Где апельсины зреют
Шрифт:
Вотъ и гостинница Голубой Гротъ. Голубой домикъ стоялъ въ саду, расположенномъ на скалистой террас. Въ саду подъ апельсинными и лимонными деревьями помщались столики, покрытые блыми скатертями.
— Смотри, смотри, Николай Иванычъ, апельсины на деревьяхъ висятъ! — восхищалась Глафира Семеновна. — Вотъ гд настоящая-то Италія! Вдь до сихъ поръ еще ни разу не приходилось намъ сидть подъ апельсинами.
Она протянула руку къ дереву и спросила лакея:
— Гарсонъ! Ботега! Можно сорвать уно оранчіо, портогало?
— Si, sigriora… — отвчалъ тотъ, понявъ въ чемъ дло, и даже пригнулъ
— Первый разъ въ жизни срываю съ дерева апельсинъ! — торжественно воскликнула Глафира Семеновна.
Конуринъ слъ за столъ и хлопнулъ ладонью по столу.
— Сегодня-же напишу супруг письмо, что подъ апельсинами бражничалъ. — Гарсонъ! Тащи сюда первымъ дломъ Капри бутылку, а вторымъ коньякъ.
— Ostriche, monsieur? спрашивалъ лакей, скаля зубы и фамильярно опираясь ладонями на столъ.
— Устрицы? И этотъ съ устрицами! Ну, тя въ болото съ этой сндью! Самъ жри ихъ. А намъ бифштексъ. Три бифштексъ! Три…
Конуринъ показалъ три пальца.
— Si, monsieur. Minestra?.. Zuppa? спрашивалъ лакей.
— Вали, вали и супу. Горяченькаго хлебова пость не мшаетъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Macaroni al burro? продолжалъ предлагать лакей.
— Только ужъ разв, чтобъ васъ потшить, макаронники. Ну, си, си. Вали и макаронъ три порціи. Три…
Николай Ивановичъ въ свою очередь показалъ три пальца и прибавилъ, обратясь съ жен:
— Скажи на милость, какъ мы отлично по-итальянски насобачились! И мы все понимаемъ, и насъ понимаютъ. По ихнему устрицы — и по нашему устрицы, по ихнему баня — и по нашему баня.
— Да вдь ихъ языкъ совсмъ не трудный, отвчала Глафира Семеновна и крикнула вслдъ удаляющемуся лакею:- Желято, желято! Мороженаго порцію. захвати. Ума порція.
— Si, signora… на бгу откликнулся лакей.
Показался контролеръ и говорилъ:
— Неправда-ли, какая хорошая гостинница? Садъ… На скал… Одинъ видъ на море чего стоитъ!
LXIX
Въ саду гостинницы “Голубой Гротъ” мало по малу стали скопляться пассажиры съ парохода. Пріхалъ на пароходной шлюпк и капитанъ парохода, пожилой итальянецъ въ синей двухбортной куртк-пиджак, застегнутой на вс пуговицы, и въ синей фуражк съ золотымъ позументомъ. Онъ прислъ къ столу и тотчасъ-же принялся за устрицы, которыхъ ему подали цлую груду на блюд. Контролеръ завтракалъ съ своими русскими земляками. За завтракомъ онъ усплъ сбыть Глафир Семеновн еще дв камеи, черепаховый портсигаръ и три гребенки. Завтракъ отличался обильными возліяніями. Бутылки съ густымъ краснымъ капрійскимъ виномъ и съ шипучимъ асти не сходили со стола. Погода во время завтрака стояла прелестнйшая. Солнце ярко свтило съ голубаго неба. Завтракъ происходилъ при звукахъ неумолкаемой музыки. Три рослыхъ, бородатыхъ, плечистыхъ, странствующихъ мандолиниста наигрывали веселые мотивы изъ оперетокъ и итальянскихъ псенъ и пли, составляя изъ себя тріо. Подвыпившіе туристы щедро сыпали имъ въ шляпы серебряныя и мдныя монеты. Внизу подъ обрывомъ скалы столпились три четыре извощика и погонщика ословъ, рзкими выкриками предлагавшіе туристамъ хать обозрвать островъ. Тутъ-же подпрыгивали босые,
— Надо на ослахъ-то прохаться, сказала Глафира Семеновна. — А то удемъ съ Капри, не покатавшись на ослахъ.
— Позжайте, позжайте, сказалъ контролеръ. — Сейчасъ я вамъ рекомендую самаго лучшаго осла и самаго лучшаго погонщика. А мы здсь посидимъ. Въ полчаса вы объдете весь городъ.
— Нтъ, нтъ. Я одна не поду. Ужъ ежели хать, то всмъ хать.
— Не хочется мн, Глаша, хать. Ну, что такое ослы? Ну ихъ къ лшему! проговорилъ Николай Ивановичъ.
— А разв лучше къ бутылкамъ прилипнувши сидть?
— демте, барынька. Я съ вами вмст поду, вызвался Конуринъ. — А только ужъ что насчетъ бутылки, то вы извините, я бутылочку съ собой въ дорогу возьму, а то безъ поддержанія силъ можно на осл и ослабнуть.
— Полноте, полноте… Вы ужъ и такъ выпивши.
— Я? Ни въ одномъ глаз. Разв можно въ такой природ быть выпимши? Тутъ насквозь втромъ продуваетъ. демте, демте, сударушка.
Конуринъ всталъ изъ-за стола и покачнулся. Глафира Семеновна это замтила.
— Ахъ, Иванъ Кондратьичъ, вы качаетесь, сказала она.
— Дйствительно немножко споткнулся, а вдь на осл-то я сидть буду. Сидя я твердъ. Только-бы оселъ не споткнулся. Коммензи, мадамъ, протянулъ ей Конуринъ руку.
— Нтъ, нтъ. Я одна пойду. А вы ужъ идите подъ руку съ бутылкой.
Они спустились со скалистой террасы внизъ къ осламъ и погонщикамъ. Ихъ сопровождалъ контролеръ. Николай Ивановичъ остался на верху и смотрлъ внизъ. Выбранный контролеромъ погонщикъ подставилъ Глафир Семеновн пригоршни рукъ и бормоталъ что-то по-итальянски, скаля зубы. Та недоумвала.
— Ступайте ему ногой на руки, ступайте. Онъ васъ подниметъ на осла, говорилъ контролеръ.
— Ахъ, ступать? Скажите только, чтобы онъ не хваталъ меня за ноги. Я щекотки до смерти боюсь.
— Осторожне, Глаша, осторожне! кричалъ Николай Ивановичъ сверху, изъ сада.
— Ай, aй, ай! взвизгнула Глафира Семеновна, но поднятая погонщикомъ, была уже на сдл.
Конурина поднимали извощики и погонщики и тоже посадили на осла. Онъ возился съ бутылкой вина и не зналъ куда ее дть.
— Да передайте вы вино погонщику. Онъ понесетъ его за вами, говорилъ ему контролеръ.
— А вылакаетъ по дорог? Смотри, не выпей, итальянская морда. Голову оторву.
Бутылка передана. Погонщикъ гикнулъ. Ослы побжали легкой трусцой.
— Тише, тише! визжала Глафира Семеновна.
Конуринъ восклицалъ:
— Чувствуетъ-ли въ Питер супруга моя, что ея мужъ Иванъ Кондратьичъ на осл детъ!
Черезъ четверть часа, однако, они вернулись. Глафира Семеновна вбжала на террасу разсерженная, съ распотвшимъ, краснымъ лицомъ.
— Невозможно было кататься. Конуринъ пьянъ и три раза съ осла свалился, заговорила она.