Gelato… Со вкусом шоколада
Шрифт:
— На деревню к деду с пометкой…
— Пал в неравном бою бедняга, — задушенно хохочет Ния.
Кровожадная? Бессердечная? Злорадствующая и смеющаяся над моей проблемой? Ах ты ж… Жестокая крохотная тварь! Накажу, накажу, накажу ее! Но… Позже!
Похоже, сам Смирнов уже устал на кухне ждать меня, как того безотказного мальчика, выбранного его твердой и большой рукой для приготовления ароматного кофе величественной особе, который помог бы ему наконец-таки сомкнуть бесстыжие серые глаза и отвалить от младшей дочери на огромный на хрен. Я слышу слабую вибрацию моего мобильного телефона, лежащего на прикроватной тумбочке:
«Папа
«Тук-тук» — простые и весьма понятные слова, отсвечивающие на экране в сообщении от Смирнова С. М., вышедшего уже к барьеру и подгоняющего к сатисфакции нерадивого меня.
— Какой он пьет кофе, Ния?
— Что? — Антония лбом упирается в подушку и пытается скинуть с себя мой вес и мое тело. — Молотый, конечно.
— Просто черный или со сливками, теплым молоком, корицей, гвоздикой, шоколадной крошкой, с сыром? Сколько ложек сахара предпочитает?
— Тебе там все расскажут, Буратино, — по-моему, она совсем не догоняет абсурдность сложившейся ситуации.
Тогда я с легкостью переключу ее внимание, язвительность и сонную подачу совершенно никак не помогающего мне материала.
— И часто он ночами посещает комнату взрослой дочери, у которой может быть своя личная жизнь, например? М? Что это за…
— Это его дом, Петенька. А я его маленькая девочка…
Если она сейчас зарядит мне о том, что суперпапочка купает свою «куколку», то есть «маленькую цыпочку», «крошечку Тонечку», «Нию — божий одуванчик», обмывая ее эрогенные зоны и интимные места, в том навороченном корыте, например, с использованием всех имеющихся режимов, на которые способен этот чудо-таз, то даю честное и благородное слово, что:
«Я, сука, сильно не сдержусь и начищу ухмыляющуюся рожу младшего Смирнова тем, что первым попадется мне там под руку. Возможно, кофеваркой, половником или каким-нибудь черпаком, который употреблю не по назначению. Вот так я выкажу свое огромное почтение и научу отца уважению личных границ его выросшей, хоть все еще и мелкой дочери».
— Он мог бы постучать, — отпускаю Тоню и, развернувшись, ставлю ноги на пол, сажусь на кровати, потягиваюсь, разминаюсь и растираю заспанные глаза, затем тянусь за своим ремнем и личными вещами, с которыми мне предстоит пройти на выход, предварительно встретившись с «гражданином-начальником», каковому стоит сильно подлизать, если я намерен его дочь под себя подмять. В хорошем… Исключительно в хорошем смысле этого слова.
«Ух, как бы я ее сейчас подмял! Пожалуй, даже н-е-о-д-н-о-к-р-а-т-н-о» — вполоборота рассматриваю раскрывшиеся тоненькие ножки Смирновой и оголившуюся половинку задницы, которую она, по-моему, сейчас специально выставила для меня.
В такой неоднозначной обстановке не забыть бы свою обувь, а то как будто первый раз в доме грозного отца своей мелкой пассии, а о себе оставлю неизгладимое впечатление рассеянного мужика, у которого из идеальности только симметричные носочные дырки на больших пальцах длинных стоп, вытаптывающих его зеленую коротко стриженную лужайку.
«Хм! И тут охренительный подтекст, а пошлость так и льется из меня! Да я почти поэт!» — мысленно даю себе установку понизить уровень сарказма и юморка до минимального и стать до пресности и скукоты серьезным и ни капли не строптивым.
В этом теремке шутить имеет право только папа — единственный глава семьи, очень важный и всеми уважаемый человек! А мне не стоит быть столь
«Эх, Петя, Петя» — провожу ладонью по обнаженной женской попе и запускаю руку крепко спящей между ног. — «А у Тосика в районе киски жарковато! Потеет девочка и, хлюпая губами, секса просит. Нам бы как-то выбраться из города и порезвиться на природе, например» — заметочку в башке фиксирую, а затем гоняю, при этом неспешно двигаю ладонью, сжимая гладенькие складки, вытягиваю самый вязкий сок обильно секретничающей Смирновой.
— Ты что? — кобылкой взбрыкивает Тузик. — Обалдел?
— Тшш, тшш. Будем считать это твоим нижним поцелуем на мою удачу, — шаловливые пальцы, конечно, убираю, зато своими сильно пересохшими губами трогаю теплый мягкий зад. — Моя отзывчивая умница, жди меня.
— Ты сюда не вернешься! — рычит Антония. — Идиот!
Как знать, как знать!
— Итак, твое последнее слово, Тосик, — отстраняюсь от покоящейся на животе. — Приободри меня!
— Не груби моему папе, — бурчит, терзает сонной мордочкой подушку, и слегка — или мне это только кажется — приподнимает зад.
Подставляется? Она, похоже, просит еще немного приласкать?
— Я постараюсь, но ничего не обещаю, — улыбаюсь широко и, оттолкнувшись ладонями от пружинящей поверхности, встаю с кровати.
— Иди-иди, вали отсюда, а я, конечно же, ставлю на своего отца.
А вот и новый спор, по-видимому, организовался?
— Это очередное пари, Тоня? — зловещим тоном, почти как антивоенный манифест, декларирую.
— Правда жизни, Петенька. Мой папа таких, как ты, щелкает, словно перемалывает в жерновах жирные тыквенные семечки.
— Таких? — уточняю.
— Мягких, недоспелых, совсем зеленых — с-о-с-у-н-к-о-в, ищущих свою нишу в неспокойном мире!
— А почему тыквенные семечки? Не вижу связи: сосунки и семечки. Что здесь общего? — прищуриваюсь, обозревая великолепную картину в целом.
Смирнова сильно вытянулась, широко раздвинула свои конечности, растопырилась, изображая огромную океаническую звезду, шуршащую по илистому или коралловому дну.
— Трудно до ядра добраться, но папа…
А! Ну, теперь я понял! Ее папа может все, стоит только Сергею встретить достойного собрата, он будет грызть его, пока до пульсирующей сердцевины не дойдет? Уверен, что со мной разговор будет направлен в несколько иную плоскость. У меня есть кое-что в рукаве или кармане, во что я, предусмотрительно оставаясь нераскрытым, но от всей души и с ярко пышущим запалом посвятил его, когда с почестями хоронил эробизнес мелкой засранки, которая только провоцирует, но стОящего, за что я мог бы побороться, не дает.
Попробую-ка я еще разок!
— Вот если бы ты немного поощрила меня и сказала, что мы пара. Тосик?
— Сказать можно все, что твоей душе угодно. Если пожелаешь, то я даже могу предположить, что мы с тобой сто лет женаты. Это ведь никак не изменит того, что отец застукал тебя в моей комнате, совсем не припоминая, как ты так ловко прошмыгнул мимо него, ничем себя не выдавая.
Это правда! Это в точку! Тут мне нечем крыть. Я влез к ним в дом и даже не поздоровался с радушными хозяевами. Теперь не уверен, что в Гражданском кодексе есть статья, которая бы предусматривала за такое грубое нарушение щадящее наказание. Административка? Дешевый штраф? Ну, не принудительные же работы, наконец? Хотя, чего уж там, я бы не возражал здесь отработать свой справедливый — здесь без сомнения — приговор.