Gelato… Со вкусом шоколада
Шрифт:
— Ния?
— А? — ноет в трубку. — М?
— С апельсином. Представляешь?
— А шоколадная крошка? — по ее голосу могу судить о том, что Тузик подобрел, оттаял и мило улыбается.
— Конечно. А еще…
— Корица? — так и вижу, как она хлопает в ладоши, морщит нос и растягивает красивые губы, выставляя ровный белый ряд зубов на обозрение толпы.
— Тоже там.
— Поторопись, Пиноккио.
— Хочешь меня? — закусываю нижнюю губу и выжимаю газ, сигналю впереди скучающему чуваку и, вильнув, быстро обгоняю.
— Я булочку хочу, — всхлипывает Ния.
—
— Что?
— Еще я захватил шоколадку. По-моему, с орешками. Я… — сигналю всем черепахам, которых сегодня, как назло, слишком много и все в своем персональном темпе не торопятся куда-то.
— Пока! — Тонька вдруг сбрасывает вызов, а я с открытым ртом и так и невыплюнутым словом застываю.
Вот же… Накажу ее! Стерва мелкая. Сначала, правда, накормлю и расскажу о том, как у нас обстоят дела, потом проверю ее ногу, поглажу заболевшую стопу, приласкаю маленькое тело и под бок ее себе заткну. Я действительно устал за целый день. Отцовский вызов был однозначно лишним, хоть и продуктивным. Это надо бы признать. Надеюсь, что старшую братву не хватит кондратий, когда папа развернет кампанию по продвижению Тузика на жирный и подвижный рынок пищевого дела.
Чудесная погода и свежий теплый воздух! Очень жаль, что Смирнова подвернула ногу и заработала больничный лист до стабилизации ортопедического положения. Она мне в тот же день, после сорвавшегося торжественного мероприятия, с укором в каждой букве доложила сообщением, что ее травма — это полностью моя вина, а значит:
«Я должен взять на себя расходы? Оплатить твое лечение?» — ответил в мессенджере явно чем-то обколотой Антонии. Уж больно она говорлива была в тот, казалось бы, унылый вечер.
«Ненавижу!» — мелочь настрочила и тут же отключилась.
Видимо, спать легла. Я не придал особого значения ее словам и бомбардировал своим вниманием, но издалека, давая ей некоторое время на рекогносцировку. Пусть осмотрится, отойдет немного, успокоится и примет, наконец-таки, здравое решение.
Сегодня оставлю своего железного коня подальше от подъездных ворот Смирновых. Случайные свидетели мне ни к чему. Выключаю все и закрываю машину, подготавливаю свою любимую «девочку» к ночевке. Выбираюсь из салона, обхожу небольшой периметр, пинаю колеса и, прихватив пакет с гостинцем для Нии, пару раз оглянувшись на потухшие фонари и темный силуэт успокоившегося автомобиля, удаляюсь от места вынужденной стоянки. Двигаюсь по-над забором, выискивая подходящую лазейку или незащищенное место. В прошлый свой визит, да и вообще, во время посещений этого дома еще в юности, я выяснил слабые места, через которые можно беспрепятственно проникнуть на территорию, которую охраняет только честность и тонкий юмор ее старшего хозяина.
Подпрыгиваю, цепляюсь пальцами за верхний край забора, легко взбираюсь, перебирая ногами по каменному полотну и, перемахнув ограждение, спрыгиваю уже с той стороны, во владениях темного короля.
«Порядочек!» — отряхиваю руки и поправляю задравшиеся джинсы.
Пригнувшись, виляю по зеленой площади, обминаю елочки, кустарники, цветочки и каменные фигуры каких-то идолов. Смирнов, похоже,
«Ведьмаки!» — хихикаю, изображая из себя коммандос, подгребаю к месту, на котором открывается прекрасный вид на открытый — специально, видимо, для меня — балкон, ведущий в комнату Антонии.
«Забраться на ее этаж? — Не вижу в этом никаких проблем!».
Здесь, по-видимому, специально все заточено под мои руки-ноги и физическую подготовку. Пристроив тормозок себе в зубы, начинаю восхождение к злобной принцессе с вывернутой или растянутой стопой. Пока переставляю руки, фиксирую носки и упираюсь, затем подтягиваю себя, зачем-то припоминая, как Тосик испуганно смотрела на меня, когда я выходил из ее комнаты после того, как положил растрепанную барышню на застеленную аккуратную кровать. Тогда мне на одно мгновение показалось, что Антония просила взглядом:
«Велиховчик, не оставляй меня одну! Не надо! Не бросай, пожалуйста. Ты ведь…».
— Какого черта? Блин, Велихов! Придуро-о-о-ок! — рычит и без конца оглядывается на закрытую дверь своей комнаты Антония. Похоже, девочка не соврала. Она и в самом деле то ли полулежит, то ли полусидит в своей кровати, причем в каком-то смешном салатовом, по всей видимости, наряде. Кузнечик, твою мать!
— Крашивая пышамка, — шепелявлю, прожевывая плотную бумагу пакета с угощением. Спрыгиваю на пол и вытаскиваю ароматную посылку изо рта. — Привет!
— Господи! — Тузик откидывает голову, к тому же неудачно. Она ощутимо даже для меня прикладывается макушкой о стену, глухо стонет и прикрывает глаза. — Ты больной, больной, больной. Мне очень жаль тебя, деревянный мальчик.
— Так полечи меня. Привет, Антония! — прохожу в ее комнату, моментально разуваюсь, помня о милых пунктиках с мужской обувью на светлом ковре в ее комнате, и осматриваюсь в помещении.
Здесь ничего не изменилось с моего последнего посещения. Правда, свадебного платья больше нет, а на прикроватной тумбочке покоятся мази и эластичные бинты.
— Велихов…
— «Привет» скажешь или так и будешь шипеть, сверкая взглядом? Ния-я-я! — подмигиваю, затем присев и слегка пригнувшись, начинаю красться к Смирновой, выставив руки, как когти, в которых зажато лакомство для жертвенного зверька.
— Ванная там! — внезапно выставляет пальчик, указывая направление. — Иди туда!
— Что?
— Руки помой, прежде чем приблизишься ко мне. Не хватало еще проблем с кишечником.
— Вырабатывай иммунитет, Смирнова. И вообще, — хмыкаю, — зараза к заразе не липнет.
— Я закричу, Велихов. И твой спектакль закончится, так и не успев начаться.
— Да в курсе я, что ты истеричка! — швыряю ей на кровать булку с шоколадом и шаркаю в ванную комнату, на которую мне указала эта мелкая дрянь. — Ничего не трогай! — шиплю вполоборота, потому как вижу, что она уже возится, тянется к пакету, ухватывается за бумагу и даже крутит верхний край, стараясь разодрать мою обмотку.
— Да пошел ты!
А мне, по-видимому, все же стоит поторопиться. Уж больно шавочка возбуждена.