Ган Исландец
Шрифт:
— Ну, мн некогда терять съ вами время.
Вытащивъ изъ кармана кожанный кошель, онъ медленно и какъ бы нехотя открылъ его.
— На, проклятый демонъ исландскій, получай твои два дуката. Право, самъ сатана не далъ бы за твою душу столько, сколько я даю теб за тло.
Разбойникъ взялъ дв золотыя монеты и сторожъ поспшилъ протянуть къ нимъ руку.
— Постой, товарищъ, принеси-ка сперва, что я у тебя просилъ.
Сторожъ вышелъ и, минуту спустя, вернулся съ вязкой свжей соломы и жаровней, полной раскаленныхъ угольевъ, которыя
— Ну вотъ, я погрюсь ночью, — сказалъ разбойникъ, вручая сторожу золотые дукаты. — Постой на минуту, — добавилъ онъ зловщимъ голосомъ: эта тюрьма, кажется, примыкаетъ къ казарм мункгольмскихъ стрлковъ?
— Примыкаетъ.
— А откуда втеръ?
— Кажется съ востока.
— Тмъ лучше, — замтилъ разбойникъ.
— А что? — спросилъ сторожъ.
— Да ничего, — отвтилъ разбойникъ.
— Ну прощай, товарищъ, до завтра.
— Да, до завтра, — повторилъ разбойникъ.
При стук тяжелой двери, ни сторожъ, ни палачъ не слыхали дикаго торжествующаго хохота, которымъ разразилось чудовище по ихъ уход.
L
Заглянемъ теперь въ другую келью военной тюрьмы, примыкавшей къ стрлковой казарм, куда заключенъ былъ нашъ старый знакомецъ Туріафъ Мусдемонъ.
Быть можетъ читатель изумился, узнавъ, что этотъ столь хитрый и вроломный негодяй такъ искренно сознался въ своемъ преступномъ умысл трибуналу, который осудилъ его и такъ великодушно скрылъ сообщничество своего неблагодарнаго патрона, канцлера Алефельда. Но пусть успокоятся: Мусдемонъ не измнилъ себ. Эта великодушная искренность служитъ, быть можетъ, самымъ краснорчивымъ доказательствомъ его коварства.
Увидвъ, что его адскія козни разоблачены и окончательно разрушены, онъ на минуту смутился и ороблъ. Но когда прошла первая минута волненія, онъ тотчасъ же сообразилъ, что если ужъ нельзя погубить намченныхъ имъ жертвъ, надо позаботиться о личной безопасности. Два средства къ спасенію были готовы къ его услугамъ: свалить все на графа Алефельда, такъ низко измнившаго ему, или взять все преступленіе на себя.
Заурядный умъ остановился бы на первомъ средств, Мусдемонъ выбралъ второе. Канцлеръ оставался канцлеромъ, и къ тому же ничто прямо не компрометировало его въ бумагахъ, обвинявшихъ его секретаря; затмъ онъ усплъ обмняться нсколькими значительными взорами съ Мусдемономъ и тотъ, не задумываясь, принялъ всю вину на себя, увренный, что графъ Алефельдъ выручитъ его изъ бды, въ благодарность за бывшія услуги и нуждаясь въ будущихъ.
Мусдемонъ спокойно прохаживался по своей темниц, едва освщаемой тусклымъ ночникомъ, не сомнваясь, что ночью дверь тюрьмы будетъ открыта для его бгства. Онъ осматривалъ стены старой каменной тюрьмы, выстроенной еще древними королями, имена которыхъ не сохранила даже исторія, и изумлялся только деревянному полу ея, звучно отражавшему шаги. Полъ какъ будто закрывалъ собой подземную пещеру.
Онъ примтилъ также большое желзное кольцо, ввинченное въ
Время шло. Мусдемонъ нетерпливо прислушивался къ медленному бою крпостныхъ часовъ, мрачно звучавшему среди ночной тишины.
Наконецъ, шумъ шаговъ послышался за дверьми тюремной кельи. Сердце Мусдомона радостно забилось отъ надежды. Огромный ключъ заскриплъ, замокъ зашатался, цпи упали и дверь отворилась.
Вошелъ человкъ въ красной одежд, котораго мы только что видали въ тюрьм у Гана. Въ рукахъ у него былъ свертокъ веревокъ. Слдомъ за нимъ вошло четверо алебардщиковъ, въ черныхъ камзолахъ, со шпагами и бердышами.
Мусдемонъ былъ еще въ судейскомъ костюм и парик, и при вид его палачъ поклонился съ невольнымъ почтеніемъ.
— Извините, сударь, — спросилъ онъ узника какъ бы нершительно: — съ вашей ли милостью намъ придется имть дло?
— Да, да, со мной, — поспшно отвтилъ Мусдемонъ, еще боле обнадеженный такимъ вжливымъ обращеніемъ и не примчая кроваваго цвта одежды палача.
— Васъ зовутъ Туріафъ Мусдемонъ? — продолжалъ палачъ, устремивъ взоръ на развернутый пергаментъ.
— Да, да. Вы пришли, друзья мои, отъ великаго канцлера?
— Отъ него, сударь.
— Не забудьте же, по выполненіи возложеннаго на васъ порученія, засвидтельствовать его сіятельству мою искреннюю признательность.
Палачъ взглянулъ на него съ удивленіемъ.
— Вашу… признательность!..
— Ну да, друзья мои, такъ какъ по всей вроятности мн самому нельзя будетъ въ скоромъ времени лично поблагодарить графа.
— Еще бы, — иронически согласился палачъ.
— А вы сами понимаете, — продолжалъ Мусдемонъ: — что я не могу быть неблагодарнымъ за такую услугу.
— Чортъ побери, — вскричалъ палачъ съ грубымъ хохотомъ: — слушая васъ, можно подумать, что канцлеръ оказываетъ вамъ Богъ всть какое одолженіе.
— Это врно, что въ этомъ отношеніи онъ отдаетъ мн лишь строгую справедливость!..
— Положимъ, строгую!.. Но вы сами сознались — справедливость. Въ двадцать шесть лтъ моей службы въ первый разъ приходится мн слышать подобное признаніе. Ну, сударь, не станемъ терять время попусту. Готовы вы?
— Готовъ, готовъ, — радостно заговорилъ Мусдемонъ, направляясь къ двери.
— Постойте, постой на минутку, — закричалъ палачъ, кидая на полъ пукъ веревокъ.
Мусдемонъ остановился.
— Зачмъ столько веревокъ?
Дйствительно ни къ чему, да дло то въ томъ, что при начал процесса я полагалъ, что осужденныхъ то будетъ больше.
Съ этими словами онъ принялся разматывать связку веревокъ.
— Ну, скоре, скоре, — торопилъ Мусдемонъ.
— Вы, сударь, слишкомъ спшите… Разв вамъ нетребуется никакихъ приготовленій?
— Какія тамъ приготовленія, я уж васъ просилъ поблагодарить за меня его сіятельство… ради Бога, поспшите, — продолжалъ Мусдемонъ: — мн хочется выйти отсюда поскоре. Далекъ ли нашъ путь?