Ган Исландец

Гюго Виктор

Дубовая дверь отворилась. Вошелъ рослый малый въ красной саржевой рубашк съ потайнымъ фонаремъ въ рукахъ въ сопровожденіи сторожа. Узникъ тотчасъ же притихъ.

— Ганъ Исландецъ, — сказалъ прибывшій: — я Николь Оругиксъ, палачъ Дронтгеймскаго округа. Завтра, на разсвт, я буду имть честь повсить твою милость за шею на прекрасной новой вислиц, сооруженной уже на Дронтгеймской площади.

— Ты въ этомъ вполн увренъ? — спросилъ разбойникъ.

Палачъ захохоталъ.

— Хотлось бы мн, чтобы ты также

прямо попалъ на небо по лстниц Іакова, какъ завтра попадешь на вислицу по лстниц Николя Оругикса.

— Такъ ли? — спросило чудовище съ зловщимъ взглядомъ.

— Повторяю теб, что я палачъ здшняго округа.

— Не будь я Ганомъ Исландцемъ, мн хотлось бы быть на твоемъ мст, - замтилъ разбойникъ.

— Ну, я этого не скажу, — возразилъ палачъ и потирая руки, продолжалъ съ тщеславнымъ видомъ: — Ты, однако, правъ, дружище, наше дло завидное. Да!.. Рука моя знаетъ всъ человческой головы.

— А пивалъ ли ты человческую кровь? — спросилъ разбойникъ.

— Нтъ; но за то часто пыталъ людей.

— А выдалъ ли ты когда нибудь внутренность еще живого младенца?

— Нтъ, но за то ломалъ кости въ желзныхъ тискахъ дыбы: навертывалъ члены на спицы колеса; стальной пилой распиливалъ черепа, содравъ съ нихъ кожу; раскаливъ щипцы до красна на огн, жегъ ими трепещущее тло; сжигалъ кровь въ жилахъ, вливая въ нихъ растопленный свинецъ и кипящее масло.

— Да, — сказалъ задумчиво разбойникъ: — у тебя тоже есть свои удовольствія.

— Еще бы, — продолжалъ палачъ, — хоть ты и Ганъ Исландецъ, а все же я больше спровадилъ на тотъ свт человческихъ душъ, не считая той, съ который ты завтра простишься.

— Если только она есть у меня… Дронтгеймскій палачъ, неужели ты дйствительно убжденъ, что можешь выпустить изъ тла Гана Исландца духъ Ингольфа, прежде чмъ онъ вышебетъ твой?

Палачъ захохоталъ.

— А вотъ завтра посмотримъ!

— Посмотримъ! — повторилъ разбойникъ.

— Ну, — продолжалъ палачъ: — я пришелъ сюда не затмъ чтобъ толковать о твоей душ, мн важне твое тло. Послушай-ка!.. Посл смерти твой трупъ принадлежитъ мн по праву, но законъ не лишаетъ тебя возможности заране продать его мн. Скажи-ка, что ты за него хочешь?

— Что я хочу за мой трупъ? — переспросилъ разбойникъ.

— Да, только чуръ не запрашивать.

Ганъ Исландецъ обратился къ сторожу.

— Скажи, товарищъ, что ты возьмешь за охапку соломы и огонь?

Сторожъ на минуту задумался.

— Два золотыхъ дуката, — отвтилъ онъ.

— Ну вотъ, — сказалъ разбойникъ палачу: — ты дашь мн два дуката за трупъ.

— Два золотыхъ дуката! — вскричалъ палачъ: — Это дорогонько. Два золотыхъ дуката за дрянной трупъ! Нтъ, мы не сойдемся.

— Ну такъ не получишь трупа, — спокойно возразилъ чудовище.

— Ты попадешь на живодерню вмсто того, чтобы украсить собой королевскій музей въ

Копенгаген или кабинетъ рдкостей въ Берген.

— Что мн за дло?

— А то, что посл твоей смерти народъ будетъ толпиться передъ твоимъ скелетомъ, говоря: вотъ останки знаменитаго Гана Исландца! Твои кости старательно отполируютъ, сколотятъ мдными гвоздиками, поставятъ подъ большой стекляный колпакъ, съ котораго каждый день заботливо станутъ стиратъ пыль. Взамнъ этихъ почестей, подумай что ждетъ тебя, если ты не продашь мн своего трупа; ты сгніешь гд нибудь въ живодерн, изгложутъ тебя черви или заклюютъ коршуны.

— Такъ что же! Съ живыми вдь длаютъ тоже, маленькіе точутъ, а большіе гложутъ.

— Два золотыхъ дуката! — пробормоталъ сквозь зубы палачъ: — Цна неслыханная! Если ты не сбавишь, Ганъ Исландецъ, мы не сойдемся.

— Это первая и должно быть послдняя продажа въ моей жизни; мн надо хоть на чемъ нибудь выгадать.

— Смотри, какъ бы теб не раскаяться въ своемъ упрямств. Завтра ты будешь въ моей власти.

— Ты думаешь?

Этотъ вопросъ произнесенъ былъ съ особеннымъ выраженіемъ, на которое палачъ, однако, не обратилъ вниманія.

— Да, есть нсколько способовъ завязывать мертвую петлю, если ты образумишься, можно будетъ облегчить твою казнь.

— Мн все равно, что ты станешь завтра длать съ моей шеей! — съ усмшкой замтило чудовище.

— Ну, хочешь получить два королевскихъ экю? На что теб деньги?

— А вотъ потолкуй съ своимъ товарищемъ, — сказалъ разбойникъ, указывая на сторожа: — онъ проситъ съ меня два золотыхъ дуката за охапку соломы и огонь.

— Ты продаешь охапку соломы и огонь на всъ золота! — укоризненно замтилъ палачъ сторожу: — Да гд у тебя совсть! запрашивать два дуката!

Сторожъ возразилъ съ досадой:

— Будь доволенъ, что я не запросилъ четырехъ!.. Ты самъ, Николь, торгуешься какъ жидъ, отказывая несчастному узнику въ какихъ нибудь двухъ дукатахъ за трупъ, который перепродашь какому либо ученому или доктору по меньшей мр за двадцать.

— Я никогда не платилъ за трупъ боле пятнадцати аскалоновъ, — сказалъ палачъ.

— Да, за трупъ воришки или презрннаго жида, это возможно, — замтилъ сторожъ: — но кому неизвстна цнность тла Гана Исландца.

Ганъ Исландецъ покачалъ головой.

— Не суйся не въ свое дло, — раздражительно вскричалъ Оругиксъ: — разв я мшаю теб грабить и красть у заключенныхъ одежду, драгоцнности, подливать соленную воду въ ихъ жидкую похлебку, всякими притсненіями выманивать у нихъ деньги? Нтъ! Я не дамъ двухъ золотыхъ дукатовъ.

— А я не возьму мене двухъ дукатовъ за охапку соломы и огонь, — упрямился сторожъ.

— А я не продамъ трупа мене двухъ дукатовъ, — невозмутимо замтилъ разбойникъ.

Посл минутнаго молчанія палачъ топнулъ ногой.