Годзилла
Шрифт:
Я вспоминал самые грязные вещи, проделываемые мной на гражданке. Член разрывался от приятной боли и это приносила мне сладчайшее удовольствие. Я хотел трахаться, как никогда на свете и это ощущение неудовлетворённой ограниченности, выращивала на моей спине невидимые крылья и я словно парил над штабом, возвышался над городом и улетал прочь в облака.
Караулка тем временем стала напоминать конфедерацию: каждый ограничился кругом своего общения, состоящем из двух-трёх лиц. Потапенко был сам по себе, подолгу просиживая с телефоном на лавочке в сквере, болтая со своей женщиной, Секач дремал в начкарке, лишь к полуночи вылазя
Глубокой ночью, когда Ракуте наскучивало общество туповатого Секача, он брал меня с собой на длительные обходы по коридорам министерства, проверять опечатанность дверей, сигнализацию, отмечаться у дежурного по штабу, а после идти курить в туалет на третий этаж. Ракута запирался в кабинке и разговаривал по телефону со своими подругами. Я размещался на широком подоконнике долбана и смотрел через окно во внутренний дворик, где одинокий фонарь освещал стены спящего министерства, стоящий перед аркой БТР и груду не убранной щебёнки подле. Из открытого окна доносились дрожжевые запахи пивзавода “Аліварыя”. Грустить было неуместно.
***
“Слонов” воспитывали в корень плохо, почти ничего им не объясняя и уж тем более не запугивая их. Я, осознав, что лычки мне не повесят, и, стало быть, кричать ни на кого не придётся, вообще находился в полной прострации. “Слоны” чувствовали определённую вольность и в итоге на ночной прогулке Потапу совершенно не понравилось, как при команде “прямо” первый период вяло вдарял по асфальту каблуками своих берц, словно ребята уже послужили, либо боялись испортить подошву.
Влетев в расположения, Потап принялся рвать и метать, таким я его ещё никогда не видывал. Пробил близстоящих “слонов”, влетело Дилькевичу, Карпову и крепышу Станову. С ними в общую мясорубку попали Игнат и Чучвага с Раткевичем.
– Почему «слонов» не раступливаете?!
– ревел на нас Потап.
Наш период был тут же поставлен на кости в сушилке. “Слонов” отправили в расположение. В сушилке Потап устроил нам тёмную, рьяно пробивая с ноги по нашим уже немного зажиревшим рёбрам.
– Желательно я ещё раз увижу забитость первого периода! – причитал старшина.
Я стоял на костях и в сердцах заливался смехом, на столько бесполезными и пустыми были его агонизирующие наставления и зароки, что нам оставалось лишь с серьёзными лицами, молча кивать ему в ответ.
Потом Потапенко зарвался в располагу и основательно прошёлся по “слонам”, наглядно демонстрируя нам, как надо воспитывать молодежь. Я слышал глухие удары, по взлётке летали табуретки, переворачивались матрасы и тумбочки со всей находившейся в них утварью.
Вернувшись в распаложение мы узрели тотальную разруху и заставили “слонов” навести порядок.
“Слоны” не на шутку струхнули и в спешке исполнили все указания.
В последующие дни они стали более кроткими, сговорчивыми и весьма исполнительными.
***
Вскоре
Меня, Муку и Лесовича с Ранкой вскоре должны были депортировать в роту для несения других нарядов и ГРУ. Мы особо не наглели и относились к “слонам” снисходительно, заставляя их лишь поддерживать порядок в помещении, не тупиться и зубрить статьи. Однако Гурский с Нехайчиком быстро показали новичкам, кто дома хозяин и всячески угнетали их своим нравоучением, ознакамливали с “красными драконами”, “кабиной”, разливая перед ними по всей взлётке вёдра с водой. Я отсиживался на кухне и глядел, как бедолаги убирали всё, что только можно, с жалостью сканируя их бледные и уже изнеможённые лица, представляя, как пол года назад и сам корячился над всем этим. Желания прийти им на помощь не возникало, да и не положено уж было.
Рубился на стульях, ставя молодёжь «на фишку» и единственное, что меня всё-таки интересовало в этом периоде, так это кто первым из них предпримет попытку вылазки в чифан. И когда за молотком к сантехникам отправили простофилю Дилькевича, я только гадал, каким образом он придёт к этому хитроумному плану.
За третьим постом в караулке был закреплён латок с ключами от всех дверей министерства, и который при вскрытии всегда необходимо было опечатывать. Со мной на посту числились Бохтыш и Карпов. Я вкратце объяснил им все обязанности, но сам прекрасно понимал, как по первому из-за груза всевозможных задач и требования, такая информация запросто улетучивалась из головы.
На посту я не пробыл и пяти минут, как мне позвонили из караулки, на обратном конце линии был голос разгневанного Потапа:
– Живо сюда!
На замену мне выскочил растерянный Карпов и по его взгляду стало понятно – что-то случилось.
Я зашёл в бодряке и увидел печальную картину: на костях в упоре лёжа стоял Гурский, Гораев, Рацык и Ниха, “слоны”, переминаясь с ноги на ногу, толпились чуть поодаль, угнетённо глядя на это уже так опостылевшее им наказание.
– Падай на кости, - монотонно сказал Кесарь и я уже было ужаснулся, что к нему вернулось прежнее безумие.
Встал рядом со своим периодом.
Из отдыхающей вышел Потап с дубиналом.
– Почему ключница не опечатана, Петрович?
Я сразу понял, что друзлый медведь Бохтышь позабыл исполнить эту процедуру.
– Я вам ещё раз повторяю, пока вы будите тупить и забивать на раступку “слонов”, ваши кости врастут в эту плитку.
А далее по нашим почкам прокатился град ударов.
В тот момент мы, конечно, могли взбунтоваться против всех этих дембельков и Секача вместе взятых, превосходя их численностью, но этот непонятный страх раболепия, который в нас укоренился, напрочь лишал всяких героических восстаний. Стоя на костях, я лишь думал, что с остальными такого больше не произойдет и пусть они воочию будут свидетелями отмирающих порядков.