Где апельсины зреют
Шрифт:
— Ахъ, Боже мой! Да дай полюбоваться-то.
— А вдругъ приливъ морской? Тогда и не выдемъ изъ грота. Слышала, что землякъ-то на пароход разсказывалъ?
— Да вдь никто еще не узжаетъ.
Англичанинъ выпустилъ воробья изъ другой коробочки. Воробеи взвился, полетлъ и слъ на сталактитовый выступъ на стн. Англичанинъ схватился за записную книжку и сталъ въ нее что-то записывать.
— Шалый, совсмъ шалый… Съ бабочками да съ воробьями здитъ, покачалъ головой Конуринъ.
— Ахъ, Боже мой! Да и здсь голые! воскликнула Глафира Семеновна.
— Гд? гд? спрашивали
— Да вотъ на выступ стоятъ.
— Положительно мы въ дикомъ царств, на дикихъ островахъ, съ дикими сословіями, сказалъ Конуринъ.
Лодочникъ, державшійся на середин грота, всплеснулъ веслами и лодка поплыла къ выступу, гд стояли голые люди.
LXVIII
Голые субъекты, къ которымъ лодочникъ быстро подвезъ Ивановыхъ и Конурина, были искусные пловцы изъ мстныхъ жителей и дежурили въ грот въ ожиданіи туристовъ, дабы показать имъ свое умнье въ нырянь. Оки выпрашивали у туристовъ, чтобы т кинули въ воду серебряную лиру, ныряли на дно и доставали эту лиру, разумется уже присвоивая ее себ. Два-три туриста кинули по серебряной монет на дно, пловцы достали ихъ, подплыли къ лодк Ивановыхъ и Конурина и, стуча отъ холода зубами, просили и ихъ кинуть въ воду “ума монета”.
— Отчаливай, отчаливай отъ насъ, ребята. Лучше мы эти деньги пропьемъ на пароход на коньяк, махалъ имъ руками Конуринъ.
Глафира Семеновна, прикрывая лицо носовымт. платкомъ, кричала лодочнику:
— Синьоръ! Алле! Алле вонъ! Ассе для насъ. Довольно, довольно пуръ ву.
— А ля мезонъ! въ свою очередь крикнулъ ему, обрадовавшись, Николай Ивановичъ. — Греби на пароходъ, кривая камбала.
— Бато а ваперъ… прибавила Глафира Семеновна.
Лодочникъ заработалъ веслами. Когда лодка подъхала къ выходу изъ грота, морскои приливъ уже начался, вода прибыла и отверстіе, сквозь которое надо было прозжать, сдлалось уже.
— Вались въ растяжку! скомандовалъ Николай Ивановичъ и первый легъ на дно лодки. — Глаша! Ложись мн на спину да береги въ потьмахъ браслетку.
— Ну-ка, и я около васъ! Мала куча! воскликнулъ Конуринъ и повалился около Глафиры Семеновны.
— Аи, ай! Я щекотки до смерти боюсь! визжала та. — Говорятъ вамъ, Иванъ Кондратьичъ, что боюсь!
— Пардонъ, матушка, пардонъ! Должонъ-же я за что-нибудь держаться, отвчалъ Конурин.
Но лодка выскочила уже изъ грота. Сіяло голубое небо, на голубой водяной ряби играло золотое солнце. Вс поднялись со дна лодки и стали садиться на скамейки.
— Слава Богу! Выбрались на свтъ Божіи, сказалъ Николай Ивановичъ. — А я, признаться сказать, ужасно боялся, бы эти голубыя сосульки не сорвались съ потолка, да не сдлали-бы намъ награжденіе по затылку. Да какое по затылку! Сосульки въ дв-три сажени. И лодку-то бы перевернуло да и изъ насъ-то бы отбивныя котлеты вышли.
— И тогда прощай Иванъ Кондратьичъ. А мадамъ Конурина была-бы вдова съ малолтними сиротами! вздохнулъ Конуринъ и прибавилъ:- А что-то она, голубушка, теперь въ Питер длаетъ?
— Знаемъ, знаемъ. Не досказывайте. Чай пьетъ, перебила его Глафира Семеновна.
Лодка причалила
— Лодочнику два франка и что-нибудь на макароны.
— На, подавись, чумазый, сказалъ Конуринъ, разсчитываясь съ лодочникомъ. — Вотъ теб на макароны, вотъ теб и на баню, чтобы вымыть физіономію личности.
Лодки съ пассажирами все прибывали и прибывали къ пароходу. Самою послднею приплыла лодка съ англичаниномъ въ клтчатомъ шотландскомъ пиджак. Онъ сидлъ въ лодк и записывалъ что-то въ записную книжку. Въ плетеной корзинк вмст съ коробками лежали привезенные имъ изъ грота камушки, нсколько мокрыхъ раковинъ, билась еще живая маленькая рыбка и ползала маленькая черепаха.
— И чего это онъ съ мелкопитающимися животными наскомыми возится! дивился Конуринъ, пожимая плечами.
Пароходъ началъ давать свистки, вызывая изъ грота туристовъ, подождалъ еще немного и, захлопавъ колесами, тронулся дальше, огибая отвсную скалу. Пошли скалы отлогія, на скалахъ виднлись деревушки съ небольшими бленькими домиками и наконецъ показался городъ, расположенный на скалахъ террасами.
— Вонъ направо на самомъ берегу голубой домикъ виднется. Это-то и есть гостинница Голубаго Грота… указывалъ контролеръ. — Какъ остановимся, передете на берегъ на лодк, въ эту гостинницу и идите.
— Капри это? спрашивала Глафира Семеновна.
— Капри, Капри. Въ гостинниц спрашивайте и вино Капри. Прелестное вино.
Отъ берега, между тмъ, подъзжали уже на встрчу пароходу лодки. Въ лодкахъ опять сидли полуголые гребцы. Кром гребцовъ въ нкоторыхъ лодкахъ были и маленькіе мальчишки. Пароходъ остановился. Гребцы, стараясь наперерывъ причалить свои лодки къ пароходу, ругались другъ съ другомъ самымъ усерднымъ образомъ. Мальчишки тоже кричали, поднимая надъ головами корзинки съ устрицами, съ цвтными раковинами, съ копошащимися маленькими черепахами и предлагали купить ихъ.
— Садитесь, садитесь скорй въ лодку, торопилъ Ивановыхъ и Конурина контролеръ.
— А вы прідете туда?
— Вслдъ за вами. Только всхъ пассажировъ съ парохода спущу.
Лодка перевезла Ивановыхъ и Конурина на берегъ. Здсь опять осадили ихъ босые, грязные мальчишки. Они предлагали имъ устрицы, кораллы, апельсины на вткахъ. Одну изъ такихъ втокъ почти съ десяткомъ апельсиновъ на ней Глафира Семеновна купила себ и понесла ее, перекинувъ черезъ плечо.
— Непремнно постараюсь эту втку цликомъ до Петербурга довезти въ доказательство того, что мы были въ самомъ Апельсинномъ Царств,- говорила она.
Направляясь къ голубому дому, гд помщалась гостинница Голубой Гротъ, они шли мимо другихъ гостинницъ. Изъ гостинницъ этихъ выбгали лакеи съ салфетками, перекинутыми черезъ плечо, и зазывали ихъ завтракать. Одинъ изъ лакеевъ схватилъ даже Конурина за руку и, твердя на разные лады слово “ostriche”, тащилъ его прямо къ входной двери своей гостинницы. Конуринъ отбился и сказалъ:
— Вотъ черти-то! Словно у насъ въ Александровскомъ рынк прикащики. И зазываютъ покупателя и за руки тащутъ. Подлецъ чуть рукавъ у меня съ корнемъ не вырвалъ.