Гнилые болота
Шрифт:
— До свиданія, господа!
Онъ привтливо кивнулъ намъ головой и вышелъ изъ класса.
Онъ относился къ намъ, какъ къ знакомымъ, и ушелъ отъ насъ какъ изъ гостей, не обратилъ вниманія на звонокъ и сказалъ при уход: до свиданія. Эта незначащая фраза уже должна была имть значеніе для насъ, потому что другіе учителя при звукахъ колокольчика, не досказавъ послдней фразы до точки, хватали въ охапку свои книги и удирали изъ класса при шум и говор учениковъ, какъ удираютъ дежурные офицеры изъ арестантской, куда они были назначены для занятія караула. Въ этихъ отношеніяхъ есть что-то нечеловческое и, несмотря на то, они царствовали въ школ, и никому не казались противными.
— Какой онъ фигляръ! — сказалъ Воротницынъ.
— Отчасти есть тотъ грхъ, — отвчалъ
— И можно ли разсказывать такіе глупйшіе анекдоты? Этого не сдлалъ бы даже Шпиценъ.
Воротницынъ пожалъ плечами.
— Не думаетъ ли онъ, въ самомъ дл, что и мы не умемъ писать? — кричали школьники въ одномъ углу класса. — Надо будетъ постараться отличиться, чтобы ему носъ натянуть.
— Еще другомъ нашимъ хочетъ быть, а прямо дураками насъ называетъ, — волновались униженные и оскорбленные въ другомъ углу класса.
— Самъ-то, врно, глупъ! Вотъ мы ему покажемъ, что мы не дураки, — шумли третьи.
— Экій живчикъ! — весело промолвилъ Калининъ и самодовольно передернулъ плечами.
— Калининъ воображаетъ, что онъ сказалъ великую истину, — шепнулъ мн, смясь, Воротницынъ.
Но мн показалось, что Калининъ ничего не воображалъ и просто, подобно другимъ школьникамъ, высказалъ то, что думалъ, что Носовичъ дйствительно не фигляръ, а живая и хорошая личность. Важне всего было то, что онъ произвелъ на всхъ, кром меня и Калинина, повидимому, дурное впечатлніе, и между тмъ вс были возбуждены и заботились о томъ, чтобы блеснуть передъ нимъ и натянуть ему носъ.
Пять или шесть уроковъ посвятилъ новый учитель на чтеніе избранныхъ статей, примшивая къ чтенію свои замчанія и довольно полно излагая намъ практическіе взгляды на жизнь. Когда послдняя статья была дочитана, тогда онъ обратился къ намъ съ просьбою написать статьи на темы. Темъ задалъ довольно много, главная была такая: описать какое-нибудь происшествіе и впечатлніе, произведенное имъ на автора статьи.
— Мн хотлось бы прочитать вамъ еще нсколько произведеній, а именно: «Недоросля», отрывки изъ «Обыкновенной Исторіи», изъ «Бдныхъ людей» и изъ «Сочиненій доктора Крупова». На все это нужно много времени, а потому, кто желаетъ познакомиться съ этими статьями, тотъ можетъ оставаться по середамъ въ класс, посл уроковъ; я буду читать.
Желающимъ оказался весь классъ.
На слдующій урокъ мы подали Носовичу тетради со своими сочиненіями; онъ ихъ отобралъ и прочелъ лекцію изъ исторіи русской литературы. Это было введеніе, очень интересное и оживленное.
— Въ слдующій разъ я дамъ вамъ отчетъ о вашихъ статьяхъ, — сказалъ онъ, прощаясь съ учениками.
Мы ждали съ нетерпніемъ этого дня, и у каждаго вертлась въ голов мысль: что-то скажетъ мн Носовичъ? Вс постарались отличиться — ну, и отличились!
IV
Одинъ изъ уроковъ Носовича
Нетерпливо-ожидаемый день насталъ. Носовичъ пришелъ въ классъ, его какъ-то странно подергивало; Хотя мы и плохо читали на лицахъ людей, но все же замтили, что учитель очень недоволенъ.
— Вы, господа, можетъ-быть, въ претензіи на меня, — началъ онъ говорить:- что я задалъ вамъ трудныя темы для статей, а самъ, пожалуй, и двухъ строкъ написать не умю. Чтобы разуврить васъ, я тоже написалъ сочиненіе на одну изъ темъ, заданныхъ мною.
Носовичъ вынулъ тетрадь, сшитую розовымъ шелкомъ, съ листочкомъ голубой протечной бумаги, прикрпленной облаткою къ ленточк, какъ это длали школьники, хвастая красотою своихъ тетрадей. — На обертк курсивными буквами была выведена надпись: «сочиненіе Носовича 1848 года».
— Слушайте-съ. Я выбралъ самую легонькую тему; трудная мн не подъ силу.
Осень.
Утро было чудесное. Солнце, какъ золотой шарикъ, катилось по небесамъ и улыбалось мн въ окно, маня меня выйти въ садъ. Я взялъ, да и вышелъ. Кругомъ меня разговаривали деревья съ золотыми листьями, полныя сплыхъ апельсиновъ,
— Вмсто шампанскаго, господа, каждый можетъ вообразить вино по своему вкусу; сочиненіе отъ этого не измнится, — проговорилъ Носовичъ, и молча сталъ выгружать изъ портфеля наши тетради и положилъ въ него свою.
Мы не знали, что намъ длать: смяться ли надъ сочиненіемъ Носовича, или счесть его продлку пошлостью и состроить обиженныя физіономіи. Разсержены были мы вс. Носовичъ не далъ намъ времени долго думать; его брови сдвинулись, глаза сощурились, и по губамъ пробжала язвительная улыбка.
— Что-съ, господа? — заговорилъ онъ скороговоркою:- хорошо мое сочиненіе? пошлость! плоскость! Но вдь это только шутка, а какъ назвать, напримръ, вотъ это самдлешнее сочиненіе?
Носовичъ быстро развернулъ одну изъ ученическихъ тетрадей, всталъ со своего стула и, стоя, началъ читать. Въ его голос слышалась нервическая раздражительность.
Осень.
Сентябрьское солнце, какъ огненный шаръ, катилось по безоблачному горизонту; въ воздух, полномъ аромата березъ, цвтовъ и поспвающихъ плодовъ, слышалось звонкое пніе птицъ. Повсюду летали он, заботливо собирая кормъ. Крестьяне съ громкими пснями шли на веселыя работы; шумною толпой провожали ихъ хорошенькія дти въ красныхъ рубашонкахъ; они собирались насладиться послдними лтними удовольствіями, рвать цвты на лугахъ и шести внки. Радость и жизнь разливались во всемъ и все ликовало, прославляя Творца, пославшаго теплую осень съ ея золотыми плодами. Около двнадцатаго часа, когда яркое и жгучее солнце…
— Тьфу! гадость какая! — крикнулъ Носовичъ, и тетрадь полетла подъ столъ. — Это вы изъ французской книжечки вычитали, quatre saisons передали, что ли? И гд вы видли вс эти прелести? Веселыя полевыя работы! Подите, поработайте-съ, да тогда и говорите: веселыя! Ребятишки, и еще въ красненькихъ рубашонкахъ, точно шуты, бгутъ внки плести! Да знаете ли вы, что эти чудные крестьянскіе ребятишки не такія сахарныя нженки, какъ вы, что они коровъ пасутъ, за свиньями смотрятъ, домъ сторожатъ; грудныхъ братьевъ качаютъ въ рабочую пору? Зачмъ вы лжете, сочиняете? разв я за тмъ задаю вамъ темы для статей, чтобы пріучить васъ ко лжи или длать сочинителями? Ихъ и безъ васъ непочатой уголъ. Пишите мн о томъ, что вы видите; покажите, какъ развились ваши понятія, какъ вы понимаете окружающую васъ жизнь, а не выдумывайте сказокъ про деревню, которой вы въ глаза не видали. О жителяхъ луны и я могу сказать только чушь и ложь; а потому о нихъ и не разсказываю. Видите вы лужу передъ своимъ окномъ и пишите: вотъ, молъ, весна наступила, и передъ моимъ окномъ лужа непроходимая стоитъ, потому что хорошихъ водосточныхъ трубъ нтъ и мостовая плоха, да и дворникъ не мететъ улицы, занятый другимъ дломъ. Да если бы и лужи не было, то все-таки идти на улицу не хочется, ибо въ воздух теперь слышне вонь отъ помойныхъ ямъ, давно не чищенныхъ… Пишите, пожалуй, о жареныхъ бекасахъ и рябчикахъ, только тогда, когда вы ихъ видли или ли, а то бумагу только попусту изводите и у меня время и здоровье уносите. Вотъ и сегодня прочелъ я поутру это сочиненіе объ осени, вижу: сладость неописанная, благораствореніе воздусей, ну, и пошелъ безъ калошъ, а теперь и насморкъ, и кашель привязались — пожалуй, и совсмъ слягу. Не бережете вы своего учителя!