Газлайтер. Том 26

Володин Григорий Григорьевич

— Ага, — киваю. — Много молока, и сразу творог на выходе. Уровень почти как у нашей рогогорской фермы.

Портакл фыркает, закатывая глаза:

— Я что, теперь — перегонщик скота?

— Пока что — временный координатор молочного портала, — говорю совершенно серьёзно. — Но если продолжишь ныть, будешь доить.

Портакл в ужасе замолкает.

После завершения переброски всего стада из десяти голов я возвращаюсь к Ледзору.

— Закончил, граф, хо-хо? — усмехается он.

— Ага. Козы закончились. Пошли.

Мы

продолжаем двигаться вперёд. Южная Обитель спит, будто мёртвая или делает вид. Коридоры утопают в полумраке, каждый наш шаг гулко отдаётся в сводах. Откуда-то сверху, с каменных арок, время от времени капает вода — ровно, как секунды на разбитом циферблате.

Лестницы, повороты, ещё один виток вниз — и вот мы почти у нужного сектора.

На одном из изгибов, за тупым поворотом, сталкиваемся с неожиданностью.

Трое гомункулов в рясах. Двое — типичные: серые, гладкие, без черт, без волос, без эмоций — словно вылеплены из глины. А вот третий… вернее, третья.

Она — девушка. Тонкая, с серебристой кожей, аккуратным носом, едва заметными ресницами. И тоже лысая. Честно говоря, раньше я бы даже не опознал в ней женщину — но за годы я уже научился различать гомункулов.

Они перегородили проход, обойти — никак. Обхожусь тремя пси-копьями. Все трое валятся без сознания.

— У них женщины бывают? — хмурится Ледзор, разглядывая поверженную гомункулу. Видимо, тоже подметил. — Я-то думал, эти монахи размножаются почкованием. Как глубососки.

— Ошибся, — бросаю я, проходя мимо тел. — Гомункулы — это раса. Целый народ. А монахи Обители — просто их поехавшая часть. Секта. Зомбированные фанатики, повернутые на своей Великой Идее. Сами себя считают вершиной эволюции, но по факту — крыша поехала и вросла в капюшон.

Идём дальше. По маршруту — восточная часть крепости, где, по воспоминаниям монаха, расположена одна из главных глушилок, мешающая прослушке и передаче сигналов. Её фон я чувствую заранее — лёгкое, почти незаметное покалывание в висках.

Пара поворотов — и вот она, прямо перед нами. Огромная, словно алтарь у сектантов, вся покрыта сложной гравировкой. Из резьбы сочится тусклый фиолетовый свет, пульсирующий в такт чему-то чужому.

Я не вырубаю глушилку полностью — лишь делаю её работу неэффективной, ослабляю поля, чтобы монахи не сразу поняли, что устройство вышло из строя. Пусть считают, что всё в порядке. А мы тем временем поднимаемся выше.

Время вроде бы есть, но лучше не рисковать. Мало ли — вдруг кому-нибудь из них взбредёт в голову проверить глушилки.

Мы с Ледзором поднимаемся всё выше — петляем по узким коридорам, поднимаемся по крутым винтовым лестницам, проходим через гулкие каменные залы, оставляя позади группы гомункулов. До цели остаётся совсем немного. Согласно воспоминаниям одного из вырубленных монахов, резиденция Паскевича расположена на самом верху крепости, в её центральной

башне — именно туда мы сейчас и направляемся.

Когда мы оказываемся в последнем проходе перед главным залом, в висках вспыхивает знакомое напряжение: ощущаю сильное демоническое присутствие. Без сомнений — это Паскевич. Устроился в том зале, не один, а в компании трёх гомункулов.

— Жди здесь, — бросаю мысленно Ледзору, указывая глазами. — Останься в коридоре, у той стены. Я тебя позову, когда будет нужно.

Я, укутанный ментальной невидимостью и Покровом Тьмы, бесшумно вхожу в арку. Дверей тут нет — просто широкий, открытый проход, ведущий в зал. Пол исписан рунными цепочками, фрактальными схемами, пентаграммами.

Паскевич стоит в центре зала, приняв позу, достойную театральной сцены: руки высоко подняты, напяленная чёрная мантия напыщенно развевается.

— Готово! — восклицает он торжественно. — Сейчас я совершу широкую материализацию Астрала! Эта крепость станет неприступной! Ни один Филинов её не возьмёт!

Мои перепончатые пальцы! Я мгновенно оцениваю ситуацию: ритуал действительно сложный, замороченный, с множеством вложенных слоёв. Что-то сродни костяной башне Миража. Если Паскевич запустит это до конца, крепость превратится в демонскую цитадель. Как её потом штурмовать — загадка пока даже для меня.

Вмешиваться магией — нельзя. Любой всплеск — и Василиск не сможет скрывать меня от паскевичевского чутья. Подхожу ближе почти на цыпочках.

Одна из рун прямо под ногой. Стираю её носком ботинка. Потом ещё одну — рядом, чуть сбоку. Затем сразу отхожу подальше к дальней стене.

Паскевич не замечает моих стараний. Он обращается к троице помощников:

— Гомункул! Подойди. Прежде чем тратить силы и создавать широкую материализацию, попробуем что-нибудь полегче. Сейчас ты получишь оружие.

Один из гуманоидов — молодой, с вытянутыми ушами и отсутствием бровей — с сомнением подходит ближе:

— А это безопасно, ваше демонейшество?

Паскевич снисходительно хмыкает:

— Конечно. Всего лишь простая костяная булава. Иди сюда, не бойся.

Он колдует. Руны вспыхивают — но криво. Я это вижу. Схема дергается, кривая геометрия, один узел гаснет, другой — искажается. В следующее мгновение гомункул дергается всем телом и превращается в костяное дерево.

Паскевич моргает.

— Э-э… — выдыхает он. — Не то. Ты должен был получить оружие…

Он склоняется к полу. Оглядывает руны. Мотает головой.

— Так. Вот же. Две испорчены… Исправьте, косолапые болваны! Кто это стер?!

Я ухмыляюсь, порчу ещё одну руну с противоположной стороны и не торопясь топаю снова подальше.

Гомункулы судорожно бросаются исправлять руны. Один на четвереньках вырисовывает символы заново, второй подает ему мелки.

Паскевич, сверкая глазами, поднимает руки вновь: