Фрейлина
Шрифт:
Павильоны на островах закрывались для посещения в октябре и до конца апреля. Мы называли это время «просушкой» — «закрыть на просушку». Постоянная влажность влияла на внутренние интерьеры и состояние экспонатов… да что там! Даже в туристический сезон павильоны не открывали для посещения в сырую дождливую погоду.
А до открытия сезона нужно было высадить цветы и привести в общий порядок садики.
Работали профессионалы, конечно, мы помогали в порядке волонтерства. И был там один мальчик… очень талантливый мальчик. То ли садовник… да это неважно. С ним приезжала девочка. С большим уже животиком, тихая и улыбчивая, как
Мне было тогда… да, наверное, лет двадцать восемь? И, наглядевшись на них… никогда до и после этого я не чувствовала настолько огромного желания любить и быть любимой. Даже не желание — острая потребность, необходимость. Больно, горячо, нежно… несбыточно! Их чувства буквально электризовали воздух, заряжая его… или питая собой эфир — кто знает?
Просто взгляды…
Я долго болела потом этим несбыточным. Успокоилась со временем, прошло конечно. А сейчас вернулось с немыслимой силой. Вдруг, внезапно! До отчаянных слез и знакомой боли в груди. Буквально размазав меня этой своей несбыточностью.
Здесь я ни в ком не искала мужской интерес, даже в голову не приходило. Вначале вообще было не до того… да не до всего — жила в постоянном стрессе и страхе разоблачения. Жила в напряжении, выверяя каждый свой шаг и подбирая слова согласно здешней разговорной манере — хорошо, писем и мемуаров этих времен читано было немеряно.
Но вот я ожидаемо задумалась о смысле своего существования здесь, принимая кстати вариант с Весниным. И тут же осознала, что можно придать ему настоящий смысл, приняв на себя миссию корректора и попытавшись сделать будущее хоть немного лучше. Ведь волею судьбы я оказалась буквально в эпицентре принятия решений, в зоне влияния, можно сказать.
Ну не зря же это?!
И тут почти сразу представилась возможность… нереально удачный шанс — близкое знакомство с влиятельным человеком. И я схватилась за эту единственную возможность! Спешила донести, убедить… влияла блин, как могла, зная, что времени мне отпущено критически мало. Где-то косячила в волнении и на эмоциях — характер мой оставался при мне, он никуда не делся.
И что-то я успела, в чем-то меня услышали.
Но думаю… не случись того самого мужского интереса, слушать вообще бы не стали. Отвели бы взгляд, прошли мимо, отмахнувшись, как от мухи. Но пушистые ресницы, детские губки бантиком и претенциозная попытка судить о вещах серьезных — смесь та еще, похоже. Раз зацепило.
Внешность важна, кому это знать, как не мне? И вот она есть у меня — приемлемая… и даже приятная, пускай и не в моем вкусе. Тая юная копия своей мамы, а Елизавета Якобовна красивая женщина, совсем еще молодая. Может и я со временем… грудь превратится в Грудь, станут округлыми и мягкими руки-веточки…
Но мною и так уже интересовались. Совершенно нечаянно я заинтересовала собой даже не одного, а двух мужчин.
Вот только Сережа Загорянский, незаметно проникший в душу глубже, чем мне хотелось бы, не предпринял даже попытки… хотя и обозначил свою симпатию. И если подумать… скорее всего, он уже несвободен.
Может я и выдумала ее, но очень похоже, что «совсем нечего вам предложить» от Загорянского той же природы, что и Дубельтовское «не смогу просить вашей руки». Серьезная, весомая причина этому должна быть.
Но та наша прогулка и романтическая атмосфера свадебного вечера, пронизанная таинственностью эфирного света и звучащая в унисон с красотой парка, уютом крытой аллеи… Плюсом ко всему этому — интересный молодой мужчина в парадной морской форме. А я живой человек, между прочим. И все-таки женщина, как оказалось.
Любовью это точно еще не было, но отпусти я себя и разреши… С ним могло бы — запросто. И даже обязательно…
С Константином — нет, здесь я всегда настороже. Понимание недопустимости, невозможности и несбыточности всегда было и есть. Но разбередил он, растравил снова душу! Скрипкой своей, клубникой, вальсом, взглядом в мою сторону… так похожим на взгляд того мальчика. Хотя я могла понять неправильно… в почти темноте «навигационных» сумерек. И лучше бы так оно и было.
Но он и правда играл для меня — на скрипке, а мог еще на рояле, органе, виолончели.
Восторженный, порывистый и взрывной, как отмечали современники. С поразительной способностью держать себя в руках — как уже знала я.
Бесконечно уважая отца, в юности он как-то встал перед ним на колени, признавая мудрость и высокое превосходство — мальчику свойственны были порывы. Верующий, в отличие от матери… впрочем, как и все моряки, особенно в эпоху парусного флота, он регулярно посещал храм и даже пел в церковном хоре. Хотя и сам Николай, с его звучным баритоном, часто стоял на клиросе вместе с певчими.
Костя… будучи на полголовы ниже братьев, даже в юности выглядел величественно, как ни один из них — это признавали современники и я с ними согласна. И как жаль… как же мне жаль было сейчас, что не для меня он — этот мужчина. Далеко не мальчик уже… С привитой с детства ответственностью за свои поступки, склонностью к внутренней дисциплине, по-военному собранный и амбициозный.
Может и правда… и даже скорее всего — он был бы лучшим императором, чем Александр.
Хмыкнув, я вытерла глаза и огляделась — мы подходили к домику. Уже встав на землю, я погладила лошадку, почесала ей между ушами — добрая скотинка. Отпустив Илью, поднялась в дом, а дальше было немного суеты, как обычно… уютные огоньки свечей на бюро и прикроватном столике, Ирма со свежей ночной рубашкой.
Неплохо? Намного лучше, чем можно бы ожидать. Всё для меня складывалось на удивление удачно, нужно признать уже это и перестать играть в дохлую кошку. Слезы для слабых.
— Барышня, из почтовой конторы добежали — еще днем прибыло вам письмо, — вручила мне горничная плотный пакет, подвигая ближе подсвечник. Письмо было от Елизаветы Якобовны.
Первая мысль — случилось что-то? И даже сердце дернулось. Я заспешила, разрезая верхнюю бумагу и разворачивая исписанный лист. Понимая и принимая для себя через это беспокойство, что маменька давно уже не чужой для меня человек, важный.