Федор Алексеевич
Шрифт:
— Но как?
— Как, как? Иго-го-го-го-о-о!
— Иго-го-го-о-о, — заржал дворянин Никита Зотов.
За сим занятием и застал их слуга, принёсший ворох одежды.
— Вот государыня Наталья Кирилловна прислала учителю переодеться.
Всё было новое — порты, сорочки и кафтан, изузоренный золотыми галунами, и даже нижнее бельё столь чистое, что Никита колебался: надевать или нет.
— Надевай, чего там, — решительно приказал Пётр.
Пришлось учителю раздеться догола и обрядиться во всё новое и свежее. Заглянув в
— Ну что ж, — сказал значительно Никита, оправляя кафтан. — Вернёмся к нашей азбуке.
— Вернёмся! — вскричал царевич и с готовностью уселся за стол. — Чтоб ныне ж все буквы пройти.
— Нет, Пётр Лексеич, сейчас мы займёмся написанием тех букв, которые узнали. Бери перо. Не так. Возьми вот так. Зажми в щепоти. Вот, молодец. Умакни в чернила. И пиши вот такую закорючку.
— Это что, буква?
— Нет. Это ножка от буквы «аз». Вот её научимся писать, тогда и дальше пойдём.
Мальчик, умакнув перо, склонился над бумагой, стараясь повторить ту фигуру, которую подписал на листе вверху учитель. От усердия он высунул кончик языка, и Никита, наблюдавший его со стороны, радовался: старательный отрок, на лету будет схватывать.
Глава 15
ПРЕД СВЕТЛЫЯ ОЧИ
Сообщение из Стамбула о провозглашении Юрия Хмельницкого князем малороссийским встречено было в Москве с великим неудовольствием.
— Скор, султан, скор, — сказал Апраксин Матвей Васильевич. — Шахматист изрядный. Не успели мы фигуру гетмана убрать, а он, на тебе, уж и князя выставил.
— Там тот князь, — скривился в презрении Хованский. — Юраска Хмельниченко, поскрёбыш Богданов.
— С этим поскрёбышем хлопот нам прибудет, — сказал Голицын. — А мы ещё и с Дорошенко до конца не разберёмся. Иван Волконский ездил — не привёз. Чего ждём-то? Когда он там шайку разбойников собьёт?
Князь взглянул на государя, сидевшего на своём месте в великой задумчивости, хотя все понимали, что вопрос голицынский ему адресовался.
— Госуда-арь, — позвал Голицын. — Фёдор Алексе-евич!
— A-а, —встрепенулся Фёдор, выходя из задумчивости.
— Я говорю, надо Дорошенко в Москву везти, а то как бы нам беды какой не дождаться.
— Надо бы. Да что-то Иван Самойлович опасается, как бы там возмущение оттого не началось.
— Вот как раз с Дорошенко-то и может начаться.
— Ты так думаешь, Василий Васильевич?
— Я уверен, государь, порох лучше подале от огня держать.
— А кого пошлём? Опять Волконского?
— Нет. Иван — тюня, опять воротится пустым. Надо Алмазова. Этот в тамошних делах довольно твёрд. Да и настырен.
— Родион Матвеевич, — взглянул государь на Стрешнева, — выдь в переднюю, там ли он. Если нет, покличь.
Алмазов, как обычно, дремал в
— Семён Ерофеевич, придётся тебе опять в Батурин ехать.
— Я готов, государь. За каким делом?
— Надо тебе привезти сюда Дорошенко Петра, бережения нашего и его ради. Мы знаем, гетман станет упираться, разные отговоры говорить, но ты ныне твёрд будь.
— Мне бы, государь, твой указ ему своеручный.
— Указ получишь. Родион Матвеевич напишет, я подпишу. Но тебе главное уговорить по-доброму самого Дорошенко.
— Хорошо, государь, постараюсь, уговорю.
— Он отчего-то опасается сюда ехать.
— Ясно отчего. Боится за Многогрешным последовать.
— О Многогрешном и поминать не надо. То другая стать. Скажи ему, что я хочу в нём иметь советчика по украинским и турским делам. Что и усадьба у него тут будет добрая, и землю дадим, и людьми не обидим.
На этот раз Алмазову была выделена добрая, крытая повозка, в ней любая непогода не страшна была. А кроме того, из-за весенней холодной погоды дана в запас шуба для Дорошенко, дабы не было у него причины отказываться от поездки.
Гетман Самойлович, прочитав государеву грамоту, не стал особенно возражать против отъезда Дорошенко в Москву, однако заметил:
— Надо бы посоветоваться со старшиною, а то по отъезде Дорошенко Бог знает какие слухи пойдут.
— Советуйся, Иван Самойлович, но только ж сам напиши Дорошенко письмо с указанием ехать со мной. Он ведь, чего доброго, может меня послать куда подальше.
— Государева человека не пошлёт. Я его, конечно, с тобой отпущу, но надо так створить, чтоб поменьше людей знало об этом.
— А сам говоришь, надо советоваться со старшиной. Что-то я не пойму тебя, Иван Самойлович.
— Старшины это одно, а народ совсем другое. С тобой поедет генеральный судья Иван Домонтов, у него будет мой приказ Дорошенко ехать с тобой в Москву. Я вот лишь о чём попрошу государя, чтоб когда будут на Москву приезжать с Украины мои ли люди, Серковы ли, пусть знают, в какой он милости и чести у государя. И ещё, пусть государь освободит его брата, отпустит на родину, его уж теперь держать не к чему, а то мать их уж закидала меня слезницами. Вот тогда всякие слухи будут пресечены в корне.
— А где Дорошенко сейчас?
— Он в Соснице обосновался. Поляки, сказывают, ныне вдруг опасаться стали, что я вкупе с Дорошенко собираюсь с султаном в союз против них вступить.
— Мысль сия лишь в больную голову может пасть.
— Отчего? Вот Юраска Хмельницкий уж под бунчуком Ибрагим-паши оказался. Вчера б это в худом сне не приснилось, а ныне в яви явилось.
Попутчик Алмазова генеральный судья Иван Домонтов оказался столь великим детиной, что когда сел к нему в коляску, то занял почти всё сиденье, притиснув бедного стольника к противоположному боку.