Гнилые болота
Шрифт:
— Не готовитесь ли вы, Софья Ивановна, въ горничныя? — спрашивала она иронически и отчасти строго.
— Это я отъ скуки длаю, мама, да и няня такая старая-старая; она устала, — отвчала матушка и, не обращая вниманія на насмшки брата, облегчала хлопотливые труды любимицы-старушки, крпостной няни, подаренной бабушк однимъ изъ братьевъ.
Однимъ изъ главныхъ наслажденій матушки было слушаніе сказокъ и псенъ няни, передававшихся ребенку дребезжащимъ, старческимъ и монотонно-баюкающимъ голосомъ; однимъ изъ лучшихъ утшеній была молитва.
Играя въ саду нанимаемаго бабушкою домика, матушка возбуждала зависть сосднихъ дтей нарядами своихъ куколъ. Дти разсказывали объ этихъ
— Соничка, хочешь достать денегъ? — спросила однажды у матушки няня; она любила до безумія свою воспитанницу и хотла дать ей возможность заработать деньги, чтобы ребенокъ могъ купить хоть булку въ голодные дни.
— Гд же, няня, ихъ достать? — спросила двочка.
— А ты сшей нсколько такихъ платьицъ, какъ у твоихъ куколокъ, я ихъ продамъ, и теб денегъ принесу на новыя куклы.
Ребенокъ захлопать въ ладоши и радостно принялся за работу. Платья были сшиты, деньги получены и вмст съ ними полученъ заказъ новой работы. Десятилтняя двочка, играя, начала зарабатывать деньги, которыхъ не умлъ пріобртать никто изъ ея семьи. Нянька продавала готовыя платья и закупала матеріалъ для новыхъ работъ. Все это длалось тайкомъ отъ бабушки, и только случай открылъ ей тайну.
Разъ въ тяжелые дни безденежья, что случалось въ конц каждаго мсяца, бабушка ршительно не знала, что длать: сть было нечего, ни чаю, ни сахару, ни кофе не находилось въ дом, въ долгъ никто не давалъ. Бабушка исходила всюду, чтобы перехватать денегъ до перваго числа, и не достала ихъ нигд. Утомленная, грустная, возвратилась она домой, тяжело опустилась на диванъ и заплакала. Кажется, первый разъ въ жизни не оправдалась ея любимая поговорка: «Богъ дастъ, такъ и въ окно подастъ».
— Что съ тобой, мама? — спросила матушка.
— У насъ сть нечего, Соня. Хоть бы Богъ меня прибралъ, эта жизнь мн невыносима.
— У меня, мама, есть деньги; можно будетъ купить покушать.
Соня побжала въ спальню къ своему комоду и принесла оттуда весь свой капиталъ.
— Откуда у тебя деньги?
— Извини, мама, я работаю на продажу кукольныя платья, — отвчала, красня, двочка и робко подняла большіе голубые глаза и взглянула на мать, ожидая, что та скажетъ.
Бабушка вертла въ рукахъ деньги, точно разсматривая, такія ли он, какъ другія, бывавшія досел въ ея рукахъ, и, наконецъ, тяжело вздохнула; ей трудно было поблагодарить, ободрить ребенка, такъ больно кольнули ея слухъ слова: работаю на продажу.
— Швея, швея-Софья! — проговорила она, машинально гладя по голов ребенка. — Швея, швея-Софья! — повторила она снова, качая головой, и въ этихъ грустныхъ, ироническихъ словахъ прозвучалъ скоре упрекъ, чмъ благодарность.
Однако, дло сдлалось: мать начала открыто брать работу; скоро куклы замнились дтьми, дти взрослыми. Двушка брала недорого за труды, и въ заказахъ не было недостатка. Часто была сыта бабушка на эти трудовыя деньги, и еще чаще выпрашивалъ ихъ дядя, ршаясь даже поцловать ручку сестры, что всегда смшило матушку. Впрочемъ, онъ въ минуты восторга ставилъ ее въ примръ всмъ, говорилъ, что у него за чудная сестра, что сильне всего сокрушаетъ его ожидающая ее судьба въ нашемъ глупомъ обществ: это еще боле смшило матушку. Такъ проводила она время двичьей жизни, трудясь и считая трудъ за игру: онъ былъ ей не тяжелъ; она шила, попвая тихимъ, но веселенькимъ голоскомъ любимыя русскія псни, переданныя ей няней, и никто никогда не зналъ, что длалось въ ея душ и какъ развитъ былъ ея умъ.
Девятнадцати лтъ Соня вышла замужъ за моего отца. Отецъ
— Гадкую жизнь вы ведете, Василій Александровичъ! — замтила однажды матушка отцу.
— Какъ гадкую? Напротивъ того: у насъ, у театральщины, славная, свободная жизнь, — отвтилъ отецъ и ожидалъ возраженія или согласія на высказанную имъ мысль; но матушка только посмотрла на него и покачала головой. Ему стало неловко отъ этого взгляда, и долгое время шевелился въ его ум возбужденный и оставленный безъ разршенія вопросъ.
Мсяца черезъ три отецъ снова сидлъ у матушкина рабочаго стола. — Вы правы, Софья Ивановна, — тихо говорилъ онъ, вертя въ рукахъ какой-то лоскутокъ.
— Въ чемъ?
— Помните кашъ разговоръ о театральной жизни?
— А! Ну, что же, поняли вы ее?
Матушка пристально поглядла на отца.
— Понялъ. Бросилъ. Только теперь жить нечмъ.
— Нужно работать.
Разговоръ принялъ другое направленіе.
Во время отставки отецъ не посщалъ семейства бабушки, но черезъ няньку матушк давалъ извстія о себ. «Я еще живъ, — писалъ онъ ей, — еще надюсь». Эти дв фразы составляли письмо; расписывать листы не было времени, и матушка совершенно успокоивалась; она понимала этого человка и не боялась за него, покуда онъ надялся. Бабушка, вроятно, не согласилась бы на этотъ бракъ, если бы предложеніе не совпало со временемъ сченья дяди, когда она упала духомъ. Характеръ матушки тоже много содйствовалъ исполненію желанія молодыхъ людей.
Матушка рдко ршалась на какой-нибудь отважный поступокъ и даже всми силами старалась избгать такихъ поступковъ; но если она ршалась на него, то это значило, что онъ строго обдуманъ ею. Уже за нсколько дней она волновалась, взвшивала задуманное дло, горячо молилась и вдругъ совсмъ успокоивалась: ршеніе длалось непоколебимымъ. Я часто видлъ, какъ умла матушка молиться. Ея молитва но была чтеніемъ затверженныхъ наизусть фразъ, вкусною молитвою сытаго человка съ урочнымъ числомъ земныхъ поклоновъ и «Господи помилуй»; — она была живымъ разговоромъ съ Богомъ. Лицо матушки разгоралось, неслышное моленье постепенно переходило въ шопотъ, въ которомъ явственно слышались отрывистыя слова, пламенные вопросы. Такъ умютъ молиться только русскія женщины и юноши отъ двнадцати до шестнадцати лтъ, притсненные всми и ищущіе исходнаго пути. Я люблю такія молитвы; въ нихъ, рядомъ съ врой въ Бога, чуется еще боле твердая воля въ собственную силу; он только сосредоточиваютъ эту силу въ дни невзгодъ и воспитываютъ всевыносящее племя русскихъ женщинъ и юношей. Посл такихъ молитвъ, матушка, обыкновенно слабая и робкая, длалась необычайно твердою и ршительною, какъ будто тотъ Богъ, Котораго она такъ пламенно любила, Самъ становился рядомъ съ нею и говорилъ: не бойся! Я здсь. Такъ же молилась она и въ день, назначенный для объявленія бабушк ея ршенія выйти замужъ за Василія Александровича Рудаго.
Покойнымъ и нетрепетнымъ голосомъ объявила она бабушк свое желаніе.
— Надо бы спросить меня, согласна ли я отдать тебя замужъ за него, — строго сказала бабушка.
— Ты согласишься, мама, потому что я хочу быть его женою.
— А если я не позволю (да я и не позволю) выйти теб за какого-нибудь лакеишку, нищаго, мщанина?
— Онъ хорошій человкъ, мама, и я выйду за него замужъ; мы сами мщане, и генералы ко мн не присватаются, да я за генерала и не вышла бы.
— Мщане! мщане! что ты мн говорить о мщанств? ты знаешь, что я княжна по отц?