Folie a Deux

Шишина Ксения

— Ты не повторишь… — качая головой, почти жёстко говорит Райан. С убеждённостью, которую я, естественно, не чувствую. Потому что всё ещё не знаю и не понимаю его всего. В моей голове по-прежнему сохраняется огромный пробел. Значительный отрезок жизни до сих пор сокрыт от меня за надёжными засовами. Нет, мне не нужны подробности брака, того, кто кого любил больше или вообще не любил, но я нервничаю, что со мной поступят так же. Боюсь не столько измены, сколько не узнать о ней и продолжать быть с человеком, который перестал заслуживать меня.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я думаю, что умею разбираться в людях. Такие вещи не приходят в одночасье, но всё же теперь во мне это есть.

На время я удовлетворяюсь

полученным ответом. Несмотря на практически убеждённость в том, что он не передаёт и толики истинного положения вещей. Не может быть всё настолько прозаично. Особенно у миллиардеров и в их семьях. Там всегда замешаны третьи лица. Или даже самые близкие люди, которые знают, куда бить, гораздо лучше других. Через что именно прошёл Райан Андерсон прежде, чем научился читать всех без исключения?

— Иди ко мне.

Он дотрагивается до моей шеи скользящим движением пальцев. Они чувствуются столь изумительно и желанно, что это словно прикосновение к душе, а не просто физическое взаимодействие. Смотря именно в глаза взглядом, отдающимся в самое сердце, Райан красив, как никогда. Обычно мне всегда так или иначе думается о том, чтобы он вновь заявил права на моё тело, но прямо сейчас я хочу лишь касаться. Ощущать разносимое кровью и сокращением сердечной мышцы тепло мужчины, пока ему не настанет время выезжать на работу. Меня охватывает предвосхищение чего-то неожиданного, когда Райан словно вырисовывает невидимую линию, точно следующую вдоль ключицы до моего левого плеча.

— Сделаешь мне тосты с джемом, если он у тебя есть? — Андерсон дышит странно рвано. Импульсивно, порывисто я касаюсь его левого бока. Он склоняет голову, становится чуть ближе, в то время как тонкие длинные пальцы сильнее надавливают на кожу, но без ощущения боли. Только с желанием обладать. С потребностью оставить свои отпечатки. Мне бы хотелось увидеть эти невидимые следы. Наверное, здесь присутствует доля определённого сумасшествия, пусть я и не собираюсь заходить дальше мыслей и говорить вслух о чём-то подобном. Хотя не сомневаюсь, что в случае чего мужчине не составило бы труда арендовать ультрафиолетовую лампу или нечто иное, позволяющее обнаружить вещи, недоступные человеческому зрению в любое другое время.

— Есть персиковый, — почему-то слишком тихо говорю я, — но ты же не ешь перед работой.

— Знаю. Но сегодня мне очень хочется. Ты, я и завтрак.

Этим утром Райан связывается со своими людьми позже обычного. В ожидании, пока за ним приедет машина, он съедает не только четыре тоста, но и забирает у меня один панкейк, который казался мне наиболее аппетитным и аккуратным. Я не против, пусть и пытаюсь остановить залезшую в мою тарелку вилку. Но она ускользает слишком быстро.

— Тостов недостаточно? Хочешь что-нибудь существенное?

— Да. Чтобы ты села мне на колени, — прямолинейные, откровенные слова воспринимаются мною уже, как должное. Так же, как и притягивающее в объятие настойчивое прикосновение левой руки, от которого у меня нет ни малейшего желания отклоняться. В отличие от первого присутствия на моей кухне Райан сидит не напротив, а справа. Неизменным остаётся лишь одно. Его расслабленность. Отсутствие всякой скованности и стеснения в занимаемой телом позиции. Я становлюсь счастливее, ощущая мощную грудь за спиной и широкую ладонь поверх талии, теребящую узел на халате. Весь этот момент кажется таким естественным. Незыблемым. Обречённым повторяться из раза в раз. Но что в таком случае останется мальчикам? Прекратившая существование семья, даже если в ней никогда и не было семейных завтраков? Вероятность однажды увидеть рядом со своим отцом не любимую мать, а чужую женщину? — Ты так соблазнительно пахнешь, — протяжный выдох опаляет мою ушную раковину. Горячим воздухом сползает вниз по шее прямо под воротник халата. Заставляя меня иррационально вспотеть, что не совсем своевременно и уместно. — Я люблю то, какие у тебя длинные и густые волосы.

Хочу, чтобы нашему ребёнку достался их цвет. Скажи, ты думаешь о том, что можешь быть уже беременна?

Его вопрос… неожиданный. Голос, которым он задан, почти затихающий к концу, звучит так, будто Райан желает совместного ребёнка не меньше моего, а то и больше. Несмотря на ощущение наличия попытки в той или иной степени скрыть эмоции. Нет, я помню все те вопросы и слова про много лет, но тогда мне казалось, что всё происходит в основном из жалости и лишь самую малость из чувства некой привязанности. Или понимания, что это неплохой способ возвыситься в собственных глазах. Сделать кому-то младенца, чтобы иметь вечный рычаг давления и дополнительный повод тешить своё эго на регулярной основе, постоянно держа в голове, что женщина сама попросила тебя о соответствующей услуге. А теперь мы вроде как в отношениях, несмотря на их тайный характер, и напоминаем мне обычную пару всё больше и больше с каждым проходящим днём. Если всё рухнет, я ударюсь, почувствую боль всеми клеточками тела разом, и она поглотит меня быстрее, чем я попытаюсь взять её в кулак и не позволить ей распространяться дальше.

— Ты хочешь, чтобы я думала?

— Если он есть внутри тебя, то ты должна заботиться о себе. Хорошо, Моника? — я поворачиваю голову к нему, но он чуть отворачивается, уверена, не собираясь смотреть на меня в ближайшие несколько секунд. Одним глотком допивает остатки кофе прежде, чем мгновением спустя получает сообщение. — Это от водителя. Мерседес уже здесь. Мне пора. Но сначала…

Губы Райана прижимаются к моим так, будто он и не избегал даже случайного взгляда в мою сторону всего несколько мгновений назад. И не говорил вещей, которые я не совсем понимаю, как именно трактовать однозначно. В мою спину болезненно упирается крышка стола, но я становлюсь отрешённой по отношению к этому факту всё быстрее по мере того, как моё тело начинает чувствовать ещё больше прикосновений под одеждой. После, вставая, чтобы Райан мог уйти, я не могу не думать, что конкретно он хотел дать мне понять. Что действительно переживает о нас? Или что если я уже положении, но с плодом что-то произойдёт, то у меня не будет ни шанса попробовать снова? Я не уверена, что готова услышать нежеланный для себя ответ, и потому ничего не спрашиваю.

Мужчина уезжает на работу в 7:35, а спустя несколько дней заграничной фотосессией напоминает мне о себе и моя. Греческий Vogue, знаменитый фэшн-фотограф из Парижа, модель, которая приболела в последний момент, а по их замыслу для групповой фотосессии непременно нужны семь девушек. Я уже почти произношу слова согласия в разговоре со своим агентом, когда она поясняет, что снимки планируются достаточно откровенными из-за частично прозрачных пляжных нарядов.

— Лично я убеждена, что тебе всё равно нужно согласиться. Да, это не индивидуальная съёмка, но ты попадёшь на обложку престижного журнала и не забывай, кто фотограф. С Дэвидом мечтают работать многие.

— Но это против моих правил. Я не обнажаюсь даже так, ты же знаешь. А теперь я и тем более не могу.

— И как мне понимать последнюю фразу? У тебя что, появился парень?

— Что-то вроде того, — вздыхаю я с эмоцией, напоминающей поражение. Даже без характеризующих отношения ярлыков Райан Андерсон не позволит, чтобы мои прелести в той или иной степени видели все подряд. Мужчины, пускающие слюни на фотографии. А если ему не говорить? Это было бы неплохим вариантом. Нет, я знаю, что если мы останемся вместе, я уже никогда не вернусь в профессию, но пока… Он ведь всё равно не слишком озабочен подробностями той или иной съёмки, в которой я принимаю участие. Хотя я и не делала ничего предосудительного за всё время нашего знакомства и вообще в течение всей карьеры, достаточное ли это основание, чтобы напоследок слегка отступить от собственных установок и ограничений? Смогу ли я сама утаить детали, глядя в глаза или просто сидя напротив?