, говорить и дйствовать»! — идеалъ будущаго общества въ отличіе отъ современнаго, котораго оно будетъ все-таки лишь логическимъ продолженіемъ, выражается ясно въ этомъ пожеланіи свободно мыслить. И съ первыхъ шаговъ эволюціонистъ, превратившись въ революціонера, долженъ освобождаться отъ всякой догматической церкви, отъ всякаго общественнаго принужденія, отъ всякой политической правительственной власти съ обязательной регламентаціей для подчиненныхъ ей, отъ всякой ассоціаціи публичной или тайной, въ которой всякій членъ подъ страхомъ оказаться измнникомъ долженъ подписаться подъ общепринятымъ лозунгомъ. Не нужно больше ни конгрегацій, запрещающихъ т или другія книги, не нужно царей и принцевъ, требующихъ присяги, ни полководцевъ, требующихъ врности знамени, ни министра народнаго просвщенія, предписывающаго правила преподаванія и указывающаго книги и даже страницы въ нихъ, которымъ учитель долженъ научить учениковъ, не нужно исполнительнаго комитета, который распоряжается пропускомъ постителей у входа въ народные дома. Не нужно и судей, которые заставляютъ свидтеля давать смшную и ложную присягу въ томъ, что будутъ говорить только правду, и которая сама по себ является уже ложью. Нтъ надобности въ начальств, какого бы рода оно ни было, чиновникъ ли, школьный учитель, членъ клерикальнаго или соціалистическаго комитета, хозяинъ или отецъ семейства, который бы вообще требовалъ повиновенія. А свобода слова? а свобода дйствій? Разв это не прямое и логическое послдствіе свободы мысли? Слово вдъ только мысль, облеченная въ звуки или буквы, дйствіе же — мысль выполненная. Нашъ идеалъ состоитъ слдовательно въ требованіи для всякаго человка полной абсолютной свободы выражать свои мысли во всемъ — въ наук, политик, морали безъ другихъ ограниченій, кром уваженія къ другой личности; онъ требуетъ также права дйствовать по своему усмотрнію «длать, что хочешь», согласуя, конечно, свою волю съ волей другихъ людей во всякомъ коллективномъ труд, такъ какъ его собственная свобода не можетъ быть ограничена такимъ союзомъ, а напротивъ увеличивается, благодаря сил коллективной воли. Само собой разумется, что эта абсолютная свобода мысли, слова и дйствій не совмстима съ сохраненіемъ учрежденій, которыя ограничиваютъ свободную мысль и ставятъ преграды свободному слову, въ самыхъ категорическихъ формахъ и заставляютъ рабочаго, оставшагося безъ работы, скоре умереть съ голоду, чмъ нарушить священное право собственности. Консерваторы не ошиблись, называя вообще всхъ «революціонеровъ» врагами «религіи, семьи и собственности». Да, анархисты, не признаютъ авторитетовъ догмата и сверхестественное вмшательство въ нашу жизнь, и въ этомъ смысл, въ борьб за свой идеалъ
Конечно, мы любимъ и хотимъ мира: нашъ идеалъ — гармоничное согласіе между всми людьми, но вокругъ насъ кипитъ безпощадная война, которую мы видимъ еще и впереди, ибо въ безконечной сложности условій, составляющихъ человческую жизнь, даже стремленіе ихъ къ миру сопровождается безпощадной войной. «Мое царство не отъ міра сего», говорилъ Сынъ Человческій и однако, онъ тоже принесъ мечъ и готовилъ раздоръ между сыномъ и отцомъ, дочерью и матерью. Всякое убжденіе, даже наихудшее иметъ своихъ защитниковъ, которыхъ должно считать искренними, но симпатія и уваженіе, которыя они могутъ заслуживать, не должны препятствовать революціонеру бороться съ ними со всей энергіей, на какую онъ только способенъ.
VI.
Наивные люди надются, что въ конц концовъ все устроится и въ одинъ прекрасный день совершится мирная революція, когда пользующіеся всякими привиллегіями по доброй вол согласятся уступить свои права всему народу.
Конечно, мы вримъ, что они уступятъ когда нибудь, но то, что ихъ толкнетъ на уступки, не будетъ внезапнымъ порывомъ гуманнаго чувства, а страхъ передъ будущимъ, въ особенности ввиду «совершившихся событій»; безъ сомннія эти люди измнятся, но только тогда, когда для нихъ явится абсолютная невозможность продолжать жить по старому, а это время еще далеко. Всякій организмъ функціонируетъ только сообразно своему устройству — онъ можетъ перестать функціонировать, разрушиться, но онъ не можетъ развиваться въ обратномъ направленіи. Всякая власть естественно стремится увеличить свое вліяніе надъ большимъ числомъ подчиненныхъ ей индивидуумовъ; всякая монархія по той же причин старается сдлаться всемірной. — Если нашелся одинъ Карлъ V, который, удалившись въ монастырь, издали, какъ зритель наблюдалъ за траги—комедіей народовъ, то сколько найдется другихъ царей, страсть которыхъ ко власти ни чмъ не можетъ быть удовлетворена и которые, если не по слав и талантамъ, могутъ вс считаться Аттилами, Александрами Македонскими и Юліями Цезарями. Точно также рдко можно встртить и капиталистовъ, отрекшихся отъ любостяжанія и отдавшихъ свои сокровища на осуществленіе какого нибудь общеполезнаго дла; даже т, которые желали бы ограничить свои потребности, не могутъ этого сдлать, подчиняясь вліянію своей среды: ихъ капиталы будутъ расти, принося проценты на проценты. Какъ только человкъ получаетъ какую бы то ни было власть духовную, военную, административную или финансовую, его естественно толкаетъ пользоваться ею безконтрольно; нтъ тюремщика, который бы, поворачивая ключъ въ замк камеры ,не ощущалъ бы нкоторого самодовольнаго чувства своей власти, нтъ стражника, который, охраняя имущество своего господина, не относился бы враждебно къ бродяг, или судебнаго пристава, который не ощущалъ бы глубокаго презрнія къ подчиненному его власти преступнику.
И если отдльныя личности такъ легко поддаются обаянию власти, которую имъ предоставили, то во сколько разъ сильне это обаяніе для цлыхъ классовъ, сохранившихъ свою власть по наслдственной традиціи и обладающихъ чрезвычайно развитымъ чувствомъ кастовой чести! Можно еще понять, что отдльная личность, подчиняясь чьему либо вліянію, можетъ быть послушна голосу совсти и чувства или, подчиняясь внезапному благородному порыву, отказывается отъ своей власти, отдаетъ свое имущество, радуясь успокоенію своей возмущенной совсти и тому, что теперь дружески протягиваютъ руки т, которыхъ она эксплуатировала раньше безсознательно или противъ своей воли; но какъ ждать такой перемны отъ цлой касты людей, связанныхъ другъ съ другомъ цлой цпью общихъ интересовъ, партійной дисциплиной, дружбой, сообществомъ или даже преступленіемъ? И когда іерархическіе тиски и стремленіе къ возвышенію прочно объединятъ весь правительственный механизмъ, то какая остается надежда на то, что люди, составляющіе его, вдругъ измнятся къ лучшему, какое чудо свыше можетъ очеловчить эти враждебныя обществу касты, — армію, духовенство и чиновничество? Нужно быть сумасшедшимъ, чтобы думать, что такія общественныя группы могутъ проникнуться гуманитарными чувствами и подчиниться другимъ вліяніямъ, кром страха? Правда, что это живой механизмъ, составленный изъ человческихъ индивидуумовъ, но онъ двигается, толкаемый слпой силой коллективнаго эгоизма и остановить его можетъ только коллективная непобдимая сила революціи.
Допустивъ даже, что «добрые богачи» вступятъ вс на путь обращенія къ истин, осненные сознаніемъ своего беззаконія, какъ бы свтомъ молніи, допустивъ даже, что вообще мы считаемъ невозможнымъ, чтобы они поспшили отдлаться отъ своихъ богатствъ на пользу обиженныхъ или неимущихъ и что, явившись въ собраніе бдняковъ, они скажутъ имъ: «берите — это ваше», если бы они сдлали это, то и тогда этимъ не была бы достигнута полная справедливость, такъ какъ за ними останется право на славную роль, которая въ сущности не принадлежитъ имъ, и исторія представитъ ихъ въ ложномъ свт. Такимъ образомъ поступали льстецы, желавшіе заслужить расположеніе потомковъ феодаловъ, восхваляя ихъ подвиги въ ночь на 4-ое августа 1789 года, когда т отказались отъ своихъ привиллегій, какъ будто этотъ моментъ — отказъ отъ привилегій, которыхъ народъ уже не признавалъ, является центромъ движенія всей французской революціи. И если такое фиктивное отреченіе, вынуждаемое подъ давленіемъ совершившихся событій, прославляется какъ нчто достопримчательное и славное, то что скажутъ про боле искреннее и дйствительное отреченіе отъ сокровищъ, добытыхъ эксплоатаціей темныхъ народныхъ массъ? Можно было бы опасаться, что толпа возвратитъ этимъ героямъ ихъ прежнее положеніе лишь изъ чувства благодарности за ихъ великодушіе! Нтъ для торжества справедливости нужно, чтобы все пришло въ естественное равновсіе, нужно, чтобы угнетенные сами добились своего права, чтобы обездоленные вернули сами себ все, что у нихъ было насильно отнято, чтобы рабы добились свободы собственными усиліями. И они будутъ пользоваться ею только тогда, когда сумютъ добыть ее. Всемъ намъ знакома фигура выскочки, добившагося богатства. Онъ почти всегда исполненъ глупаго чванства и презрнія къ бднымъ. Туркменская пословица говоритъ: «когда сынъ садится на коня, онъ не узнаетъ больше своего отца», а индусы говорятъ: «если твой другъ детъ въ колесниц, то у него нтъ уже друзей». Но цлый классъ подобныхъ людей гораздо опасне отдльныхъ своихъ членовъ: онъ связываетъ каждаго, заставляя его руководиться только общими, свойственными ему, какъ члену класса, инстинктами и даже противъ его воли увлекаютъ его по своему пагубному пути. Жадный купецъ, умющій изъ «всего» извлекать прибыль, — конечно, опасный членъ общества, но что сказать о цломъ класс современныхъ эксплуататоровъ, анонимной ассоціаціи капиталистовъ, основанной на облигаціяхъ, акціяхъ, и кредит? Какъ морализировать эти облигаціи и банковые билеты? какъ внушить имъ идеи солидарности со всмъ человчествомъ, которыя подготовляютъ пути къ лучшему порядку вещей? Такой банкъ, хотя бы члены его были филантропы чистйшей воды, не переставалъ бы учитывать векселя, брать проценты и проч.: тамъ не знаютъ сколькихъ слезь и мукъ стоили эти потертыя монеты, которыя въ конц концовъ попадаютъ въ его желзныя несгораемыя кассы съ хитрыми замками и засовами. Намъ постоянно совтуютъ положиться на время, которое должно будетъ смягчить нравы и привести все къ лучшему концу, но какъ можетъ смягчиться эта желзная касса, какъ остановится это ужасное чудовище, которое называютъ капиталистическимь хозяйствомъ, которое пожираетъ одно за другимъ цлыя поколнія людей? Да если капиталъ, которому служитъ все, сохранитъ свою силу, то мы вс сдлаемся его орудіемъ и рабами — простыми колесиками въ его чудовищномъ механизм: если къ сбереженіямъ, собраннымъ въ желзныхъ кассахъ банкировъ, безпрестанно будутъ прибавляться новыя сбереженія то напрасны будутъ наши крики о помощи — никто не услышитъ ихъ. Тигръ можетъ еще оставить свою жертву — но банковыя книги неумолимы. Отдльныя лица, цлые народы раздавлены этими тяжелыми фоліантами, безмолвныя страницы которыхъ, своими безстрастными цифрами, разсказываютъ о всхъ ужасахъ и жестокостяхъ, совершившихся здсь.
Если за капиталомъ должна остаться конечная побда, то намъ нельзя уже мечтать о золотомъ вк, и мы только съ сожалніемъ можемъ оглядываться назадъ и смотрть, какъ на угасающую зарю, на все, что на земл было когда то прекраснымъ, любовь, радость, надежды. Человчество было бы осуждено на исчезновеніе. Вс мы, которыя были свидтелями политическихъ переворотовъ, можемъ отдать себ отчетъ о тхъ безпрестанныхъ измненіяхъ, которымъ подвержены вс организаціи, основанныя на власти однихъ надъ другими. Было время, когда слово: «Республика» приводило насъ въ энтузіазмъ; намъ казалось, что это слово составлено изъ чудныхъ звуковъ и что міръ будетъ обновленъ въ тотъ же день, когда его можно будетъ безъ страха произносить въ публичныхъ мстахъ. Кто были т, которые горли вдохновенною любовью къ этому слову и въ его воплощеніи въ дйствительность видли вмст съ нами начало новой эры прогресса? Это т самые что засдаютъ теперь въ министерствахъ и другихъ хорошо обезпеченныхъ мстахъ, подобострастно улыбаясь и кровавымъ убійцамъ армянъ и могущественнымъ баронамъ финансоваго міра. Но я не думаю, что вс эти выскочки были безъ исключенія лицемрами и обманщиками. Между ними, безъ сомннія, были и такіе, но большинство казалось мн искреннимъ. Эти послдніе были фанатиками Республики и чистосердечно восторгались громкими словами: «Свобода, Равенство, Братство.» Твердо вря, что ихъ преданность общему благу никогда не измнитъ имъ, приняли они посл побды назначенныя имъ должности. Но уже нсколько мсяцевъ спустя, когда эти республиканцы уже находились у власти, другіе тоже республиканцы медленно проходили съ обнаженными головами по Версальскому бульвару межъ расставленныхъ рядовъ пхоты и конницы. Толпа поносила ихъ, плевала имъ въ лицо и среди нея, среди лицъ искаженныхъ ненавистью и гнвомъ, плнники узнавали своихъ бывшихъ товарищей по баррикадамъ, съ которыми они вмст боролись за осуществленіе своего идеала!
А много-ли прошло времени съ тхъ поръ, какъ эти недавніе революціонеры превратились въ ярыхъ консерваторовъ! Республика была учреждена и, по мр своего усиленія, становилась все боле угодливой. Будто подчиняясь движенію часового механизма, правильно, какъ движеніе тни солнечныхъ часовъ, подчиняясь законамъ эволюціи, вся эта ревностная молодежь, которая еще недавно такъ героически боролась съ преслдовавшей ее полиціей, превратилась теперь въ осторожныхъ, боящихся слишкомъ смлыхъ реформъ, людей, затмъ въ довольныхъ существующимъ порядкомъ консерваторовъ и наконецъ, падая все ниже, даже въ нагло наслаждающихся предоставленными имъ благами, защитниковъ своего привиллегированнаго положенія.